Артист и Муха на мгновение оторвались от иллюминаторов, переглянулись и опять прижались к ним лицами.

Игрушечно маленький Кремль, поставленные на попа искрящиеся в солнце серебряные кирпичики Нового Арбата, улицы, улицы, разноцветные букашки автомобильчиков, ажурные перемычки мостов... -- все было как на архитектурном макете, подсвеченном низко висящим ярко-оранжевым фонарем. Как огромен город, понять можно было только отсюда, с высоты. Он уходил и скрывался за горизонтом с левого и с правого борта, и сзади, и по курсу.

Солнце садилось, и облака в густой вечерней синеве полыхали огненным светом, они были близко, куда ближе, чем с земли, и, покачиваясь, приближались к звонко грохочущему маленькому вертолету.

А с земли улетающий маленький вертолетик видели в этот час многие, провожали глазами, задрав головы. Люди жили в этом городе или были его гостями, но никто из них не догадывался, как связан с их жизнью и судьбами этот вечерний полет громко жужжащей стальной стрекозы...

От одной окраины столицы до другой личный вертолет Нифонтова пролетел всего за десять минут и, тарахтя, понесся над пригородными лесами и поселками к пункту назначения.

Вскоре среди холмов в огромной ложбине открылось поле аэродрома. Пилот связался с командным пунктом, получил добро на посадку и, снижаясь, направил вертолет куда-то в сторону от ангаров, штабных зданий и контрольной вышки руководителя полетов.

-- Ух, мать моя! -- вдруг, глядя вниз, воскликнул Муха. -- Семка, смотри!

Внизу по взлетной полосе полз только что, видимо, приземлившийся гигантский белый самолет -- настолько больше всех остальных, что эта разница казалась неправдоподобной.

Где-то там, внизу, в этой расплывчатой вечерней синеве уже, наверное, были Пастух и Боцман.

Артист показал глазами Голубкову на "Руслан", ползущий по бетону и так же без слов, одними глазами, задал вопрос и получил такой же безмолвный ответ.

А тот человек лет тридцати, который был назначен их сопровождающим, за весь полет не проронил ни слова и ни разу не глянул в иллюминатор.

Вертолет приземлился, но двигатели не глушил, содрогаясь под вращающимися винтами.

Сопровождающий отстегнул и снял с полки перетянутый ремнями зеленый армейский баул и передал его Голубкову. Константин Дмитриевич открыл его, достал летнюю полевую форму подполковника ВВС и толстую кожаную офицерскую папку-планшетку. Быстро переоделся.

-- Ну вот и все, -- сказал он. -- Мне сюда, а вам дальше, под Тверь. Все остальное для вас сделают наши люди. Доверять им можно полностью. Ну а это от меня на память, вроде талисманов. -- И он протянул им две черные плоские "зажигалки". -- Тут все: радиостанция с дальностью больше пяти километров, система вызова, микродиктофон. Как все умещается, сам не знаю, однако работает. Такие есть только у нас в управлении и у ребят в ФСБ. Не помешают. Ну летите!

И шагнул к провожатому, с которым тоже расставался:

-- Все запомнил?

-- Так точно!

-- Ну... давайте!

* * *

Пастух и Боцман по-прежнему неприметно сидели в кустиках, откуда могли обозревать едва ли не все самолеты на аэродроме.

Воздушного движения почти не было. Редко-редко на полосу выползали зеленые транспорты АН-12 и серебристые Ил-76. Они, грохоча движками, долго рулили вдоль полосы, выкатывались на старт, давали форсаж, разбегались и уходили ввысь. Один раз зашли парой на посадку и чертовски красиво, картинно приземлились остроносые истребители МиГ-29. Пробежав положенную дистанцию и выпустив белые тормозные парашюты, они уползли с полосы и спрятались в капониры. По аэродрому бегали, мигая оранжевыми маячками, машинки сопровождения, перемещались крохотные военные "газики", тянулись в разные стороны оранжевые многометровые цистерны топливозаправщиков.

-- Эх, -- сказал Боцман, -- сюда бы бинокль Артиста!

-- А такой тебе не подойдет? -- Пастух вытащил из кармана и показал маленький черный цилиндрик -- половинку театрального бинокля.

-- Откуда? -- изумился Боцман.

-- В киоске одном попался. Четырехкратный, но нам хватит, -- ответил Пастух, вынимая вторую половинку.

Сергей и Боцман поднесли к глазам и навели на летное поле черные цилиндрики.

Жизнь там была, судя по всему, довольно сонная, хотя людей на траве и на бетонных дорожках в круглое поле зрительной трубочки попадало немало. Практически все были в таких же формах, что и у них, с этим они не ошиблись.

-- И долго нам тут торчать? -- спросил Боцман.

-- От нас зависит, -- ответил Пастух. -- Соображай!

В поле зрения был и ближний КПП, и ворота, к которым подходила шоссейная дорога, скрывавшаяся в лесном массиве. Из будочки контрольно-пропускного пункта время от времени выходили и вновь возвращались солдаты, офицеры, контрактники-вольнонаемные. Ворота изредка расходились. Из них выезжали, а через какое-то время возвращались и вновь подкатывали длинные, как кашалоты, цистерны ТЗ -- "КрАЗы"-топливозаправщики.

-- Слушай... -- сказал Боцман.

Пастух встретился с ним глазами и кивнул.

-- Рискнем. Но попозже, когда малость стемнеет. Меня сейчас другое волнует... Гляди-ка, Митрий, у "Русланов" рыла и хвосты в чехлах, на двигателях заглушки, рули застопорены струбцинами. Они как минимум недели две не поднимались. И уж сегодня точно не полетят.

-- И как тогда все это понимать?

-- Ждать надо, -- сказал Пастух. -- Посмотрим... Очередной заправщик неспешно подъехал к воротам аэродрома.

Пока они отворялись, Пастух внимательно наблюдал процедуру проверки и досмотра, а также тщательно рассмотрел машину -- цистерну, раму, под рамой -- бак с соляркой.

-- А что? -- проговорил он. -- Может, и получится...

Начинало смеркаться. Но они все не трогались с места, ждали. Когда там еще выдастся время поесть -- не знал никто. И они, не спеша, как следует, подзаправились перед дальней дорожкой. Вдруг Боцман тряхнул Пастуха за плечо и ткнул пальцем куда-то вдаль.

И точно -- было на что посмотреть. Словно рождаясь из темно-синего неба, почти бесшумно скользя по снижающейся глиссаде, к посадочной полосе приближался гигантский самолет. Даже издали, с расстояния несколько километров, было заметно, как он громаден -- сверкающий разноцветными огнями, с мерно вспыхивающим и гаснущим алым маяком над хвостом, с тремя яркими глазами посадочных фар. Сомнений не было...

-- Вот он! -- воскликнул Пастух. -- Это он, Митька, точно! Для него эти тэзэшники и керосин таскают. Лететь, видно, далеко...

-- Как думаешь, -- спросил Боцман, -- груз уже на борту?

-- Не знаю. Коли так, скорее всего -- отрулят и поставят на техстоянку к заправочной централи, а после -- снова на полосу. Тогда нашей миссии хана. Если еще пустой, отгонят куда-нибудь вон туда, к тем большим ангарам. Загрузка у них всегда там. Туда ветка железнодорожная подходит.

-- Сколько времени ему нужно на заправку? -- спросил Боцман.

-- А хрен его знает, -- пожал плечами Пастух. -- Сам прикинь -четыреста тонн на взлете. Чистый груз сто двадцать тонн. А сколько у него там сейчас в баках...

В это мгновение самолет коснулся бетона. Из-под десятков колес взметнулись дым и пыль. Казалось, он плывет на брюхе, откинув назад высоко расположенные стреловидные крылья. Зрелище было грандиозное и устрашающее. "Руслан" замедлил бег, свернул на рулежную дорожку и пополз в сторону огромного ангара. Царственно подплыл к его титаническим воротам, плавно развернулся на месте, поворотившись к ангару хвостом, огласил окрестности громом четырех колоссальных турбин и смолк.

Несколько длинных топливозаправщиков тотчас двинулись туда гуськом через летное поле. И почти одновременно где-то на отшибе аэродрома, тарахтя роторами, приземлился воинский вертолет.

Пастух взглянул на часы.

-- Ну, либо грудь в крестах, либо голова в кустах! Поднажмем!

После короткого кросса они уже были на пустынном темном шоссе и, чтобы никому не попасться на глаза, схоронились в придорожных кустах.