"Там, где неизвестность, предполагай ужасы".
Я часто вспоминаю эту надпись на полях старинной" русской лоции, которую когда-то, очень давно, увидел в Ленинградском военно-морском музее. И запомнил. И правильно сделал, потому что мореплаватели в стародавние времена понимали кое-что в жизни. Не меньше нашего. А может, и больше.
И еще я накрепко запомнил правило, которое вдалбливал в нас инструктор на курсах выживания: "Забрался в болото - вернись по старому следу".
Похоже, пришло время мне это сделать. Вернуться к началу. И вновь мысленно - пройти путь, который привел меня в город К. Пройти, не беззаботно сбивая прутиком головки одуванчиков, а всматриваясь в каждую мелочь.
Чтобы понять.
Что понять?
А хрен его знает!
Ну, хотя бы вот что: как я оказался втянутым в это дело?
II
По обе стороны от КПП, по всему периметру трехметрового забора из серых бетонных плит весело трепыхались на свежем октябрьском ветерке флажки с российским триколором. Такое же трехцветное полотнище реяло и над плацем. Так что слово "краснознаменное" в полнопарадном титуле моего училища выглядело неким анахронизмом. Или архаизмом. Как и слова "ордена Октябрьской революции", а равно имени всесоюзного старосты.
Если бы все эти исторические прибамбасы убрать, осталась бы суть: "Высшее училище ВДВ". Воздушно-десантных войск. Не убрали, однако. Верность традициям? Ну, традиции - это традиции. Какими бы они ни были. Все лучше, наверное, чем никаких. Остались же "Московский комсомолец" и "Комсомольская правда". Да и "Правда" осталась. С уточнением "Правда-5". Четыре "правды" незаметно проехали. Как ночные Клин, Дмитров, Тверь и Бологое на "Красной стреле". Прокемарили под стук колес. А тут уже и чай несут.
Или "стрела" уже тоже не красная, а трехцветная? Не знаю, очень давно не ездил.
* * *
Альма-матер, в общем.
"Краснознаменное... ордена... имени..." имеет честь пригласить Вас на военно-спортивный праздник, посвященный 50-летнему юбилею училища".
Надо же, вспомнили. С чего бы? Ни разу не вспоминали. Правда, с момента моего поступления в училище до сего дня круглых дат не было. 40-летие было в 87-м, я как раз среднюю школу заканчивал. По два раза в неделю ездил из своего Затопино в Долгопрудный на вечерние подготовительные курсы в физтех. Три часа туда, три обратно. И думать не думал ни о каких краснознаменных. На вступительных экзаменах набрал 19 баллов из 20. Только одну ошибку сделал в сочинении в слове "участвовать". Или "учавствовать"? Точно: "участвовать". Так с тех пор каждый раз на этом слове и запинаюсь. Конкурс, однако, прошел. Но тут события развернулись неожиданным образом. Когда батя узнал, что я стал студентом такого шибко научного вуза, на радостях он слегка. Это самое. На три недели. В самый разгар силосования. И уж в какой дружбе он ни был с тогдашним председателем колхоза Семеном Фотиевичем Бурлаковым, а все же пришлось тому разжаловать батю с начальника кормоцеха в простые скотники. А там уж совсем недалеко было и до родовой нашей профессии, от которой и фамилия наша пошла - Пастуховы.
Почтенная профессия. Уважаемая в деревне. Но сыну с нее шибко научное образование не дашь.
И потому не прошло и трех месяцев, как я оказался не в Большой физической аудитории в Долгопрудном, а километров на сто подальше. И в такой же вот солнечный, чуть морозный и ветреный октябрьский денек уже бухал кирзой по этому вот самому плацу и с остервенением рявкал: "А для тебя! Р-радная! Есть почта! Пал-левая! Пращай, труба зовет! Сал-даты! В пах-ход!"
Только флаг над плацем был тогда соответствующим названию училища. Красным.
"Имеет честь пригласить..."
Сначала я не хотел ехать. Ни к чему это. Только душу зря бередить. Но тут взбунтовалась Ольга. Неужели тебе не хочется повидать однокурсников? И вообще. Мы скоро мхом зарастем. У тебя уже стружка из ушей торчит. В этом роде.
Насчет мха это была, конечно, чистой воды гипербола. А насчет стружки не очень. В стружке и в древесной крошке я был с головы до ног. Третий день пытался наладить шипорезный станок. Нашей, отечественной конструкции. Дурак платит дважды. Правильно однажды какие-то японцы сказали: "Лучшее у вас дети. А все, что сделано руками, ужасно". Про СССР сказали. Но Россия недаром правопреемница этого новоявленного исторического архаизма. Или анахронизма. А насчет однокурсников... Конечно, очень бы мне хотелось повидаться с ребятами. Были, однако, сомнения, что мне это удастся. Были, к сожалению, были.
Но тут и Настена мать поддержала, запрыгала: ура, едем!
Поодиночке-то я с ними справляюсь, а с двумя - трудновато. Ну, я не стал и пытаться. Едем так едем.
В общем, приятно, конечно, побриться не наспех, а с чувством, с толком фирменным "жиллетом", надеть хороший костюм, сесть в хорошую машину и катиться по свободному воскресному шоссе, высушенному ночным морозцем. Всем вместе. Праздник, который всегда с тобой. И которого не ценишь. Как раз потому, что он вроде всегда с тобой...
Часа через два мы свернули с Ленинградского шоссе, прошелестели гудьировскими шинами по бетонке, разрезавшей сосновый бор, и влились в другой праздник.
Веселое трепыхание маленьких триколоров на ограде, гостеприимно распахнутые ворота КПП. Легковушки, автобусы, празднично одетый люд: родители, друзья, невесты. Не все, конечно, невесты, но все равно приятно. У мамаш пудовые сумки в руках - подкормить курсантиков. У папаш и дружков тоже кое-что имеет быть. А у прапоров на вахте глаза волчьи и словно бы песок на зубах скрипит. Ну, не ваш это день, ребята, не ваш.
Ясно, что начальство училища решило совместить празднование краснознаменного юбилея с присягой салабонов. Приятное с полезным.
Я поставил свою тачку в ряд "жигулят" и "волжанок", мы смешались с толпой. На входе стояла группа старших офицеров при полном параде и встречала гостей. Узнал я только двоих. Один - начальник училища, генерал-лейтенант Нестеров. Я учился на втором курсе, когда он пришел к нам после Афгана, отлежав больше года в госпитале. И хотя с тех пор прошло почти десять лет, на его худом лице все еще словно бы сохранялся афганский загар. Как будто не от солнца, а от пороховой гари пополам с пылью. Другого, полковника Митюкова, я предпочел бы вообще не узнавать. Но невозможно было забыть его ряшку, похожую на поросячью задницу. Как и его коронную фразу, с которой он начинал свой курс: "Научный коммунизм - это стройная система знаний". Собственно, это и все, что я знаю о научном коммунизме. Но знаю основательно. В мое время Митюков был замполитом и бессменным секретарем партбюро, а как его должность теперь называется, я не знал. И знать не хотел. Но как раз он-то заметил меня, узнал и окликнул:
- Пастухов! А ты почему не в форме?
Я вообще-то не гордый, меня все в деревне зовут на "ты". Но все же есть какие-то границы, которые, по-моему, переступать не следует. Полковнику Митюкову, в частности. Поэтому я приветливо улыбнулся и ответил:
- Здравствуйте, полковник. Извините, не узнал вас. Я был уверен, что вы давно уже генерал.
Вот так. Умылся?
Ольга укоризненно на меня посмотрела. Я сокрушенно развел руками. Ну, неблагородный я человек. Сам знаю. Борюсь с собой. Упорно. Но пока безуспешно.
- А в штатском я по очень простой причине, - продолжал я тем же светским тоном. - Видите ли, меня - как бы это получше сказать? - вышибли из армии без права на ношение формы. И на получение пенсии. Даже не знаю, что обиднее.
- Вышибли? - удивился он. - Ты же был капитаном! Уже через три года после выпуска!
- Через два, - уточнил я.
- Надо же, - равнодушно посочувствовал он. - А чем теперь занимаешься?
- Да так, кручусь по мелочам. Разрешите, полковник, представить вам мою жену. Познакомься, Ольга. Это полковник Митюков, я тебе о нем много рассказывал. Доктор исторических наук. Он читал нам научный коммунизм. Это был мой самый любимый предмет. После строевой подготовки.
