Митрополит обязался, со своей стороны, обратиться к верующим с соответствующим воззванием, которое и было напечатано в том же номере газеты. В этом воззвании митрополит, не отступая от свой принципиальной точки зрения, умолял верующих не сопротивляться даже в случае применения насилия при изъятии.

Казалось бы, с этого момента все споры и недоразумения между духовенством и властью следовало считать законченными.

Изъятие проходило с большой интенсивностью. Серьезных препятствий не встречалось, если не считать отдельных случаев народных скоплений и обоюдных оскорблений. В конце концов изъятие было произведено всюду с таким успехом, что сам глава местной милиции вынужден был констатировать в официальном донесении вполне спокойное проведение кампании.

Но грянул гром, и с совершенно неожиданной стороны.

Введенский. Белков и Красницкий, выдвинувшиеся за эти дни, - не желали останавливаться на своем пути.

Благодаря содействию и подстрекательству врагов Церкви, перед ними открывалась новая грандиозная перспектива - захватить в свои руки церковную власть и пользоваться ею под крылышком известных органов.

В начале мая в Петрограде разнеслась весть о церковном перевороте, произведенном группой этих священников, об "устранении Патриарха Тихона от церковной власти". Точных сведений никто, впрочем, не имел.

Введенский, возвратившийся после "переворота" из Москвы в Петроград, направился прямо к митрополиту и заявил ему об образовании нового, высшего церковного управления и о назначении его. Введенского, главой управления по Петроградской епархии.

В ответ на это со стороны митрополита последовал шаг, которого, вероятно, никто не ожидал, зная удивительную душевную мягкость и кротость Владыки. Всему есть предел. Митрополит проявлял величайшую уступчивость, пока речь шла только о церковных ценностях. Цель изъятия и, с другой стороны, опасность, угрожающая верующим, оправдывали такую линию поведения.

Митрополит не только разумом, но и инстинктом искренне и глубоко верующего христианина сразу понял, что речь идет уже не о "священных сосудах". Волна мятежа подступает к Церкви. И митрополит ответил категорическим отказом признать такое положение.

Этим митрополит не ограничился. На другой же день вышло постановление Владыки, по смыслу которого Введенский был объявлен находящимся "вне Православной Церкви", с указанием всех мотивов этого постановления.

Впрочем, кротость Владыки сказалась и тут. В постановлении было сказано: "Пока Введенский не признает своего заблуждения и не откажется от него".

Постановление, напечатанное немедленно в газетах, вызвало ярость со стороны советской власти.

В первое время озлобление было так велико с их стороны, что совсем забылся провозглашенный принцип "невмешательства" в церковную жизнь.

Заголовки газет запестрели о том, что митрополит Вениамин осмелился отлучить от Церкви священника Введенского: "Меч пролетариата тяжело обрушится на голову митрополита!"

Нечего и говорить, что все эти бешеные выкрики выдавали окончательно и закулисное участие врагов Церкви в "живо-церковной интриге", о чем, впрочем, все догадывались.

Однако, после бешеных атак первых дней наступило некоторое раздумье. Обаяние митрополита среди верующих было очень велико. Отлучение Введенского не могло не произвести на них огромного впечатления.

Физически уничтожить митрополита было нетрудно, но возвещенное им постановление пережило бы его и могло создать серьезные последствия, угрожавшие в зародыше раздавить новую "обновленческую" церковь. Решили, поэтому, испробовать другой путь - путь угроз и компромиссов. Через несколько дней после отлучения к митрополиту явился Введенский в сопровождении бывшего председателя Петроградской ЧК, Петроградского коменданта Бакаева, который с этой должностью совмещал должность чего-то вроде "обер-прокурора" при вновь образовавшемся "Революционном епархиальном управлении".

Введенский и Бакаев предъявили митрополиту ультиматум: либо он отменит свое постановление о Введенском, либо против него и ряда других духовных лиц будет на почве изъятия церковных ценностей возбужден процесс, в результате которого погибнут и он, и наиболее близкие ему лица. Митрополит спокойно выслушал предложение и ответил категорическим отказом. Введенский и Бакаев удалились, осыпав митрополита угрозами.

Митрополит ясно понимал, что угрозы эти не тщетны и что с того момента, как он стал поперек дороги большевикам, в связи с образованием "Обновленческой церкви", он обречен на смерть. Но сойти с избранного пути он не пожелал.

Предчувствуя, что ему придется вступить на многострадальный путь, он приготовился к ожидавшей его участи, отдал наиболее важные распоряжения по епархии, повидался со своими друзьями и простился с ними.

Предчувствия не обманули митрополита. Через несколько дней, вернувшись после богослужения в Лавру, он застал у себя "гостей" - следователя, агентов и охрану. У него произвели тщательный, но безрезультатный обыск.

Затем ему было объявлено, что против него и еще некоторых лиц возбуждено уголовное дело, в связи с сопротивлением изъятию церковных ценностей, и что он с этого момента находится под домашним арестом.

Этот льготный арест продолжался недолго - 2 или 3 дня, по истечении которых митрополита увезли в дом предварительного заключения, где он находился все дальнейшее время, до своей мученической кончины.

Дело катилось по уготовленным рельсам советского "правосудия".

Кроме митрополита по делу привлечено было большинство членов "Правления общества православных приходов", настоятели некоторых церквей, члены различных причтов и просто люди, попавшиеся во время уличных беспорядков при изъятии ценностей, - всего 87 человек. [2]

Этот процесс возбудил огромное волнение в городе. Сотни лиц, семьи обвиняемых, их друзья, стали метаться по городу, хлопоча об освобождении заключенных и спеша запастись защитниками.

Существовавшая тогда еще легальная организация Красного Креста (имеющая целью помогать политическим заключенным) и разные другие общественные кружки и организации считали желательным, чтобы защиту митрополита взял на себя бывший присяжный поверенный Я. С. Гуревич, который с момента прихода новой власти оставил адвокатуру и в судах не выступал. Но было ясно, что именно это обстоятельство, т.е. отношение Гуревича к новой власти и юстиции в данном случае оказывалось препятствием к его участию, ввиду исторического значения процесса для Русской Церкви в целом. Так смотрел на этот вопрос и сам Гуревич. Кроме этого возникало еще одно тактическое, так сказать, препятствие - его еврейское происхождение.

Защита митрополита была тяжелой и ответственной задачей. В таком деле и при такой обстановке возможны со стороны защиты промахи и неудачи, от которых никто не застрахован. Но если они постигнут русского адвоката, никто его в них не упрекнет, тогда как защитник-еврей при всей его добросовестности, может сделаться мишенью для нападок со стороны групп и лиц, антисемитски настроенных.

Все эти переговоры и сомнения были разрешены неожиданно быстро: сам митрополит обратился из заключения к Гуревичу с просьбой взять в свои руки его защиту, не колеблясь и не сомневаясь, ибо он. Владыка, ему безусловно доверяет. Все вопросы были исчерпаны этим заявлением и Гуревич немедленно принял на себя защиту.

Процесс начался в субботу 10-го июня 1922-го года. Заседание советского революционного трибунала проходило в зале филармонии на углу Михайловской и Итальянской улиц.

В этот день с раннего утра толпа народа запрудила Михайловскую, Итальянскую и часть Невского проспекта. Несколько десятков тысяч человек стояли там несколько часов в ожидании прибытия подсудимых в трибунал. Стояли неподвижно, в благоговейной тишине. Милиция не разгоняла это страшное молчаливое собрание.

Наконец показался экипаж, в котором везли митрополита под эскортом конных стражников. Толпа загудела. Почти все опустились на колени и запели: "Спаси, Господи, люди Твоя..." Митрополит благословлял народ. Почти у всех на глазах были слезы