В конце концов Макс и Николо смирились. Шеф по-прежнему вызывал у них жгучее любопытство, но они ограничивались раздумьями, наблюдениями и обсуждениями. И хватит, хватит.
Немцы - благоразумный народ. И проявляется это уже с младых ногтей.
* * *
И теперь, очень ранним утром 5 мая 1992 года, увидев шефа совершенно трезвым. Макс удивился не тому, что тот трезв, а совсем другому - тому, насколько он трезв. Блюмберг был в таком состоянии, в каком Макс шефа никогда не видел. Он лишь догадывался, что тот может быть и в такой собранности - собранности бойца, которому предстоит решающая схватка. При этом он все так же наперекосяк полулежал в качалке, покачивал ногой, иногда трогал рукой отросшую за ночь седоватую щетину и осуждающе покачивал головой, как бы укоряя себя за то, что ему лень пойти в ванную и побриться. Но и при этом было ясно: шеф в любое мгновение может прыгнуть с мансардной крыши без всякого вреда для себя или выкинуть что-нибудь такое, что можно видеть только в самых крутых американских боевиках.
- Очухался? - поинтересовался Блюмберг, заметив взгляд Макса. Хватит, поночевали. Буди Николу.
Но сколько Макс ни тряс компаньона, тот лишь мотал головой, мычал, но глаз упорно открывать не желал. Блюмберг решил проблему просто. Он принес из кухни двухлитровый ковш холодной воды и вылил на голову несостоявшегося светила Берлинского университета. Тот раскрыл глаза и сказал:
- Гутен морген.
При помощи Макса и Николо Блюмберг выяснил, что активные поиски несанкционированных входов в базы компьютерных данных малых аэропортов и пристаней начались около трех часов утра и активно продолжались до пяти.
Непонятно, какой вывод сделал Блюмберг из этого ничего не означающего, по убеждению Макса и Николо, факта, но он приказал переписать данные на дискету, зашифровать и отправить дискету на хранение в сейф Национального банка, в котором агентство Блюмберга арендовало ячейку. С поручением послали Макса. Когда он вернулся, то обнаружил, что во всей мансарде нет ни одного свежего клочка бумаги, все порезано в специальной машине, а обрезки вынесены к мусорному фургону турок, самолично Николо погружены и сопровождены до мусоросжигающего завода.
Но последний приказ, отданный Блюмбергом, заставил не только Макса, но и более доверчивого Николо Вейнцеля подумать о том, не подействовал ли таинственный "Кавказ" на умственные способности их шефа. Блюмберг приказал вынуть из всех машин жесткие диски, уничтожить их, отключить все порты компьютеров от питания и сетей, все обесточить и придать помещению такой вид, будто сюда не заглядывали уже лет пять.
И при всем внешнем спокойствии и даже благодушии вид у Блюмберга был такой, что даже у незнакомого человека язык не повернулся бы ему возразить.
Когда все было приведено в соответствующий вид, Блюмберг приказал сотрудникам съездить домой и привести себя в приличный вид, а сам спустился в свою квартиру. Через полтора часа он встретил обоих у въезда в подземный гараж.
На Блюмберге был артистический серый сюртук от Сен-Лорана, серый цилиндр и серые замшевые перчатки в руках. Туфли напоминали гамаши начала века, они не завязывались на шнурки, а застегивались сбоку на кнопки. Чуть набриолиненные волосы облегали лысину мудреца благородно-серым венцом, в лице была молодящая испанская смуглинка, а контактные линзы превратили тусклые глаза флегматичного финна в яркие, излучающие любопытство и тонкий вкус к жизни глаза испанца чуть-чуть в летах, но еще ого-го.
Это и сказал Макс, первым увидев шефа:
- Ого-го! Такое впечатление, что вы собрались на дипломатический раут!
- Примерно туда я и собрался, - кивнул Блюмберг. - А ты меня отвезешь. Я, конечно, и сам могу на твоей тачке доехать...
- Нет!!! - завопил Макс. - Только не это[1] Отвезу! И привезу. И буду целый день возить. И еще на чай дам, только не трогайте мою тачку!
- Я почему-то так и думал, что ты согласишься, - проговорил Блюмберг. - Тебе, Николо. Сегодня в полдень в "Президент-отеле" Кельна начинаются пленарные заседания так называемого Балтийского клуба. Найми съемочную группу, сиди с ними в зале, и пусть снимают все подряд. Все, понял? Без единой купюры! Предупреди режиссера: никакого монтажа, кассеты мне нужны в первозданном виде. Иначе ни шиша не заплачу.
- Это на него подействует, - согласился Николо, садясь за руль своего фиалкового "альфа-ромео" в тайной надежде, что шеф не передумает и не покусится на него.
Но Блюмберг и не думал об этом. Он рассеянно постучал сложенными перчатками по атласным полям цилиндра, как бы вспоминая, не забыл ли чего, и удовлетворенно кивнул:
- Кажется, все в порядке. Поехали.
- Куда? - полюбопытствовал Макс.
- В Кельн. А там сначала - в Балтийский клуб. Потом, может быть, в российское консульство. Но скорее всего - в Кельнский собор. Если быть точным, его следовало бы назвать Домским. Так он и называется. Но я как-то привык, что Домский собор - это в Риге, а в Кельне - Кельнский.
- Вы собираетесь слушать в соборе мессу?
- Нет. Во-первых, сегодня будни и никаких месс не служат. А во-вторых... Видишь ли, я намерен встретиться там с одним человеком и объявить войну России.
Макс едва не врезался в мусорные баки - те самые, мимо которых никогда равнодушно не проезжал Блюмберг.
- Как? - переспросил он. - Объявить войну России? Я вас правильно понял?
- Ну, не объявить, ладно. Но предупредить, что в случае чего объявлю. Ты бы поаккуратней рулил, а? А то мне в порванном сюртуке на прием являться как-то не совсем...
- Объявить войну России, - изумленно повторил Макс. - Да кто вы, мать-перемать, такой?!
Блюмберг усмехнулся, причем усмехнулся, как машинально отметил Макс, не своей обычной полуухмылкой, а усмешкой родовитого графа или князя, к которому обратились с комичным вопросом.
- Кто я такой? Это сейчас неважно, сынок. Важно совсем другое: что она из себя представляет, эта Россия...
IV
Как и было указано в пресс-релизе, разосланном во все информационные агентства и крупнейшие газеты Европы, пленарные заседания Балтийского делового клуба начались 5 мая 1992 года в конференц-зале "Президент-отеля", весьма помпезного и суперсовременного сооружения, для которого жители Кельна после горячих дискуссий отвели место не в центре города, как в большинстве европейских столиц, а на окраине, в зоне парков. Решение оказалось удачным во всех отношениях. И не перла в глаза суперсовременность, к которой не сразу привыкают коренные жители города, и город шагал в ногу со временем, и модерновые крылья "Президент-отеля" как-то сгладились окружающим парком, усмирили свою агрессивность. Да и место было удобное для заседаний и конференций: тихо, спокойно, никаких уличных демонстраций и пикетов. Про ВИП и других состоятельных постояльцев и говорить нечего: за новым отелем сразу же укрепилась репутация одного из самых удобных и спокойных отелей Германии. Хоть и далеко не самого дешевого. Очень недешевого. Очень.
Поэтому, вероятно, участники Балтийского делового клуба жили кто где в городских пансионатах и небольших отельчиках, в консульствах, а на заседания их доставляли микроавтобусы и автомобили знакомых или других сотрудников консульств. Только два члена Балтийского клуба жили в самом "Президент-отеле" - вице-премьер России Шишковец и адмирал Кууляйнен, президент клуба. Апартаменты отеля полагались ему по статусу.
Открытие Балтийского клуба, на котором были оглашены приветственные телеграммы президента России и канцлера Германии, было отмечено строкой-двумя в вечерних новостях и на страницах утренних газет. И в тот же день всех журналистов как корова языком слизнула. Лишь одна съемочная группа Кельнского телевидения трудилась с необычной старательностью, записывая все выступления подряд. Это сообщало заседаниям клуба хоть какую-то значительность, заставляло выступавших говорить убедительней, доказательней. Каждый понимал: говорит для истории. Непонятно, правда, для какой, но все равно - не в пустоту равнодушного зала, а на пленку, для вечности.
