Это, конечно, тоже XIII век (как и время темной перепалки Дунса с Раймондом). И потому - выход за пределы ученого средневековья. Но все еще, хотя и в числе иного, scientia - учебная наука, а ее адепт - доктор и школяр, магистр и студент купно, и потому ученый и учимый. Еще один взгляд ученого, но и познающего, человека сверху и со стороны; но не настолько, впрочем, со стороны и сверху, чтобы предшествующие века вовсе утратили значение живой памяти того, кто смотрит.
Disciplina - почти синоним scientia. Учение - ученик - научаемое сложение, проявление и закрепление собственной жизни (disciplina vivendi образ жизни) в свете истины, истинного знания. Примечательно встраивание слова discipula в контекст: Luminis solis luna discipula - подражательница, как бы научившаяся чужому свету, чужесветящаяся. Рядом - доктрина, доктор. И тут уж красивый перечень тогдашних докторских степеней - Gentium, Seraphicus, Angelicus, Mirabilis, Illuminatus, Subtilis - со всей очевидностью отличит доктора-Учителя в средние века (для наглядности, прихватив кое-кого из более поздних веков, назову носителей этих замечательных прозваний: Августин, Бонавентура, Фома Аквинский, Роджер Бэкон, Раймонд Луллий, Дунc Скот) от доктора соответствующих наук в наше время, открывающего и открывающего все новое, новое, новое... Если в Новое время ученый - тот, кто исследует, то ученый в средние века - тот, кто знает об истинном знании. И потому не ученый, а ученый человек.
Не наука формирует школу, а школа всем своим существом, именем и каждой буквой своего имени лепит науку - может быть, единственную в определенном смысле науку в средние века - схоластику.
Здесь уместно обратиться, может быть, к ключевому слову, плотнее всего пригнанному к занимающему нас предмету. Это греческое shola, в русской транскрипции схола. Вот все его словарные значения: досуг, свободное время; освобождение, свобода, отдых; праздность, бездействие; медлительность, промедление; занятие на досуге, ученая беседа, умственный труд (этот ряд из сочинений Платона); учебное занятие, упражнение, лекция; сочинение, трактат; школа (три последние ряда вы сможете найти у Плутарха). Сопоставим трудносопоставимое: праздность - умственный труд; досуг - учебное занятие; занятие на досуге - упражнение; ученая беседа - лекция; сочинение - трактат; свободное время - промедление; свобода - школа... Принцип сопоставлений, кажется, понятен: естественное, непроизвольное - наперекор усидчивой обязательности. Может быть, не всегда это столь очевидно, но все же близко к тому. Так вот. Это слово при таком в него вслушивании обнаруживает странную двойственность: научение, восставшее из досужего, не стреноженного дидактическими наставлениями и расписаниями свободного ума, в него же и уходит: и в действии, и в результате, и в общении... Назначенное научить смыслу свободно творящей жизни, оно лишь указывает на искомый смысл. Слово одно, а классов значений по меньшей мере два. Иллюзия тождества тотчас пропадает вблизи соседствующих слов. И тогда личный опыт свободной деятельности души - больше расчетливой учености. Возможно ли выучиться опыту, если этот опыт прежде не прожит - лично и самодеятельно? Или только можно навести на необходимость лично им овладеть? Загаданность греческой схолы, ожившей в новых, не античных обличьях в средние века, даже и на уровне простейших этимологии может оказаться содержательной. Пока достаточно. Научение и смысл (в надежде выучиться ему) - в круге схоластики. Но и вне этого круга. Возможно ли их сопряжение, взаимное тождество? Мысль об этом еще только затевается.
Но забота наша, как вы уже, верно, догадались, - не греческая школа, а средневековая схоластика. Именно в ней - этой единственной науке средневековья (в том смысле, что она как раз и формировала, вырабатывала и внедряла новое знание, но только в области логики, научающей рассудительному знанию) - оказался выпестованным великий корпус институтов "просвещающего" научения. Новое знание о себе самом, перед самим собой, а не перед предметом, познать который предстоит? Зато в результате - образ учености по преимуществу, тип ученого человека как такового: в его исходном этимологически чистом первородстве. Лишь перечислю: университет, лекция, студент, стипендия, диспут, экзамен, диссертация, ученые звания, наконец, веселая пирушка после славной защиты... Все это - непреложные результаты средневековой учености, почти без изменений доставшиеся нам, людям эпохи научно-технической революции и точно такого же прогресса. Но здесь я, следуя злободневному пафосу ускорения, убыстрил ход рассказа или, может быть, опередил события.
Буквалистская, буквоедская ученость. Буква - видимый элемент написанного слова, но и знак, который должен быть озвучен, дабы стать воспроизведенной на голос нотой звучащего слова. Неспроста lego (от lectio) означает: подслушивать, видеть, различать взором; читать, но и слушать. A lectio - собирание, выбор, чтение, текст, комментарий к текстам... Все это тоже заметим себе. Запомним также, что доктор-буквоед читает ученую лекцию. А нарицательный буквоед окажется... натуральным пожирателем букв, грамматически прожорливым и жадным до всяческих грамматик средневековым школяром, готовящимся - может быть, всю свою ученую жизнь - стать ученым человеком.
Итак, нужно пока вот что: вернуть слову ученый этимологически первородную его стать, кажется, безвозвратно отнятую у него нынешней наукой. И понять его как прилагательное, приложенное к существительному, приобщенному к субъекту - человеку, который пребывает в томительном чаянии этой самой учености, чтобы... существовать.
ПАФОС ВСЕОБУЧА, - сказали бы мы сейчас, если бы не понимали всю меру риска подобных иронических переносов, потому что такого рода ученость к одной только грамоте не сводима. Более того: ученость эта начиналась без грамоты, так сказать, безграмотная ученость. Ведь овладение грамотой до Х-ХIII веков - вещь редкая. Вот как говорит Гартман фон Ауэ о своем герое Бедном Генрихе: "Жил однажды рыцарь, который был так учен, что мог читать книги". Но зато о себе - несколько иначе:
На свете рыцарь Гартман жил,
Усердно господу служил
И читывал, бывало,
Мудреных книг немало.
Правда, есть свидетельства противоположного свойства. Томазин фон Цирклария: "В старые времена всякий ребенок умел читать. Тогда даже дети благородного происхождения были учены, - чего теперь уже не бывает". Это XIII век, а сказано о временах более ранних.
Ученый и просто грамотный - как будто синонимы. Благородное происхождение не обязательно предполагает ученость. Она - скорее добавочный колер, без которого тоже неплохо. Безусловно важно для нас здесь то, что обученный и есть ученый (gelert). Но, конечно, только с виду - на расстоянии и со стороны. Ученость-грамотность как общий фон, как начало.
Овладение грамотой упоительно. Даже незначительные нововведения в орфографии вызывали к жизни поистине экстатический взрыв ре-формотворчества. Рассказывают: король франков Хильперик (VI век) как-то раз изобрел четыре новые буквы, а уж коли изобрел, то тут же и распорядился все старые книги стереть и по новой орфографии переписать.
Средневековый полуграмотный, а то и вовсе неграмотный быт полнился учительско-ученическим воодушевлением обыденных дел и делишек. От переломов костей хорош истертый в порошок имбирь, но обязательно в сопровождении "Отче наш". От летаргического сна незаменима свинья, привязанная к постели. Рог нарвала (единорога), окованный золотом, а также подстаканник из золота или серебра, но с акульим зубом, вправленным в металл, очень хороши для обнаружения яда. Жизнь учила мирянина; монах бил послушника, магистр бакалавра, а этот бакалавр - студента, в свою очередь нещадно колотившего новичка-школяра. Мастер поколачивал ученика. Муж "учил" жену. Ежедневные, ежечасные семинарские ученые занятия: от мала до велика, от рыцаря до короля, от служки до папы, от школяра до декана, от мужа до жены... Великий всенаучающий процесс: всеохватный и вселюдный, всегдашний и повсеместный. Ученик - Подмастерье - Мастер. Студент - Бакалавр - Магистр. Паж Оруженосец - Рыцарь... Учебные классы можно продолжать.
