- Не надо, - сказал я. - В аварию я уже попадал.

- Зачем же так грустно? В жизни есть события попроще. Разводы, расставания, влюбления. Или, того лучше, дом человек построил. Не собираетесь дом строить?

- Нет. Интересно, что вы будете делать, когда интерес совсем иссякнет?

- Иссякнет - забудьте это слово! Возможно только некоторое снижение спроса. Условно говоря, не тысяча проданных в день книг, а триста. Для кого-то это сумасшедший успех, для вас - пробуксовка. Тут же выбрасываем новую книгу. Вы сами специалист, знаете это не хуже меня!

- Я другими делами занимался...

- Может быть, - с вежливым сомнением сказал Кубичев.

38

И вот день презентации. Ирина с утра была возбуждена, будто ее, а не меня ждало испытание. Спросила:

- Ты решил, какой отрывок будешь читать?

- Я должен что-то читать?

- А как же! Это все-таки презентация книги, текста! Я советую: вот это. Потренируйся. Хочу послушать, как звучит голос. Ты когда-нибудь читал вслух?

- Приходилось вообще-то. Работал в многотиражке на заводе, а там еще и радио было, тоже в моем ведении. За диктора даже принимали.

Я важно сел в кресло и с важным видом начал читать.

- Не так! - тут же прервала Ирина. - Слишком сухо, будто в самом деле диктор какой-то!

Я попробовал поживее. С некоторым даже артистизмом. Читал - и мне самому, честно говоря, нравился собственный текст.

Но Ирина опять меня прервала:

- Нет, нет, нет! Актерствовать тоже не надо, это слишком! Попробуй спокойно, задушевно, будто рассказываешь!

Я попробовал. Стало получаться.

Тут приехала Аня и прервала наши чтения.

- В чем идете? - спросила она меня.

- Костюм, - ответила Ирина. - Строгий черный костюм.

- С какой стати?

- С такой. Строгий текст - строгая одежда.

- Ну, вы даете! - удивилась Аня. - Абсолютно непрофессиональный подход, масло масляное! Александр Николаевич должен позиционировать себя как народный писатель! И нате вам - костюм! А бейсболку куда денем? Он на всех фотографиях уже в ней!

- Это народно? - в свою очередь удивилась Ирина. - Какого народа он у нас представитель в таком случае?

Я, посмеиваясь, предложил:

- Тогда пусть костюм - и бейсболка. Не знаю, как с народностью, а нелепо будет, гарантирую.

- И хорошо! - вдруг одобрила Аня. - Костюм лучше все-таки без галстука, это чересчур. А что нелепо, это как раз и народу будет понятно: вы же гений, гений имеет право немного чудить! Народ чудаков любит!

Ирина засомневалась. Я ее понимал: народ-то народом, но как она будет смотреться рядом с чудаком? С другой стороны, пытался я угадать ход ее мыслей, любовные отношения с гением, как меня только что обозвала Аня, лестны для всякой женщины, в том числе молодой и блистательной: у гениев возраст и внешность второстепенны. Поэтому она решила согласиться с Аней.

- Девочки! - сказал я. - Все это полный бред. И если я вас слушаюсь, то потому, что не хочу вас расстраивать.

- И дальше не расстраивайте! - похвалила Аня. - Вы решили, когда в обморок будете падать?

- Опять за свое? Не буду я падать, не смешите меня!

Ирина приложила руку к моей щеке (зная, как я люблю этот жест) и сказала:

- Саш, ну чего ты? Это же игра. Нельзя так серьезно относиться.

- Публика разогрета уже! - подхватила Аня, доставая и разворачивая газетный лист. Вот, слушайте: "Многие ждут встречи с Асимовым. Книга, несомненно, замечательная. А еще многим хочется посмотреть, выдержит ли писатель испытание: из достоверных источников известно, что у него своеобразная фобия, связанная с публичными выступлениями. В детстве Зяма..."

- Какой Зяма?

- Зиновий, - пояснила Аня и продолжила чтение: - "В детстве Зяма любил участвовать в самодеятельности, добивался этого, но кончалось, как правило, тем, что он, не выдержав внимания публики, падал в обморок. Несмотря на усилия врачей, эти приступы повторяются. Из трех недавних выступлений лишь одно он довел до конца, а на двух потерял сознание, которое, правда, ему вернул присутствовавший там же личный доктор".

- Какие выступления? Какой дурак это сочинил?

- Я сама! - похвасталась Аня.

Тут я засмеялся, потом захохотал. Даже сполз с кресла от хохота.

Девушки терпеливо ждали.

- Ну, врать! - сказал я, утирая благодарные слезы. - Спасибо, Анечка, повеселила! Личный доктор, надо же!

- И сегодня будет, - спокойно сказала Аня. - Не беспокойтесь, это мой приятель, он будет знать, что у вас никакого обморока нет.

- Именно: нет! И не будет!

- Саша, - мягко сказала Ирина. И улыбнулась.

"И ее улыбка, как всегда, обезоружила его, и он, как всегда, был готов на все, лишь бы улыбка эта вечно сияла над ним!"

Я согласился, твердо зная, что не буду падать ни в какой обморок.

- Класс! - сказала Аня и раскрыла блокнот. - Теперь по распорядку. С десяти до двенадцати, Александр Николаевич, сидите у стенда, раздаете автографы, отвечаете на вопросы журналистов, которых я отфильтрую. Потом в одном из конференц-залов соберется народ. Часа примерно на полтора.

- Полтора часа говорить! О чем?

- Будет о чем, не беспокойтесь!

- Одно чтение сколько займет, - согласилась с ней Ирина.

- Какое чтение? - очень удивилась Аня. - Кто будет слушать, вы что? Народ припрется на вас посмотреть, вопросы задать, ответы послушать. Книгу сами прочитают, грамотные!

39

У входа толпилась очередь. И все, как один, повернулись к нам, когда мы подъехали. Ко мне в первую очередь, не оставляя вниманием и Ирину, конечно. По ней-то меня и опознали, предполагал я, но, приблизившись ко входу, увидел огромный плакат с моей фотографией. На ней я был, само собой, в бейсболке.

У стенда издательства Азархова тоже собрался народ. Что ж, издательство достаточно популярное. Да и у стендов других крупных издательств людей не меньше.

Но каково было мое изумление, когда я понял, что ждут именно меня! Не меньше тридцати-сорока человек, и у каждого в руках моя книжка. Преобладали, как я заметил, женщины среднего возраста, но и молодежи было немало, как и вообще на ярмарке; это утешало и вселяло надежды.

Работники издательства встретили меня с уважением, если не с почтением. Жали руку, говорили какие-то слова.

Сев за стол, я принялся надписывать книги. Первой подошла раскрасневшаяся женщина с сияющим и смущенным лицом.

- Знаете, просто бальзам! Просто бальзам! - пропела она мне, прижимая книгу к груди.

- Женщина, вы тут не одна! - сказала Аня голосом сварливой продавщицы, отбирая у нее книгу и кладя передо мной. Чтобы сгладить ее наскок, я осведомился у читательницы, как ее зовут.

- Ольга Поликарповна! - торопливо ответила она, виновато глянув на Аню. И тут же поправилась: - Можно - Оля!

Аня хмыкнула, а я написал: "Милой Оле, моей преданной читательнице, с благодарностью!" - и расписался, как привык, привык же я расписываться не закорючкой, а примерно так: А. Анисимов. Женщина приняла книгу, как драгоценность, прочла надпись, расцвела и вдруг:

- А почему "Анисимов"?

- Извините, ошибся.

Я взял у нее книгу и исправил.

Странная тень какого-то странного сомнения промелькнула в глазах женщины, но ее уже отпихивал шустрый старичок - точно так же, как бывало в советской очереди за дефицитом: "Получили - отходите!"

Старичок подсунул книгу. Я увидел, что это не моя.

- Простите...

- Напутал! - воскликнул старичок, схватил книжку и сунул в объемистый, видавший виды портфель, порылся в нем и извлек наконец мою книгу. Наверное, у него дома целая коллекция книг с автографами.

Но большинство были все-таки мои читатели, мои поклонники. А некоторые подавали на подпись две и даже три книги, подсказывая:

- Тут напишите: Виталику. Он будет счастлив! А эту: уважаемому Константину Сергеевичу. Ему будет очень приятно!

Я трудился в поте лица. Имена спрашивать перестал. Дату писать перестал. Подмахивал только подпись, да и то не полностью, на ходу выдумав: А.А. - и загогулина после второго А.