Мои экономическiя, юридическiя и прочiя изысканiя были ликвидированы въ первый же день бамовской эпопеи. Я былъ пересаженъ за пишущую машинку -профессiя, которая оказалась здeсь дефицитной. Бывало и такъ, что я сутками не отходилъ отъ этой машинки -- но, Боже ты мой, что это была за машинка!
Это было совeтское издeлiе совeтскаго казанскаго завода, почему Юра и прозвалъ ее "казанской сиротой". Все въ ней звенeло, гнулось и разбалтывалось. Но хуже всего былъ ея норовъ. Вотъ, сидишь за этой сиротой, уже полуживой отъ усталости. Якименко стоитъ надъ душой. На какой-то таинственной буквe каретка срывается съ зубчатки и летитъ влeво. Отъ всeхъ 12 экземпляровъ этапныхъ списковъ остаются одни клочки. Якименко испускаетъ сдержанный матъ въ пространство, многочисленная администрацiя, ожидающая этихъ списковъ для вылавливанiя эвакуируемыхъ, вздыхаетъ съ облегченiемъ (значитъ, можно поспать), а я сижу всю ночь, перестукивая изорванный списокъ и пытаясь предугадать очередную судорогу этого эпилептическаго совeтскаго недоноска.
О горестной совeтской продукцiи писали много. И меня всегда повергали въ изумленiе тe экономисты, которые пытаются объять необъятное и выразить въ цифровомъ эквивалентe то, для чего вообще въ мiрe никакого эквивалента нeтъ.
Люди просиживаютъ ночи надъ всякаго рода "казанскими сиротами", летятъ подъ откосы десятки тысячъ вагоновъ (по Лазарю Кагановичу -- 62 тысячи крушенiй за 1935 годъ -- результаты качества сормовской и коломенской продукцiи), ржавeютъ на своихъ желeзныхъ кладбищахъ сотни тысячъ тракторовъ, сотня миллiоновъ людей надрывается отъ отупляющей и непосильной работы во всякихъ совeтскихъ УРЧахъ, стройкахъ, совхозахъ, каналахъ, лагеряхъ -- и все это тонетъ въ великомъ марксистско-ленинско-сталинскомъ болотe.
И, въ сущности, все это сводится къ "проблемe качества": качество коммунистической идеи неразрывно связано съ качествомъ политики, управленiя, руководства -- и результатовъ.
И на поверхности этого болота яркими и призрачными цвeтами маячатъ: разрушающiйся и уже почти забытый Турксибъ, безработный Днeпрострой, никому и ни для чего ненужный Бeломорско-Балтiйскiй каналъ, гигантскiя заводы -поставщики тракторныхъ и иныхъ кладбищъ... И щеголяютъ въ своихъ кавалерiйскихъ шинеляхъ всякiе товарищи Якименки -- поставщики кладбищъ не тракторныхъ.
Долженъ, впрочемъ, сознаться, что тогда всe эти мысли о качествe продукцiи -- и идейной, и не идейной -- мнe въ голову не приходили. На всeхъ насъ надвигалась катастрофа. {140}
ПРОМФИНПЛАНЪ ТОВАРИЩА ЯКИМЕНКО
На всeхъ насъ надвигалось что-то столь же жестокое и безсмысленное, какъ и этотъ Бeл-Балт-Каналъ... Зарева и стрeльба на лагпунктахъ у насъ, въ управленiи, отражались безпросвeтной работой, чудовищнымъ нервнымъ напряженiемъ, дикой, суматошной спeшкой... Все это было -- какъ катастрофа. Конечно, наши личныя судьбы въ этой катастрофe были для насъ самыми болeзненными точками, но и безсмысленность этой катастрофы, взятой, такъ сказать, "въ соцiальномъ разрeзe", давила на сознанiе, какъ кошмаръ.
Приказъ гласилъ: отправить въ распоряженiе БАМа не менeе 35.000 заключенныхъ Подпорожскаго отдeленiя и не болeе, какъ въ двухнедeльный срокъ. Запрещается отправлять: всeхъ бывшихъ военныхъ, всeхъ уроженцевъ Дальняго Востока, всeхъ лицъ, кончающихъ срокъ наказанiя до 1 iюня 34 г., всeхъ лицъ, осужденныхъ по такимъ-то статьямъ, и, наконецъ, всeхъ больныхъ -- по особому списку...
По поводу этого приказа можно было поставить цeлый рядъ вопросовъ: неужели этихъ 35 тысячъ рабочихъ рукъ нельзя было найти гдe-то поближе къ Дальнему Востоку, а не перебрасывать ихъ черезъ половину земного шара? Неужели нельзя было подождать тепла, чтобы не везти эти 35 тысячъ людей въ завeдомо истребительныхъ условiяхъ нашего этапа? Неужели ГПУ не подумало, что въ двухнедeльный срокъ такой эвакуацiи ни физически, ни тактически выполнить невозможно? И, наконецъ, неужели ГПУ не понимало, что изъ наличныхъ 45 тысячъ или около того заключенныхъ Подпорожскаго отдeленiя нельзя набрать 35 тысячъ людей, удовлетворяющихъ требованiямъ приказа, и, въ частности, людей хотя бы относительно здоровыхъ?
По существу, всe эти вопросы были безсмысленны. Здeсь дeйствовала система, рождающая казанскихъ сиротъ, декоративныхъ гигантовъ, тракторныя кладбища. Не могло быть особыхъ сомнeнiй и насчетъ того, какъ эта система взятая "въ общемъ и цeломъ" отразятся на частномъ случаe подпорожской эвакуацiи. Конечно, Якименко будетъ проводить свой промфинпланъ съ "желeзной безпощадностью": на посты, вродe Якименскаго, могутъ пробраться только люди, этой безпощадностью обладающiе, -- другiе отметаются, такъ сказать, въ порядкe естественнаго отбора. Якименко будетъ сажать людей въ дырявые вагоны, въ необорудованныя теплушки, Якименко постарается впихнуть въ эти эшелоны всeхъ, кого только можно -- и здоровыхъ, и больныхъ. Больные, конечно, не доeдутъ живыми. Но развe хотя бы одинъ разъ въ исторiи совeтской власти человeческiя жизни останавливали побeдно-халтурное шествiе хотя бы одного промфинплана?
КРИВАЯ ИДЕТЪ ВНИЗЪ
Самымъ жестокимъ испытанiемъ для насъ въ эти недeли была угроза отправки Юры на БАМ. Какъ достаточно скоро {141} выяснилось, ни я, ни Борисъ отправкe на БАМ не подлежали: въ нашихъ формулярахъ значилась статья 58/6 (шпiонажъ), и насъ Якименко не смогъ бы отправить, если бы и хотeлъ: нашихъ документовъ не приняла бы прiемочная комиссiя БАМа. Но Юра этой статьи не имeлъ. Слeдовательно, по ходу событiй дeло обстояло такъ: мы съ Борисомъ остаемся, Юра будетъ отправленъ одинъ -- послe его лeтней болeзни и операцiи, послe тюремной и лагерной голодовки, послe каторжной работы въ УРЧ-евскомъ махорочномъ туманe по 16-20 часовъ въ сутки...
При самомъ зарожденiи всeхъ этихъ БАМовскихъ перспективъ я какъ-то просилъ Якименко объ оставленiи Юры. Якименко отвeчалъ мнe довольно коротко, но весьма неясно. Это было похоже на полуобeщанiе, подлежащее исполненiю только въ томъ случаe, если норма отправки будетъ болeе или менeе выполнена. Но съ каждымъ днемъ становилось все яснeе, что норма эта выполнена быть не можетъ и не будетъ.
По минованiи надобности въ моихъ литературныхъ талантахъ, Якименко все опредeленнeе смотрeлъ на меня, какъ на пустое мeсто, какъ на человeка, который уже не нуженъ и съ которымъ поэтому ни считаться, ни разговаривать нечего. Нужно отдать справедливость и Якименкe: во первыхъ, онъ работалъ такъ же каторжно, какъ и всe мы, и, во-вторыхъ, онъ обязанъ былъ отправить и всю администрацiю отдeленiя, въ томъ числe и УРЧ. Не совсeмъ ужъ просто было -- послать старыхъ работниковъ УРЧ и оставить Юру... Во всякомъ случаe -надежды на Якименку съ каждымъ днемъ падали все больше и больше... Въ связи съ исчезновенiемъ могущественной Якименковской поддержки -- снова въ наши икры начала цeпляться урчевская шпана, цeплялась скверно и -- въ нашихъ условiяхъ -- очень болeзненно.
Мы съ Юрой только что закончили списки третьяго эшелона. Списки были провeрены, разложены по столамъ, и я долженъ былъ занести ихъ на Погру. Было около трехъ часовъ ночи. Пропускъ, который мнe должны были заготовить, оказался незаготовленнымъ. Не идти было нельзя, а идти было опасно. Я все-таки пошелъ и прошелъ. Придя на Погру и передавая списки администрацiи, я обнаружилъ, что изъ каждаго экземпляра списковъ украдено по четыре страницы. Отправка эшелона была сорвана. Многомудрый активъ съ Погры сообщилъ Якименкe, что я потерялъ эти страницы. Нетрудно было доказать полную невозможность нечаянной потери четырехъ страницъ изъ каждыхъ 12 экземпляровъ. И Якименкe такъ же не трудно было понять, что ужъ никакъ не въ моихъ интересахъ было съ заранeе обдуманной цeлью выкидывать эти страницы, а потомъ снова ихъ переписывать. Все это -- такъ... Но разговоръ съ Якименкой, у котораго изъ-за моихъ списковъ проваливался его"промфинпланъ", -- былъ не изъ прiятныхъ... -- особенно, принимая во вниманiе Юрины перспективы... И инциденты такого типа, повторяющiеся приблизительно черезъ день, спокойствiю души не способствовали.
