По-моему, мне повезло, что я лишь самым краешком своей молодой жизни застал те времена. А то быть бы мне в диссидентах. Не от злонамеренности, а от привычки задавать вопросы "зачем" и "почему" и самому же на них отвечать. А раньше - так вообще не исключено, что строил бы все эти рудники и комбинат "Североникель".

Отец у меня от водки сгорел. Да и один ли он! А может, и пили, чтобы не думать? И никаких вопросов не задавать. И соответственно - чтобы все эти "беломорканалы" и "североникели" не строить?

Эпоха дала мне возможность думать, о чем хочу. И говорить, о чем хочу. И даже выступать, о чем хочу, по телевидению, если сумею на него прорваться. А что, некоторые прорываются. Так что с эпохой мне, можно сказать, повезло. А вот со временем не очень. А Эпоха и Время - это как генерал и старшина. Генерал - он, конечно, куда как важней. Но приказы-то отдает старшина. И попробуй не выполнить. И сейчас мой старшина приказывал мне думать не о традициях советского градостроения, а о том, что через три часа мы окажемся не просто в ледяной воде озера Имандра, а вообще черт знает в каком мире, а господин Артист, его мать, изволят где-то гулять.

Времени еще, правда, было достаточно, так что можно было не дергаться. Я и постарался не дергаться. Ситуация, в общем и целом, кроме таких мелочей, как исчезнувший из номера Генриха "Экспрей", зажигалка Люси Жермен с радиопередатчиком и боевые патроны вместо холостых в нашем оружии, вроде бы не давала очень серьезных поводов для беспокойства. Все шло по плану. Подходы к АЭС и топографию самой станции мы изучили самым тщательным образом. Четыре раза съездили на нашем "рафике" в тайгу, километров за сорок от Полярных Зорь, и на одном из озер поплавали в гидрокостюмах. Они оказались безо всякого электроподогрева, вода обжигала, и после каждого получасового заплыва приходилось отогреваться не меньше двух часов. Утешало лишь то, что при захвате станции мы будем в воде не больше шести минут, не успеем продрогнуть.

Из всех нас опыт подводного плавания был лишь у Боцмана, еще с его службы в морской пехоте. Он и был поначалу нашим инструктором. Но очень быстро инициативу перехватил Док. Все у него получалось быстро и ловко. А когда он показал, как нужно обращаться с перепускным клапаном какой-то новой конструкции, о которой Боцман даже слыхом не слыхивал. Муха даже ахнул:

- Ты-то откуда об этом знаешь?!

На что Док лишь пожал плечами:

- Случайно узнал. Просто я любознательный человек. А любое знание благо. Смотришь, когда-нибудь и пригодится. Вот и пригодилось, как видишь.

В общем, все было нормально. Почти все. Но в самой этой нормальности было что-то не то. Полковник Голубков никаких новых "цэу" не давал, он тоже, вероятно, считал, что все идет как надо. А если и не считал, то не делился со мной своими соображениями. "Ничего сверх меры". Тоже мне, твою мать, дельфийский оракул!

Я заглянул к ребятам. Муха был в номере Боцмана, они смотрели по НТВ какой-то боевик с Чаком Норрисом и хохотали, как резаные. И верно, смешно: после любого удара, которыми осыпал противников герой фильма, их отправляли в больницу. Или даже сразу на кладбище. А тут они вскакивают и снова бросаются в бой. Балет. Я машинально отметил, что изображение четкое, картинка не дергалась. Недаром, видно, на местной студии какие-то немногословные умельцы из Москвы почти неделю возились, модернизируя оборудование. Об этом говорил весь народ, местные сердобольные бабульки подкармливали их картофельными шанежками и приставали с расспросами, а как будет да что. Шанежки умельцы охотно ели, а на расспросы отвечали коротко: "Все будет в норме, мамаша. Как надо, так все и будет".

Я немного полюбовался пируэтами непобедимого Норриса, порадовался, что ребята в форме, и пошел к Доку. Он стоял в своем номере у окна и смотрел, как городок затягивает туманная пелена, наползающая с озер. Типичная ленинградская белая ночь. Верней, петербургская. Но когда мне однажды пришлось увидеть ее, она была еще ленинградской.

- Артист где-то шляется, - сказал я. Ну, просто для того, чтобы что-то сказать.

- Он у Люси, - не оборачиваясь, ответил Док. Я насторожился:

- Вот как? Давно?

- Часа два уже. Если не больше. Я случайно увидел, как они вместе заходили в ее номер.

- Только этого нам не хватало! Генрих ему башку оторвет, когда узнает!

- Генрих уехал.

- Вернется и узнает. Ты видел, и другие могли увидеть!

- Не оторвет, - с усмешкой возразил Док, закончив обозревать заоконный пейзаж и удостоив меня своим вниманием. - Артист оторвет ему гораздо быстрей. Но ты прав. Он выбрал не лучшее время для кобеляжа.

- И место тоже не лучшее, - добавил я. - И объект не лучший.

- Ну почему? Объект-то как раз очень даже ничего... Знаешь, Сережа, что мне все это напоминает? - спросил, помолчав. Док.

- Что все? - уточнил я.

- Все, - повторил он. - Все, что происходит. Вокруг нас. И вообще.

- Ну что?

- Режим радиомолчания. Напомнить, когда он бывает?

- Перед атакой. Или перед штурмом. Вопрос только один: кто кого собирается атаковать? Мы? Или нас?

- Да, это очень интересный вопрос, - согласился Док. - Боюсь, что все-таки нас.

- Это у тебя общее ощущение? - спросил я. - Или есть что-то конкретное?

- Конкретного - ничего. Почти. Кроме одной мелочи.

- Какой?

- Ну, как тебе сказать...

- Док, - сказал я. - У тебя в номере есть утюг?

- Какой?

- Электрический. Если есть, я его немедленно включу и начну прижигать тебе задницу. Иначе, чувствую, из тебя ничего не вытянешь.

- Ладно, скажу, - помедлив еще часа три с половиной, проговорил Док. - Мне очень не нравится маркировка на взрывателях. И на пусковом устройстве. Не знаю чем. Но не нравится она мне - хоть ты что!

- Док! - поразился я. - С каких пор ты стал разбираться в радиовзрывателях?! Да еще в таких! Ты же хирург!

- Я же говорил, что я любознательный человек.

- Чем же тебе не нравится маркировка?

- Не знаю, - сказал Док и повторил: - Нет, не знаю. Знал бы сказал. Инициирующий сигнал на спутник ушел. Почему он не вернулся к взрывателям?

- Я передал отчет о результатах испытаний.

- Что ответили?

- Ничего. Приказали прекратить самодеятельность. Ситуация контролируется.

- Это хорошо, что она контролируется, - заметил Док. - Плохо - что она контролируется не нами. Знаешь, Сережа, все это мне не очень нравится.

- Да? А я так в полном восторге.

- Давай еще раз. Почему сигнал не вернулся со спутника?

- Не та частота, - предположил я.

- Возможно, - кивнул Док. - Еще почему?

- Спутник был в мертвой зоне. Перепутали время.

- И это возможно. Еще?

- Не знаю. Больше вроде бы не может быть никаких причин.

- Может, - возразил Док. - Если это не тот спутник. Нужно немедленно связаться с Москвой.

- Мы сможем это сделать только со станции. По Интернету.

- Может быть поздно. Я только рукой махнул:

- Все может быть. А чему быть, того не миновать.

- А вот и я! - объявил Артист, появившись в номере Дока без малейшего намека на стук в дверь. - Ну что, можно понемногу собираться? Как раз и стемнеет.

Мы с Доком внимательно на него посмотрели. Артист не напоминал человека, который только что вылез из постели любовницы. Нет, не напоминал. Именно эту мысль и высказал Док, обращаясь ко мне:

- Он не похож на мартовского кота.

- Не похож, - согласился я.

- А почему я должен быть на него похож? - огрызнулся Артист. - Март давно прошел. Сейчас, между прочим, апрель.

- Он больше похож на ротного, который два часа просидел на оперативной пятиминутке у начальника штаба полка, - поделился я своими впечатлениями. - При этом все два часа его возили мордой по столу за дела, в которых он не виноват ни ухом, ни рылом.

- Тонкое наблюдение, - оценил Док. - У людей, которые бросили курить, почему-то очень обостряется обоняние, - продолжал он. - У таких, как я. И что же? Табачный дым чувствую - от сигарет "Мо", которые курят дамы. Алкоголь? Нет, не ощущаю. Духи "Шанель номер пять"? Весьма и весьма слабо. Более чем слабо. Я человек любознательный, но не любопытный. Не слишком любопытный. Но сейчас очень бы мне хотелось узнать, чем вы, сеньор де Бержерак, занимались в номере мадам Люси Жермен, коварно воспользовавшись временным отсутствием ее, скажем так, гражданского мужа?