Блюмберг выжидающе взглянул на собеседника. Сэр Генри долго молчал, затем спросил:

- Что, по-вашему, это означает?

- Очень похоже на начало. Вторым актом может быть взрыв Северной АЭС.

Помедлив, сэр Генри осторожно, чтобы не сломался столбик пепла, положил на каминный экран сигару и нажал кнопку звонка.

В кабинете появился Осборн. При виде сигары - четвертой за день! лицо его выразило крайнюю степень неодобрения. Но сэр Генри не обратил на это внимания.

- Свяжитесь с госдепартаментом, - распорядился он. - Передайте миссис Олбрайт, что я прошу принять меня завтра во второй половине дня. Уточните время и закажите билеты на утренний вашингтонский рейс.

- Но, сэр...

- Выполняйте, Джонни.

Секретарь вышел. Сэр Генри окутался сигарным дымком.

- А теперь, мистер Блюмберг, выкладывайте ваши идеи.

III

Через четверть часа, когда посетитель умолк, сэр Генри решительно заявил:

- Вы сумасшедший, Блюмберг. Это невозможно сделать.

- Мы обязаны это сделать. Или хотя бы попытаться.

- Основная нагрузка ложится на российскую сторону. А вы сами сказали, что в ваших спецслужбах сидят чиновники.

- К счастью, не все. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

Сэр Генри с сомнением покачал головой и неожиданно засмеялся суховатым старческим смехом.

- Я сказал, что от старости нет лекарства. Я ошибся. Есть. И не одно. Целых три. Кукурузное виски. Кубинские сигары. И такие сумасшедшие русские евреи, как вы.

Вошел Джон Осборн, не без торжественности доложил:

- Сэр, государственный секретарь Соединенных Штатов миссис Олбрайт заявила, что не может обрекать вас на такое утомительное путешествие. Она сама прилетит к вам завтра десятичасовым утренним рейсом.

- Спасибо, Джонни. Вы свободны. Секретарь вышел.

Сэр Генри внимательно взглянул на собеседника:

- Совещание в Каире необходимо форсировать. Каким образом можно подтолкнуть Россию?

- Это сделают израильтяне. Намекнут, что в случае дальнейших затяжек они выкрадут Пилигрима и устроят открытый судебный процесс. Не сомневаюсь, что на Лубянке, да и в Кремле, это очень хорошо понимают. На суде всплывут вопросы, которые будут очень неприятны Москве. Например:

почему Пилигрим оказался в России и какая роль была ему уготована. У меня нет, сэр Генри, полной информации, но уверяю вас: это очень непростые вопросы. И кое для кого крайне неприятные. Поэтому Москва даст согласие на переговоры.

- Но они могут просто убрать Пилигрима. И это было бы вполне в традициях КГБ.

- Могут, - согласился Блюмберг. - Но у меня создалось впечатление, что они решили отказаться от этого пути. И даже, как мне кажется, не намерены препятствовать установлению контакта Пилигрима с Рузаевым. Это вселяет в меня, как говорят дипломаты, осторожный оптимизм относительно реальности всей идеи.

Сэр Генри Уэлш приподнял свой бокал с остатками виски:

- За успех вашего безумного предприятия, полковник.

Блюмберг в ответ поднял бокал и поправил:

- Нашего, Адмирал.

Глава третья. Наводка

I

Корреспонденту популярного московского ежемесячника "Совершенно секретно" Игорю Сергеевичу К. было тридцать два года. Ему долго не везло, очень долго. В отличие от большинства своих коллег, выпускников журфака МГУ, он закончил редакторский факультет Полиграфического института (конкурс там был поменьше), несколько лет просидел на мелких должностях в издательстве "Прогресс", поработал выпускающим в ТАСС, позднее превратившемся в ИТАР ТАСС, что никак не сказалось на положении технических сотрудников, почему-то именовавшихся "творческим коллективом".

Игорь не хотел быть членом "творческого коллектива". Он хотел быть журналистом. Пусть не таким, как легендарные в годы его студенческой юности Аркадий Сахнин или Анатолий Аграновский (кто их сейчас помнит?), но автором с именем, которое стояло бы не мелким курсивом под заметкой, а красовалось над заголовком.

Но с этим не получалось. Игорю иногда давали мелкие редакционные задания, печатали, но в круг постоянных авторов не впускали. Там все были свои, знакомые по журфаку, МГИМО, ЦК комсомола (это был уже уровень редакторов и заведующих крупными отделами молодежных изданий). А он был чужой, без связей. Как голый. Журналистская братия, пьянствующая в Доме журналистов, была не в счет, хотя именно там Игорь встретил человека, который помог ему изменить судьбу.

Это был пятидесятилетний, довольно пожилой, по меркам Игоря, журналист Н., пьянчуга и краснобай, которого за пьянку изгоняли едва ли не из всех крупных московских изданий, но тем не менее привечали и посылали в самые дорогие дальние командировки. Частенько он пропивал командировочные и никуда не ехал, но, когда отправлялся по заданию и привозил материал, это всегда было нечто, заставлявшее говорить о себе всю журналистскую Москву. Правда, чем-то значительным это казалось лишь тогда, в перестроечные времена с их эвфемизмами, тонкими намеками и фигами в кармане. Но Н. не оказался за бортом и когда жеманные "плюрализм мнений" и "гласность" превратились в "свободу слова". Пусть не в западном понимании, но все-таки. У него было редкое для журналиста умение видеть самую суть проблемы. Он был не репортером, а тем, кого в редакциях называют "задумщиками", они выдают темы, хотя сами редко умеют воплотить их в ярком очерке или статье.

Н. умел. Но помимо пристрастия к пьяным застольям, он обладал еще одним качеством, которое мешало ему занять достойное место рядом с Сахниным или Аграновским. Он был ленив. Для него собирать материал, сидеть в библиотеках или таскаться по учреждениям, вылавливая нужные крохи информации, было нож острый. На этом Н. и сошелся с Игорем.

Встреча, как почти всегда в редакциях, была случайной, но быстро переросла в прочное сотрудничество. Терпения и настойчивости Игорю было не занимать, Н. вполне это оценил. Он брал Игоря с собой в командировки, подписывал двумя именами свои статьи, а порой вообще ставил только подпись Игоря, не забывая при этом изымать у него половину гонорара, которая тут же пропивалась в ДЖ. Благодаря протекции Н., у которого все были в друзьях, Игоря взяли в штат "Совершенно секретно", о чем прежде он не мог даже мечтать. Интервью с Рузаевым было первой заметной публикацией Игоря в ежемесячнике. Этим он был обязан своему учителю. Люди Рузаева сначала вышли на Н., а он настоял, чтобы Игорь поехал с ним.

Жизнь круто изменила русло. Появились деньги. И не только из-за приличной зарплаты и гонораров. Как с изумлением понял Игорь, гораздо больше можно было заработать на статьях, которые не публиковались. Талант Н. унюхивать своим рыхлым от пьянства носом горячие темы оказался неоценимым и в новые постсоветские времена.

Внешне все выглядело обычным. Игорь собирал материал, не всегда даже понимая конечную цель, Н. писал статью, иногда всего в три-четыре страницы, Игорь отвозил материал руководителю той организации или банковской структуры, о которой шла речь. В Дом журналистов, где в пивбаре его поджидал Н., Игорь возвращался без статьи, но с пухлой пачкой зеленых. Иногда очень пухлой.

- Главное - не зарывайся, - часто предупреждал своего соавтора и коллегу Н. - И без моего ведома - ни-ни, ни единого телодвижения. Понял? Ни единого! Ни малейшего! Ясно?

На словах Игорь уверял своего учителя, что ему не о чем беспокоиться, а про себя подумывал, что пора отрываться от маминой юбки. Отдавать половину гонорара за работу, которую он, в сущности, делал сам, было справедливо в пору ученичества. Но не вечно же ходить в школярах!

* * *

О встрече с журналистом из "Таген блатт" Генрихом Струде следовало немедленно рассказать Н. Игорь и попытался это сделать. Но один раз, в понедельник после разговора в Вялках, Н. спал мертвецким сном в своей квартире на Нагорной, заваленной пустыми бутылками, объедками и окурками. На другой день Игорь застал его в состоянии жутчайшего похмелья. Оставалось только сбегать в соседнюю палатку за бутылкой, ни о каком серьезном разговоре не могло быть и речи. А между тем время поджимало. Этот Струде, не дождавшись звонка, мог и сам выйти на человека Рузаева в чеченском постпредстве. А полученная от Струде тысяча баксов как-то грела сердце, да и две обещанные - тоже нелишние. В конце концов, если Н. предпочитает глушить водяру - это его личное дело.