ИЗМОРЪ
Я принесъ на Погру списки очередного эшелона и шатаюсь по лагпункту. Стоить лютый морозъ, но послe урчевской коптильни -- такъ хорошо провeтрить легкiя.
Лагпунктъ неузнаваемъ... Уже давно никого не шлютъ и не выпускаютъ въ лeсъ -- изъ боязни, что люди разбeгутся, хотя бeжать некуда, -- и на лагпунктe дровъ нeтъ. Все то, что съ такими трудами, съ такими жертвами и такой спeшкой строилось три мeсяца тому назадъ, -- все идетъ въ трубу, въ печку. Ломаютъ на топливо бараки, склады, кухни. Занесенной снeгомъ кучей металла лежитъ кeмъ-то взорванный мощный дизель, привезенный сюда для стройки плотины. Валяются изогнутыя буровыя трубы. Все это -- импортное, валютное... У того барака, гдe нeкогда процвeтали подъ дождемъ мы трое, стоитъ плотная толпа заключенныхъ -- человeкъ четыреста. Она окружена цeпью стрeлковъ ГПУ. Стрeлки стоятъ въ нeкоторомъ отдаленiи, держа винтовки по уставу -- подъ мышкой. Кромe винтовокъ -- стоятъ на треножникахъ два легкихъ пулемета. Передъ толпой заключенныхъ -- столикъ, за столикомъ -- мeстное начальство.
Кто-то изъ начальства равнодушно выкликаетъ:
-- Ивановъ. Есть?
Толпа молчитъ.
-- Петровъ?
Толпа молчитъ.
Эта операцiя носить техническое названiе измора. Люди на лагпунктe перепутались, люди растеряли или побросали свои "рабочiя карточки" -единственный документъ, удостовeряющiй самоличность лагерника. И вотъ, когда въ колоннe вызываютъ на БАМ какого-нибудь Иванова двадцать пятаго, то этотъ Ивановъ предпочитаетъ не откликаться.
Всю колонну выгоняютъ изъ барака на морозъ, оцeпляютъ стрeлками и начинаютъ вызывать. Колонна отмалчивается. Мeняется начальство, смeняются стрeлки, а колонну все держатъ на морозe. Понемногу, одинъ за другимъ, молчальники начинаютъ сдаваться -- раньше всего рабочiе и интеллигенцiя, потомъ крестьяне и, наконецъ, урки. Но урки часто не сдаются до конца: валится на снeгъ, и, замерзшаго, его относятъ въ амбулаторiю или въ яму, исполняющую назначенiе общей могилы. Въ общемъ {152} -- совершенно безнадежная система сопротивленiя... Вотъ въ толпe уже свалилось нeсколько человeкъ. Ихъ подберутъ не сразу, чтобы не "симулировали"... Говорятъ, что одна изъ землекопныхъ бригадъ поставила рекордъ: выдержала двое сутокъ такого измора, и изъ нея откликнулось не больше половины... Но другая половина -- немного отъ нея осталось...
ВСТРEЧА
Въ лагерномъ тупичкe стоитъ почти готовый къ отправкe эшелонъ. Территорiи этого тупичка оплетена колючей проволокой и охраняется патрулями. Но у меня пропускъ, и я прохожу къ вагонамъ. Нeкоторые вагоны уже заняты, изъ другихъ будущiе пассажиры выметаютъ снeгъ, опилки, куски каменнаго угля, заколачиваютъ щели, настилаютъ нары -- словомъ, идетъ строительство соцiализма...
Вдругъ гдe-то сзади меня раздается зычный голосъ:
-- Иванъ Лукьяновичъ, алло! Товарищъ Солоневичъ, алло!
Я оборачиваюсь. Спрыгнувъ съ изумительной ловкостью изъ вагона, ко мнe бeжитъ нeкто въ не очень рваномъ бушлатe, весь заросшiй рыжей бородищей и призывно размахивающiй шапкой. Останавливаюсь.
Человeкъ съ рыжей бородой подбeгаетъ ко мнe и съ энтузiазмомъ трясетъ мнe руку. Пальцы у него желeзные.
-- Здравствуйте, И. Л., знаете, очень радъ васъ видeть. Конечно, это я понимаю, свинство съ моей стороны высказывать радость, увидeвъ стараго прiятеля въ такомъ мeстe. Но человeкъ слабъ. Почему я долженъ нарушать гармонiю общаго равенства и лeзть въ сверхчеловeки?
Я всматриваюсь. Ничего не понять! Рыжая борода, веселые забубенные глаза, общiй видъ человeка, ни въ коемъ случаe не унывающаго.
-- Послушайте, -- говоритъ человeкъ съ негодованiемъ, -- неужели не узнаете? Неужели вы возвысились до такихъ административныхъ высотъ, что для васъ простые лагерники, вродe Гендельмана, не существуютъ?
Точно кто-то провелъ мокрой губкой по лицу рыжаго человeка, и сразу смылъ бородищу, усищи, снялъ бушлатъ, и подо всeмъ этимъ очутился Зиновiй Яковлевичъ Гендельманъ6 такимъ, какимъ я его зналъ по Москвe: весь сотканный изъ мускуловъ, бодрости и зубоскальства. Конечно, это тоже свинство, но встрeтить З. Я. мнe было очень радостно. Такъ стоимъ мы и тискаемъ другъ другу руки.
6 Имя, конечно, вымышлено.
-- Значитъ, сeли, наконецъ, -- неунывающимъ тономъ умозаключаетъ Гендельманъ. -- Я вeдь вамъ предсказывалъ. Правда, и вы мнe предсказывали. Какiе мы съ вами проницательные! И какъ это у насъ обоихъ не хватило проницательности, чтобы не сeсть? Не правда-ли, удивительно? Но нужно имeть силы подняться {153} надъ нашими личными, мелкими, мeщанскими переживанiями. Если наши вожди, лучшiе изъ лучшихъ, желeзная гвардiя ленинизма, величайшая надежда будущаго человeчества, -- если эти вожди садятся въ ГПУ, какъ мухи на медъ, такъ что же мы должны сказать? А? Мы должны сказать: добро пожаловать, товарищи!
-- Слушайте, -- перебиваю я, -- публика кругомъ.
-- Это ничего. Свои ребята. Наша бригада -- все уральскiе мужички: ребята, какъ гвозди. Замeчательныя ребята. Итакъ: по какимъ статьямъ существующаго и несуществующаго закона попали вы сюда?
Я разсказываю. Забубенный блескъ исчезаетъ изъ глазъ Гендельмана.
-- Да, вотъ это плохо. Это ужъ не повезло. -- Гендельманъ оглядывается кругомъ и переходитъ на нeмецкiй языкъ: -- Вы вeдь все равно сбeжите?
-- До сихъ поръ мы считали это само собою разумeющимся. Но вотъ теперь эта исторiя съ отправкой сына. А ну-ка, З. Я., мобилизуйте вашу "юдише копфъ" и что-нибудь изобрeтите.
Гендельманъ запускаетъ пальцы въ бороду и осматриваетъ вагоны, проволоку, ельникъ, снeгъ, какъ будто отыскивая тамъ какое-то рeшенiе.
-- А попробовали бы вы подъeхать къ БАМовской комиссiи.
-- Думалъ и объ этомъ. Безнадежно.
-- Можетъ быть, не совсeмъ. Видите ли, предсeдателемъ этой комиссiи торчитъ нeкто Чекалинъ, я его по Вишерскому лагерю знаю. Во-первыхъ, онъ коммунистъ съ дореволюцiоннымъ стажемъ и, во-вторыхъ, человeкъ онъ очень неглупый. Неглупый коммунистъ и съ такимъ стажемъ, если онъ до сихъ поръ не сдeлалъ карьеры -- а развe это карьера? -- это значитъ, что онъ человeкъ лично порядочный и что, въ качествe порядочнаго человeка, онъ рано или поздно сядетъ. Онъ, конечно, понимаетъ это и самъ. Словомъ, тутъ есть кое-какiя психологическiя возможности.
Идея -- довольно неожиданная. Но какiя тутъ могутъ быть психологическiя возможности, въ этомъ сумасшедшемъ домe? Чекалинъ, колючiй, нервный, судорожный, замотанный, полусумасшедшiй отъ вeчной грызни съ Якименкой?
-- А то попробуйте увязаться съ нами. Нашъ эшелонъ пойдетъ, вeроятно, завтра. Или, на крайнiй случай, пристройте вашего сына сюда. Тутъ онъ у насъ не пропадетъ! Я посылки получалъ, eда у меня на дорогу болeе или менeе есть. А? Подумайте.
Я крeпко пожалъ Гендельману руку, но его предложенiе меня не устраивало.
-- Ну, а теперь -- "докладывайте" вы!
Гендельманъ былъ по образованiю инженеромъ, а по профессiи -инструкторомъ спорта. Это -- довольно обычное въ совeтской Россiи явленiе: у инженера нeсколько больше денегъ, огромная отвeтственность (конечно, передъ ГПУ) по линiи вредительства, безхозяйственности, невыполненiи директивъ и плановъ, и по многимъ другимъ линiямъ и, конечно, -- никакого житья. У инструктора физкультуры -- денегъ иногда меньше, а иногда больше, {154} столкновенiй съ ГПУ -- почти никакихъ, и въ результатe всего этого -возможность вести приблизительно человeческiй образъ жизни. Кромe того, можно потихоньку и сдeльно подхалтуривать и по своей основной спецiальности. Гендельманъ былъ блестящимъ спортсменомъ и рeдкимъ организаторомъ. Однако, и физкультурный иммунитетъ противъ ГПУ вещь весьма относительная. Въ связи съ той "политизацiей" физкультуры, о которой я разсказывалъ выше, около пятисотъ инструкторовъ спорта было арестовано и разослано по всякимъ нехорошимъ и весьма неудобоусвояемымъ мeстамъ. Былъ арестованъ и Гендельманъ.
-- Да и докладывать въ сущности нечего. Сцапали. Привезли на Лубянку. Посадили. Сижу. Черезъ три мeсяца вызываютъ на допросъ. Ну, конечно, они уже все, рeшительно все знаютъ: что я старый сокольскiй деятель, что у себя на работe я устраивалъ старыхъ соколовъ, что я находился въ перепискe съ международнымъ сокольскимъ центромъ, что я даже посылалъ привeтственную телеграмму всесокольскому слету. А я все сижу и слушаю. Потомъ я говорю: "Ну, вотъ вы, товарищи, все знаете?" -- "Конечно, знаемъ". "И уставъ "Сокола" тоже знаете?". -- "Тоже знаемъ". "Позвольте мнe спросить, почему же вы не знаете, что евреи въ "Соколъ" не принимаются?".
