-- Дядя Костя дозвонился? -- спросил Пастух.
-- Да нет, не он. Кто-то другой.
-- Не понял... -- повернулся к нему Док. -- А ну, Семен, давай поточней. Кто, что и когда...
-- Погодите вы! -- оборвал Пастух. -- Все потом. Сейчас нам перво-наперво надо от палачей удрать. У нас свой приказ, у них -- свой.
-- Так, значит, все-таки приходили? -- спросил Семен.
-- Еще как приходили! -- ответил Док. -- Мы их видели. И ушли только чудом.
-- Все было на острие ножа, -- подтвердил Пастух. -- Нас сейчас наверняка по всей Москве ищут-рыщут. Если они наши головы хозяину не принесут -- им не жить. Тут игра всерьез. Да и ставка немалая. Сваливать надо -- туда, где нас точно не найдут.
-- Может, в метро? -- предложил Док.
-- Отпадает, -- покачал головой Артист. -- Вы же еще не знаете. Колькину рожу сегодня ночью в "Дорожном патруле" демонстрировали. Как беглого психа. Наверняка фотки у каждого мента.
-- А я-то думаю, чего это он имидж сменил, -- засмеялся Пастух. -Просто неузнаваем!
-- А с чего вы взяли, что они все-таки шли нас гробить? -- спросил Хохлов.
-- Знаешь, Митя, -- прищурил глаз Док, -- чем ты всегда был мне дорог? Неистребимым оптимизмом. Только, дорогой мой оптимист, вот с такими инструментами, по-моему, на мирные переговоры не ходят. Лично я не пошел бы. -- И Иван распахнул куртку, показав друзьям висящую под мышкой плоскую черную коробочку.
-- А это что ж такое? -- удивился Муха.
-- Прошу заметить, -- сказал Док, -- лейтенант российского спецназа Олег Мухин понятия не имеет, что это за штучка. Симптоматично, не так ли? Показываю! Демонстрация для несведущих...
Одним движением Перегудов перевел защелку на черной стальной коробочке, и в доли секунды она раскрылась и распалась надвое буквой "г", открыв потайной ствол и превратившись в маленький пистолет-пулемет.
-- Оружие двадцать первого века, -- сказал Пастух. -- Бесшумный автомат. Оружие сугубо секретное. Состоит на табеле только в спецслужбах.
-- Так куда нам теперь деваться-то? -- спросил Муха.
-- Предложение такое, -- сказал Боцман, -- на первой же пристани садимся на любой прогулочный броненосец, отчаливаем и плывем куда волна прибьет. На судне все и обсудим. На реке они нас искать не станут. "Джип" припаркуем и оставим в любом дворе. Если и наткнутся -- так не сегодня. Да и номера мы сменили.
-- Ну ладно, -- усмехнулся Артист, -- по морям, по волнам. Поехали!
Не обнаружив ничего опасного или подозрительного вокруг церкви, они сели в машину и покатили в сторону Кремля. Ехали по Москве и мысленно прощались с ней.
Обе рации, захваченные Пастухом ранним утром, были включены на постоянный прием, но, кроме шипения и потрескивания эфира, из них теперь не раздавалось ни звука -- видимо, перешли на запасную волну.
Через час они уже плыли по реке на нижней палубе прогулочного теплохода "Москва-17".
* * *
Для Германа Григорьевича Клокова не составило труда выяснить, что после того драматичного совещания в кабинете генерального конструктора НПО "Апогей", когда Черемисин ушел, хлопнув дверью, удрученный старик скрылся у себя на даче в академическом поселке и сидит там как сыч, прервав все связи с внешним миром.
Клоков поехал к нему сам, без шума и помпы, без большого кортежа, лишь с одной машиной охраны, в неприметной черной "Волге".
Он прихватил с собой только самого близкого помощника -- старшего секретаря-референта аппарата Бориса Владимировича Лапичева, чрезвычайно способного тридцатидвухлетнего человека, который давно и прочно связал свою жизнь с делами и тайнами своего грозного шефа.
Водитель вел машину спокойно. Лапичев сидел сзади, рядом с шефом. Они работали вместе давно, почти десять лет. Плечом к плечу прошли через многие тяготы и испытания. Борис показал себя человеком не просто полезным, но действительно преданным и надежным, и Клоков часто советовался с ним по самым тонким, деликатным вопросам и ни разу не пожалел об этом. Лапичев всегда оказывался во всеоружии знаний, всегда находил нетривиальные решения, всегда был умнее и проницательнее врагов своего патрона, и его точные своевременные подсказки сыграли немалую роль в стремительном возвышении Германа Григорьевича.
-- На наше счастье, -- потягивая тонкую американскую сигарету, говорил Клоков, искоса поглядывая на своего собеседника, -- старик мудр, но бесхитростен. Да, этакий мамонт канувших времен...
-- Классик! -- откликнулся Борис. -- С ним надо очень тонко, очень бережно... Главное -- не пережать.
-- Будь спокоен, Боря, или, как говорили наши учтивые предки, будьте благонадежны-с.
На загородное шоссе спускался вечер, и машин было мало. Вот и знакомый поворот. Сколько раз приходилось Клокову проезжать здесь... За последние годы он перезнакомился едва ли не со всей академической элитой, так или иначе связанной с военно-промышленным комплексом, со всеми ведущими учеными и инженерами, работавшими на оборону.
Вот и знакомый забор и живописно-запущенная дача.
Лапичев вышел из машины, заглянул на участок через прутья забора, потом нажал кнопку звонка.
Вскоре из двери террасы вышла молодая женщина, а за ней протиснулся неуклюжий дряхлый сенбернар, вся былая мощь которого осталась лишь в устрашающем басистом лае. Оба они знали эту женщину -- это была дочь вдовца-академика, незамужняя тридцатипятилетняя Наташа, неизменная помощница и хозяйка при гениальном отце.
-- Здравствуйте, Борис, -- быстро и холодно сказала она. -- Напрасно приехали. Отца нет, я не знаю, где он и когда будет.
-- Его нет или не велено принимать? -- светская улыбка тронула губы Лапичева.
Помимо быстрого, цепкого ума, природа не обидела его ни ростом, ни статью, ни благородством черт.
-- Какая разница? -- пожала она плечами. -- В конце концов, отец просто старый, уставший человек. Наверное, он заслужил право хотя бы на личную свободу и покой. Или что-то случилось?
-- Случилось... -- сказал Борис и показал глазами на автомобиль. -- Я привез Германа Григорьевича. Он приехал просто поговорить. Не как член кабинета, а как старый знакомый. После того, что случилось в "Апогее", он просто не решается беспокоить старика. В общем, все в руках ваших...
-- Ну ладно, сейчас узнаю, -- нахмурилась она и ушла, а пес остался у калитки, сердито поглядывая на пришельца.
На крыльце террасы долго никого не было, но, наконец, появился сам Черемисин. И через несколько минут "Волга" въехала на участок и остановилась, обогнув дачу по периметру. Вице-премьеру было решительно ни к чему, чтобы кто-нибудь узнал, что он здесь. А еще через несколько минут они уже сидели с Черемисиным наедине в плетеных соломенных креслах.
-- Уговаривать явились... -- понимающе кивнул академик.
-- Дорогой Андрей Терентьевич, -- сказал Клоков, -- мне все надоело не меньше, чем вам. И как мне хочется повторить то, что сделали вы, -- плюнуть на все и уйти. Как мы ждали все этой правды, этой свободы. И к чему пришли?
-- Вы приехали сообщить мне эти новости? -- усмехнулся ученый. -- Вы же по табели о рангах то ли пятая, то ли шестая фигура в стране. Так что вы плачетесь, на что сетуете? У вас же все козыри на руках. Говорят, вы имеете на него влияние. Так подсуетитесь, черт возьми, повлияйте!
-- Он теперь слушает других людей, сегодня уже не восемьдесят девятый...
-- Вам сейчас... сколько?
-- Пятьдесят два, -- сказал Клоков.
-- А мне семьдесят. Но такой циничной, хамской расправы над наукой не допустил бы ни Хрущев, ни Ленька, никто... А уж Сталин пустил бы вас всех за такое правление на шашлык, и был бы прав. Так что говорить мне с вами решительно не о чем.
-- Так что же, -- грустно улыбнулся Клоков, -- аудиенция окончена, поворачивать оглобли?
-- Как вам будет угодно, -- сказал академик и отвернулся к окну. -- Я вас не приглашал.
Клоков понял: умный иезуит Лапичев все рассчитал точно. Не прилагая усилий, что называется, и пальцем не пошевелив, дали вспыльчивому старику выпустить первый пар. Теперь можно было потихоньку приступать к делу.
