Николай не сдержался:
- Гиппократ как раз утверждал другое: знание порождает науку, а незнание - веру.
Яковкин в ужасе поднял руки вверх, как бы отстраняя удар. Но в это время хозяйка, не принимавшая участия в разговоре, поспешила вмешаться.
- Барышням хочется потанцевать, - улыбнулась она, вставая из-за стола.
Все последовали ее примеру. Молодежь, за исключением Никольского и Кондырева, поспешила в сад, где музыканты уже настраивали свои скрипки. Глиняные плошки с фитилями, размещенные вокруг на стойках, освещали всю площадку. Из-за деревьев поднималась полная луна. Вверху с писком промелькнула черной тенью летучая мышь, напугав и барышень, и музыкантов. Последовал громкий смех - общее веселье разгоралось.
Анна, пользуясь моментом, отошла в глубь аллеи.
Николай поспешил к ней объясниться, но его задержал резкий голос Яковкина:
- Господин Лобачевский, прошу ко мне.
Анна шепнула:
- Сдержитесь. Ради меня.
Поднявшись по ступенькам террасы, Николай вошел в кабинет Яковкина. Директор-профессор уже сидел за столом в своем кресле с высокой спинкой. Ни выражение лица, ни голос его не напоминали об отеческом добродушии памятного разговора после бала.
- Садитесь, - пригласил он, величественным жестом указав на плетеное кресло перед столом. - Как же, молодой человек, не можете вы удержаться от неблагопристойного поведения на глазах у своих сверстников?..
Ежели не одумаетесь и не откажетесь от своих дерзостных мыслей, кои противоречат божественному откровению, буду вынужен сообщить о вашем поведении его высокопревосходительству господину попечителю. С грустью должен указать, что его доброго мнения пока не заслужили.
Яковкин замолчал и выжидающе смотрел на Лобачевского. Тот сидел неподвижно, глядя в темный угол комнаты. "Ну, сейчас начнется!" - подумал он. И знакомое тягостное, столько раз уже испытанное во время объяснений с директором чувство раздражения, обиды, злости охватило его.
- Должен вам указать, - снова заговорил директор, не дождавшись ответа, - что я не могу одобрить также замеченного мною замышления, касающегося моей дочери Анны. Вам оказана честь быть принятым в моем доме, но при условии не заноситься мыслью недозволенной. - И, приподнявшись в кресле, он вдруг стукнул ребром ладони по столу: - Не по себе дерево рубите, молодой человек! Думаете через выгодный брак свою карьеру обеспечить?
Николай покраснел. Пальцы рук, сжимавшие ручки плетеного кресла, побелели, губы вздрагивали.
- Мое уважение к Анне Ильинишне, - сказал он, подымаясь, - не дает мне возможности высказать, сколь я возмущен вашими словами. На этом разрешите откланяться.
Ни с кем не прощаясь, Лобачевский вышел на улицу.
Разбудил его рано утром назойливый комариный писк. Над головой шныряла ранняя птица, упорно спрашивая: "Чьи вы?" Николай повернулся и тут же, услышав под собой шорох сена, испуганно вскочил. С щемящей болью вспомнил он вчерашнее: до полуночи бродил вокруг Подлужной и вдоль Казанки, пока не присел отдохнуть на этой вот копне сена. Жгучее чувство унижения пронизало его насквозь. Надо же... Яковкин и Кондырев с удовольствием пропишут ему самовольную отлучку. Встретиться бы с Анной...
Вдруг внимание Лобачевского привлекло движение травы рядом с копной. Спрыгнув на землю, он шагнул осторожно раз, другой... Из-под ног его ящерица кинулась в другую сторону, и колеблющиеся травинки отмечали ее проворный бег. Николай, не отрываясь, долго смотрел ей вслед.
- По движению травы можно судить о движении ящерицы, - шептал он в глубоком раздумье. - Нет ли тут сходства с игрой пылинок?..
Он чувствовал, что вопрос этот не праздный. Только бы ухватиться ему за нить наводящей мысли. Но та ускользала. И вдруг, точно вспышка молнии, появилось объяснение: игра пылинок вызвана движением частиц воздуха так же, как движение травы - бегущей ящерицей...
"Догадка? - спрашивал себя Николай. - Но только ли догадка?"
И внутренний голос отвечал ему: это именно так.
Теперь он, кажется, напал на верный след...
Николай торопливо расправил измятый мундир и пригладил волосы. Но как теперь шагать ему по городу - при шпаге? Надо спешить, пока на улицах только дворники.
В саду, нарушая утреннюю тишину, перекликались птицы. "Чьи вы? Чьи вы?" - настойчиво допрашивал чибис над головой. Николай быстро шел по липовой аллее, стараясь припомнить, у кого что говорится о воздухе - у Лукреция, у Ломоносова... Надо проверить...
На въезжей дороге Арского поля Николай остановил извозчика.
- В университет! Скорей! - поторопил он.
Солнце уже поднялось над городом, ярко горели купола церквей. На улицах появились прохожие, бежали на рынок шустрые кухарки с большими корзинами, торопились к озеру водовозы, громыхая бочками.
Покинув извозчика у Тенишевского дома, Николай под густыми акациями прошел незамеченным к знакомому окну спальной комнаты. Он взобрался на подоконник, но в это время рядом звякнуло, раскрываясь, другое окно.
Кто-то выглянул и, может быть, видел его ноги. Ну и пусть!
В комнате все воспитанники спали. Один лишь Алексей лежал с открытыми глазами, заложив руки под голову, и пристально смотрел теперь на брата. Николай поежился под его неподвижным взглядом. Затем виновато улыбнулся. Но младший брат, закрыв глаза, повернулся лицом к стене.
В то же время в коридоре послышались чьи-то поспешные шаги. Николай быстро лег в постель и краем глаза увидел заглянувшего осторожно в приоткрытую дверь субинспектора Кондырева. Тот посмотрел на спящих и так же бесшумно захлопнув дверь, удалился.
- Кажется, влип! - шепнул Николай, подымаясь.
Алексей не стерпел.
- Я тоже не спал всю ночь! - пожаловался он, садясь на кровати. - Куда же ты подевался? Тебя Симонов искал весь вечер. Откуда у тебя солома в волосах?
Николай приложил палец к губам.
- Тише ты! После объясню. А сейчас - не мешай.
Наклонившись к плетеному сундучку, он поспешно стал рыться в книгах, пока не вытащил тяжелый том в кожаном переплете. Ломоносов!
Алексей махнул рукой и, завернувшись в одеяло, снова лег в постель.
- "Отдельные атомы воздуха, - читал Николай в раскрытой книге, взаимно приблизившись, сталкиваются с ближайшими в нечувствительные моменты времени, и когда одни находятся в соприкосновении, вторые атомы друг от друга отпрыгнули, ударились в более близкие к ним и снова отскочили; таким образом, непрерывно отталкиваемые друг от друга частыми взаимными толчками..."
Здесь он, отложив книгу, закончил недочитанное предложение своими словами.
- ... сталкиваются на пути с пылинками, ударяют их и заставляют перемещаться в разные стороны. Вот в чем заключается причина бесконечной пляски пылинок. А ссылаться на бога - вздор!
Николай прошелся по комнате из угла в угол. "Но атомы воздуха сами откуда получили движение?" - подумал он и снова сел за книгу.
Перед ним лежали "Размышления о причине теплоты и холода"! Николай терпеливо перелистывал страницы, пока не обнаружил там главное: Ломоносов указывал, что теплота - это движение тех самых частичек, из которых состоят все тела. Чем выше температура, тем быстрее частицы движутся. Но почему же мы ни просто глазом, ни с помощью микроскопа не замечаем движения в телах?
И этот вопрос Ломоносов не оставил без ответа: "Ведь нельзя нам отрицать, - писал он, - существования движения там, где его не видно: кто, в самом деле, будет отрицать, что когда через лес проносится сильный ветер, то листья и сучья деревьев колышутся, хотя бы при рассматривании издали глаз не видел движения. Точно так же, как здесь вследствие расстояния, так и в теплых телах вследствие малости частичек движущейся материи колебание ускользает от взора".
- Так вот она, движущаяся материя! Значит, источник движения находится в ней самой. - Лобачевский захлопнул книгу и сунул ее в сундучок.
- Сейчас иду! - кивнул он Алексею, звавшему его на завтрак.
