Весьма симптоматичным и важным Нифонтов считал то, что все эти люди множеством видимых и невидимых нитей были связаны друг с другом -производственными, денежными, политическими, а часто и семейными клановыми интересами.
Это была мощная промышленно-финансово-криминальная олигархия.
И лишь один человек, весьма почитаемый и авторитетный в этом тесном кругу, по одному параметру, казалось, совершенно выпадал из данной сплоченной когорты. Судя по аналитическим выкладкам и оперативным данным, он не имел никакого состояния. Во всяком случае, то, чем он реально владел или даже гипотетически мог бы владеть, даже в сравнение не шло с теми богатствами, которыми обладали и распоряжались люди из его окружения.
Нифонтов чувствовал: именно тут крылось что-то чрезвычайно важное и опасное. Либо этот человек умел скрывать свои доходы и их источники несравнимо лучше всех остальных, либо его состояние было помещено в нечто такое, что невозможно было найти и выявить обычными методами.
На протяжении всего последнего десятилетия этот человек считался одним из самых известных, самых последовательных борцов за дело перестройки. Собственно говоря, благодаря такой репутации он и добился столь видного положения на демократическом Олимпе.
Но в отличие от подавляющего большинства его соратников он не нажил палат каменных и за ним не тянулся шлейф унизительных слухов. Единственное, чего он реально достиг, -- это рост личной карьеры -- от одного из помощников и советников Президента до поста вице-премьера, чуть ли не ключевого в правительстве. Этот пост давал ему колоссальное влияние в кремлевских верхах, так как к нему сходились все нити, соединявшие в единое целое важнейшие отрасли промышленности, науки, вооруженных сил и секретные спецслужбы.
Он уже давно входил в узкую группу неприкасаемых, тех, кого без личного распоряжения Президента не имели права проверять или брать в оперативную разработку ни Генеральная прокуратура, ни отчасти подчинявшиеся ему Федеральная служба безопасности и Министерство внутренних дел, ни даже их особое управление. По крайней мере, так, и только так, могло быть, пока у власти находились те, кого представлял этот деятель -- нынешний вице-премьер Герман Григорьевич Клоков.
Но почему этот великолепный администратор и личный друг самых заметных и известных представителей новейшей демократической элиты числился в списке генерала Нифонтова номером первым среди потенциально самых опасных людей? Какие на то были причины и основания?
То-то и оно, что прямых изобличающих фактов, поступков, высказываний Герману Григорьевичу Клокову предъявить было нельзя. Тут он был чист...
Но было другое -- сама система и характер его связей, обилие в высшей степени странных, сомнительных контактов, которых он в принципе должен был бы избегать.
Вместе с тем -- и Нифонтов говорил себе это не раз -- на фоне общей картины жизни, этой новой жизни и новых отношений, в том, что настораживало его в Клокове, уже вряд ли кто-нибудь усмотрел бы что-то предосудительное -слишком все перемешалось, перепуталось, поменялось местами. И тем не менее его уверенное барственное лицо рождало в Нифонтове тягостное беспокойство: для современного чиновника, участвующего в процессе преобразования всей российской индустрии, военно-промышленного комплекса, армии и обладающего при этом громадными полномочиями и правами распоряжаться колоссальными средствами, он был слишком, настораживающе безупречен.
Как-то уж чересчур точно, необъяснимо складно сходились у него все концы с концами, чего даже чисто теоретически теперь не могло быть в российской реальности.
Вот это-то и тревожило Нифонтова. Тревожило уже давно, задолго до той поры, когда, после смерти Волкова, он занял свой нынешний пост. За много месяцев до того, как было создано и само управление, когда он, будучи еще только полковником госбезопасности, на свой страх и риск, неофициально, используя самые невинные, самые окольные из всех путей, взял Клокова в негласную, возможно, смертельно опасную для собственной жизни, оперативную разработку.
Однако сколько ни возился с материалами, ничего компрометирующего не выявлялось, и Нифонтов уже готов был признать свои подозрения надуманными и беспочвенными.
Но в конце сентября девяносто третьего, примерно дней за пять до кровавых событий, когда на глазах у всей планеты заполыхал и почернел "Белый дом", он случайно увидел Клокова и глазам своим не поверил, когда тот, под прикрытием двух высоких молодых людей, быстро вышел украдкой из узенькой двери какого-то бокового служебного подъезда блокированного дома Верховного Совета и, согнувшись, явно стараясь быть никем не замеченным, юркнул не в черный "вольво" и даже не в "Волгу", а в задрипанный фургончик-"уазик", покрашенный какой-то неприметной мутно-зеленой краской. Да и одет был друг и советчик Президента явно в чужое потертое пальтецо и кепчонку.
Скорее всего, Нифонтов никогда не узнал бы его в этом наряде, если бы не провел столько вечеров в разглядывании самых разных фотографий Германа Григорьевича.
Все это заняло буквально несколько секунд, но эти секунды многое открыли Нифонтову и дали повод к новым размышлениям.
Что заставило столь осторожного, столь изощренного человека так рисковать, чтоб, изменив облик, отправиться в стан противников своего патрона? Что делал он там, с кем встречался? Или, быть может, был отправлен с некой тайной миссией, с неким дипломатическим поручением, как тайный парламентарий? Или?.. Тут было, было над чем поломать голову.
Нифонтов запомнил номер того фургончика. Он распорядился негласно установить, чей это "уазик", откуда и по какому прописан ведомству. Ответ, который через три часа лежал на столе, потряс полковника Нифонтова.
Как оказалось, зеленоватенький "уазик" был не московский. Он был зарегистрирован в области и принадлежал местному военно-спортивному клубу, вернее, его учебно-тренировочному центру. А этот центр Нифонтов по роду свой деятельности хорошо знал.
Согласно данным оперативных источников там тайно проходили силовую, оперативно-тактическую и диверсионно-террористическую подготовку боевики праворадикальной организации НДРЛ -- "Национальное движение "Русская лига".
Получив эти сведения, Нифонтов долго сидел неподвижно, понимая, что, по-видимому, перед ним случайно приоткрылась тайна невидимой оборотной стороны жизни, быть может, не одного только Германа Григорьевича Клокова, но, возможно, и некой глубоко законспирированной, разветвленной организации, которая незримо пронизала и объединила многих и многих людей.
Все это могло оказаться бредом, полной нелепостью. Но когда в начале октября в самом центре Москвы развернулись кровопролитные боевые действия и внутри "Белого дома" неведомым образом очутились сотни отлично подготовленных вооруженных бойцов со стилизованной свастикой на рукавах, которые точно так же загадочно и беспрепятственно ушли потом с оружием из горящего здания, полковник госбезопасности Александр Нифонтов получил неопровержимое подтверждение своим догадкам.
Из множества оперативно-следственных фотографий защитников "Белого дома", убитых при штурме и вокруг здания, его внимание привлекли два снимка. На них он без труда узнал двух тех самых молодых людей, которые выводили тогда Клокова из здания и уехали вместе с ним в кузове фургончика.
Повинуясь скорее интуиции, чем рассудку, Нифонтов затребовал заключения судебно-медицинских экспертов по обоим трупам и не очень удивился, узнав, что оба были убиты из одного и того же пистолета выстрелами в упор в затылок. Сомнений не осталось -- согласно чьему-то приказу таким образом убрали ненужных свидетелей.
Никаких прямых доказательств, которые связывали бы эти убийства с Германом Клоковым, разумеется, не было. И тем не менее для Нифонтова с этого момента многое разъяснилось.
Хотя могущественный помощник-советник, а затем и вице-премьер оставался недосягаемым для закона, Нифонтов уже догадывался, что скрывается на дне этой тщательно забаррикадированной души, и неотступно держал этого человека в поле своего внимания, используя малейшую возможность для предельно осторожных и глубоко засекреченных оперативных действий в отношении его связей, контактов, передвижений...