Так, рассказывает предание, началась ученость во франкской державе при Карле Великом. Великое дело началось со случая: купите привозную мудрость, почти даром, но все-таки купите. Но где взять "восприимчивые души?" А это уже дело учебы - их надо готовить, лелеять, пестовать; повивать методически и по порядку. Урочные будни, начавшиеся как бы случайно. И тут уже личное навстречь учительскому - радение залог всех успехов. Уметь вылепить себя в качестве ученика. Уметь учить. Учить учить...
2. Послушайте теперь, как Карл Великий распекает за нерадение высокородных сынков - лодырей: "Вы, высокородные, вы, сынки знатных, вы, избалованные красавчики! Полагаясь на свое происхождение и состояние, вы пренебрегли моим повелением и своей доброй славой и с равнодушием отнеслись к образованию, предаваясь утехам, играм, лености и всяческим пустякам". После этого вступления он, вознеся к небу державную свою голову и непобедимую десницу, поразил их своей обычной клятвой: "Клянусь царем небесным, я ни во что не ставлю ваше знатное происхождение и смазливые лица - пусть восторгаются вами другие, но знайте одно: если вы немедленно не искупите прежней вашей беспечности неутомимым прилежанием, никогда никакой милости не дождаться вам от Карла". А дети бедных, напротив, проявили достойное прилежание. Учебное дело, не знающее имущественных преград. Только при таком подходе градобожеский идеал возможен. Школа по изготовлению восприимчивых к слову мудрости душ; для всех и каждого - школа под августейшим присмотром франкского государя.
3. А результат? - Высочайшее умение-чувство: чувство слова, даже если смысл этого слова был не до конца ведом тому, кто все равно умел его почувствовать. Еще одна история из "Деяний...".
"В церкви ученейшего Карла никто не знал заранее, что именно ему придется читать, никто не мог отметить конца отрывка воском или хотя бы сделать какую-нибудь отметинку ногтем, но каждый старался выучить все, что надлежало читать, так что, когда бы его неожиданно ни заставили читать, он исполнял это безукоризненно. Король сам указывал того, кто должен читать, пальцем или протянутым жезлом, или же посылая кого-либо из сидящих подле него к сидящим поодаль; а конец чтения отмечал покашливанием. К нему все так внимательно прислушивались, что, подавал ли он знак в конце предложения, или в середине отрывка или даже фразы, никто из следующих чтецов не осмеливался начать выше или ниже, каким бы бессмысленным ни казались ему конец или начало. И так получилось, что при его дворе все были отменными чтецами, даже если они и не понимали того, что читали. Никакой посторонний и никакой даже известный ему человек, не умей он читать и петь, не осмеливался вступить в его хор". - Голос на голос. Слово на слуху: разымаемое на слоги и звуки. Ради смысла, конечно. Но сладкозвучие иноголосого канона или хора и есть "инструментальный" венец этой исключительно вербальной выучки. Венец, ибо сладкий звук, ладное церковное песнопение - земной отзвук музыки сфер... Не есть ли это подлинный, запредельный смысл всей этой учебы в области литер? Смысл и то, что ради этого смысла, сошлись. Едва ли не отождествились... Опыт личный и опыт универсальный. Навстречу. Сошлись? Разминулись?..
Продолжу эту историю.
"Случилось как-то раз Карлу по пути зайти в какую-то большую церковь, и вот один из странствующих клириков, не знавший строгих правил Карла, самовольно примешался к хору; а так как он ничему подобному не обучался, то и остался стоять среди певчих безгласным и дурак дураком. Регент поднял свою палочку и грозил ударить его, если он не запоет. Тогда тот, не зная, что ему делать и куда ему деться, а выйти он не осмеливался, попытался, вертя во все стороны шеей и широко разевая рот, как можно лучше притвориться поющим. В то время как другие не могли удержаться от смеха, храбрый император, который даже в более трудных обстоятельствах умел владеть собой, казалось, и не замечал ужимок того клирика и в должном порядке ожидал конца мессы. Потом он подозвал к себе этого несчастного и, сочувствуя его старанию и затруднительному положению, утешил его такими словами: "Прими мою благодарность, добрый человек, за твое пение и твой труд". И приказал дать ему фунт серебра, чтобы облегчить его бедность..." Величайшее старание при полном техническом неумении вознаграждено, и правильно: пение не испорчено, ибо старательная имитация - уже не фальшь и не ложь; она - полный смысл, но смысл, живущий всею своей полнотой за пределами научаемого умения - в ученом незнании. Карлу-учителю дано было это понимать, ибо он был истинным учителем. Но таким учителем, который только что сам был учеником самого Алкуина, ученого пастыря, призванного научить учить. (Успех этого умения нам только что продемонстрировал ученолюбивый августейший Каролинг.)
Пройдет лет примерно сто. Как же отпечатлеется в качестве образа культуры Алкуин-учитель? В тех же Карловых деяниях того же Ноткера Заики из IX века читаем:
"Тут и Альбин (Алкуин. - В. Р.), родом из англов, прослышав, с какою охотой благочестивый король Карл принимает мудрых людей, сел на корабль и прибыл к нему; а он знал священное Писание от начала до конца, как никто другой из современных ученых, и был учеником ученейшего Беды (не в прямом смысле, а через свои сочинения, потому что Беда Достопочтенный умер в 735 году. - В. Р.), наиболее сведущего толкователя священного Писания после святого Григория (Григория I Великого из VI века. - В. Р.). Карл держал его при себе постоянно до конца своей жизни, за исключением времени, когда он отправлялся на войну; он хотел, чтобы его считали учеником Альбина, а Альбина его учителем. Но он дал ему аббатство святого Мартина в Туре, чтобы, когда он сам отсутствует, мог бы Альбин там отдыхать и обучать стекавшихся к нему учеников. Его обучение принесло столь богатые плоды, что нынешние галлы, или франки, могут сравниться с древними римлянами и афинянами". Как будто очевидная ориентация на античный идеал. Но... указание на священное Писание: внутренняя ориентация совершенно иная. Биограф Алкуина сообщает: "В юности читал оный муж Господень книги древних философов и лживые россказни Вергилия, но после не хотел их ни сам читать, ни позволять ученикам своим, говоря: "Достаточно с вас божественных поэтов, нет вам нужды пятнать себя сладострастным краснобайством Вергилиевой речи!"
Достоинство и благородство - человеческое основание видимой цельности канона Алкуина-Флакка. Снова Ноткер Заика: "Он говорил, жил и писал в полную меру своего достоинства, а достоинством он превосходил всех, кроме разве что могущественнейших королей". Но даже сам Карл просит считать себя учеником Алкуина, а Алкуина - своим учителем. Почти град божий на землях Европы; правда, учительский град.
Карл и Алкуин. Алкуин и Карл... Пусть они совсем немного поговорят друг с другом, и поговорят вот о чем.
КАРЛ: "Ах, если бы у меня было хотя бы двенадцать клириков, столь образованных во всех областях знаний, какими были Иероним и Августин!"
АЛКУИН: "Создатель небес и земли не имел более им подобных, а ты их хочешь иметь двенадцать!" Так отвечал "со смелостью, на какую не отважился бы никто из смертных пред очами грозного Карла", "высокоученый Альбин (Алкуин. - В. Р.), который справедливо считал себя невеждой по сравнению с названными мужами, охваченный крайним негодованием (обнаруженным, впрочем, лишь на мгновение)", - замечает Ноткер Заика по поводу этого ответа.
"Кесарю - кесарево, а богу - богово". Но учительское дело божественной природы (апелляция Алкуина к "создателю небес"). Оно-то, хотя и освящено теократической властью монарха, не только допускает, но даже на том настаивает, "истину царям с улыбкой говорить". Учительское дело исполнено человеческого достоинства, этой фундаментальной скрепы учительского града божиего на земле, ежемгновенно дающего трещину.
А теперь ученые стихи ученого поэта Алкуина.
В "Послании к королю" Алкуин говорит: "Кто не за мною идет, хочет без правил болтать". Правила, правила, правила... Канон правил и порядка, должный упорядочить знания, "вбираемые из книг". Но только с голоса учителя:
