При призрачном свeтe луны (полнолунiе тоже было принято во вниманiе при назначенiи дня побeга) я благополучно прошел нeсколько километров и с громадной радостью вышел на обширное болото. Идти по нему было очень трудно: ноги вязли до колeн в мокрой травe и мху. Кочки не давали упора, и не раз я кувыркался лицом в холодную воду болота. Но скоро удалось приноровиться, и в мягкой тишинe слышалось только чавканье мокраго мха под моими ногами, каждый шаг которых удалял меня от ненавистной неволи.

Пройдя 3-4 километра по болоту, я дошел до лeса и обернулся, чтобы взглянуть в послeднiй раз на далекiй уже город. Чуть замeтные огоньки мелькали за темным лeсом на высоком берегу Свири, да по-прежнему паровозные гудки изрeдка своим мягким, протяжным звуком нарушали мрачную тишину лeса и болота.

Невольное чувство печали и одиночества охватило меня. 456

Горькiя мысли

Боже мой!.. Как могло случиться, что я, вот, очутился в дебрях карельских лeсов в положенiи бeглеца, человeка "внe закона", котораго каждый должен преслeдовать и котораго каждый безнаказанно может убить?..

За что разбита и смята моя жизнь? И неужели нeт иной жизни, как только вот так -- по тюрьмам, этапам, лагерям, ссылкам, в побeгах, опасностях, под постоянным гнетом, не зная дома, семьи и никогда не будучи увeренным в кускe хлeба и свободe на завтра?

И неужели не было иного пути, как только уйти из родной страны, ставшей мнe не матерью, а мачехой...

Неужели надо было смириться? Неужели признать справедливость жертв, страданiй и смертей? Неужели стать соцiалистическим рабом, кроликом для вивисекцiй? Или самому превратиться в погонщика рабов и самому проводить такiе опыты?..

Нeт! Уж лучше погибнуть в этих лeсах, чeм задыхаться и гнить душой в этой странe рабства. И пока я еще не сломан, пока есть силы и воля -- надо бeжать и разсказать там, в ином мiрe, обо всем, что я видeл здeсь... И "там" продолжать мою борьбу. А тут остаться я могу только за рeшетками. Иной жизни у меня не будет.

Вопрос поставлен правильно. Смерть или свобода. Третьяго пути не дано... Ну, что-ж... Мы еще повоюем, чорт возьми!

Я глубоко вздохнул, сжал зубы, тряхнул головой и вошел во мрак лeсной чащи...

Четырнадцать

Четырнадцать дней... Т о л ь к о четырнадцать дней!.. А о них можно написать томы, ибо каждый из этих дней был наполнен напряженiем тысяч опасностей, тысяч мелочей, от каждой из которых буквально зависила жизнь...

И каждый из этих дней стоит в памяти, как будто это все было только вчера. И часто по ночам просыпаешься в поту, и кажется, что вот-вот только что зеленое карельское болото отпустило твои ноги из своего неумолимаго капкана... 457

Четырнадцать дней одинокая, затерявшаяся в дебрях сeверной тайги и болот, человeческая песчинка отыскивала свой путь в и н о й  м i р... Через лeса, гдe каждый невeрный шаг грозил переломом ноги и смертью; через топкiя болота, которыя хватали ноги, как клещами и тянули вниз в трясину; через горящiе лeса, душившiе своим дымом; через бурныя рeки, сбивавшiя с ног усталаго путника; вплавь через громадныя карельскiя озера с ледяной водой, заставлявшей коченeть тeло; сквозь тучи сeверных комаров и москитов, облeплявших лицо темной маской; мимо неизвeстных избушек и деревень, тщательно избeгая всeх тропинок и дорог, уходя от погони, от собак, от облав, под выстрeлами пограничников ускользая в дикiе лeса, голодным, усталым, с опухшими, израненными ногами, оставив позади все самое дорогое в жизни и только вeря в неисповeдимыя судьбы Всевышняго и сжав зубы в послeдней ставкe многолeтней борьбы на землe III интернацiонала.

Да... Многое можно было бы написать про такой поход... Но -- он только ничтожная капля в морe страданiй и приключенiй всeх русских людей этой проклятой эпохи. И не для интереснаго чтенiя создана эта книга. И не моя судьба -- стержень ея.

Да, Солоневич ушел... Но миллiоны страдающих русских людей остались т а м... И о них мы должны помнить всегда. Их горе должно быть нашим горем, их страданiя -- нашими страданiями. Ибо только в этом слiянiи мы остаемся р у с с к и м и...

Граница

Не могу сказать, когда я перешел границу. Просeк пришлось пересeкать много. На каждой из них таились опасности, и мнe не было времени вглядываться, имeются ли на них пограничные столбы, разставленные на километр друг от друга.

Но все-таки стали замeчаться признаки чего-то новаго.

Вот, через болото прошли осушительныя канавы. Их раньше не было. Но развe эти канавы не могли быть прокопаны на каком-нибудь "образцовом совхозe ОГПУ?" 458

Вот, на тропинкe обрывок газеты. Язык незнакомый. Финскiй? Но, вeдь, может быть, это совeтская газета изданная в Петрозаводскe на карельском языкe.

Вот, вдали, небольшое стадо овец. Можно-ли сказать с увeренностью, что это ф и н с к о е хозяйство только потому, что в Карелiи я нигдe не видал ни одной овцы?

Или, вот -- старая коробка от папирос с финской маркой. Но развe не мог пройти здeсь совeтскiй пограничник, куря контрабандныя папиросы?

Словом, я не знал точно, гдe я нахожусь и рeшил идти вперед до тeх пор, пока есть силы и продовольствiе, и пока я не получу безспорных свeдeнiй, что я уже в Финляндiи.

Помню, свою послeднюю ночь в лeсу я провел совсeм без сна, настолько были напряжены нервы. Близился момент, котораго я так страстно ждал столько лeт...

Спасен!

К вечеру слeдующаго дня, пересeкая узел проселочных дорог, я наткнулся на финскаго пограничника. Момент, когда я ясно увидeл его не совeтскую военную форму, был для меня одним из счастливeйших в моей жизни...

Я радостно бросился вперед, совсeм забыв, что представляю отнюдь не внушающую довeрiя картину: рослый парень, с измученным, обросшим бородой лицом, в набухшем и измятом плащe, обвeшанный сумками, с толстенной палкой в рукe. Немудрено, что пограничник не понял изъявленiя моего дружелюбiя и ощетинился своей винтовкой. Маленькiй и щуплый, он все пытался сперва словами, а потом движенiями винтовки заставить меня поднять руки вверх. Славный парень!.. Он, вeроятно, и до сих пор не понимает, почему я и не подумал выполнить его распоряженiя и весело смeялся, глядя на его суетливо угрожающую винтовку. Наконец, он стал стрeлять вверх, и через полчаса я уже шел, окруженный солдатами и крестьянами, в финскую деревню.

Боже мой! Как легко было на душe!.. 459

Среди людей

Я не вeрил в то, что Финляндiя может меня выдать по требованiю совeтской власти. Я вeдь не бандит, не убiйца и не вор. Я политическiй эмигрант, ищущiй покровительства в странe, гдe есть свобода и право.

Но я ожидал недовeрiя, тюрем, допросов, этапов -- всего того, к чему я так привык в СССР. И я вeрил -- что это неизбeжныя, но послeднiя испытанiя в моей жизни.

В маленькой чистенькой деревушкe меня отвели в баню, гдe я с громадным облегченiем разгрузился, вымылся и стал ждать очередных событiй.

Многого я ждал, но того, что со мной произошло, я никак не мог ожидать.

В раздeвалку бани вошел какой-то благодушный финн, потрепал меня по плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой.

"В тюрьму переводят. Но почему без вещей?" -- мелькнуло у меня в головe.

На верандe уютнаго домика Начальника Охраны стоял накрытый стол, и мои голодные глаза сразу же замeтили, как много вкуснаго на этом столe. А послeднiе дни я шел уже на половинном пайкe "бeглеца".

Я отвернулся и вздохнул...

К моему искреннему удивленiю, меня повели именно к этому столу и любезно пригласили сeсть. Хозяйка дома, говорившая по русски, принялась угощать меня невиданно вкусными вещами. За столом сидeло нeсколько мужчин, дам и дeтей. Всe улыбались мнe, пожимали руку, говорили непонятныя уму, но такiя понятныя сердцу, ласковыя слова, и никто не намекнул ни интонацiей, ни движенiем, что я арестант, неизвeстный подозрительный бeглец, может быть, преступник...

Все это хорошее человeческое отношенiе, все это вниманiе, тепло и ласка потрясли меня. Какой контраст с тeм, к чему я привык там, в СССР, гдe homo homini lupus est50