(включенная в VII том его сочинений, изданных в 1909 году). Написанная в
популярно-литературном стиле, она, однако, обильно документирована
многочисленными примечаниями с обширными цитатами из официальных источников и
раскольничьих сочинений. Особенно подробно излагает автор "искание архиерейства"
старообрядцами-"поповцами" и историю Старообрядческого (Рогожского) кладбища в
Москве, бывшего в течение первой половины XIX века духовным и экономическим
средоточием "поповщины". Во главе стояла группа богатых московских купцов,
владевших фабриками, заводами и торговыми предприятиями и придававших "старой
вере" значительный социально-экономический вес и влияние в окружающей среде.
Бережливые, расчетливые, осторожные, противники роскоши и мотовства, они
приумножали свои богатства, и "дети их не превращались из купцов, ворочавших
миллионами, в промотавшихся дворян" (с. 207).
В 70-х годах П. И. Мельников выпустил в нескольких частях обширную серию бытовых
очерков под заглавиями: "В лесах" и "На горах", содержащих, в беллетристической
форме, подробное описание религиозных верований, быта и нравов старообрядцев и
сектантов Поволжья ("В лесах") и Приуралья ("На горах"). В полном собрании его
сочинений (1909) очерки "В лесах" составляют т. 2-3, "На горах" - т. 4-5. Тома
эти были переизданы в 1963 году в московском (неполном) собрании сочинений П. И.
Мельникова. (см. на нашей стр. ldn-knigi.narod.ru ldn-knigi.russiantext.com)
Неразумные, неморальные и несправедливые преследования, которым подвергала
старообрядцев государственная и церковная власть, вызывали интерес и симпатию к
ним и тех кругов позитивистской, либеральной и революционной интеллигенции, для
которых было совершенно чуждо крепкое религиозное ядро старообрядчества. В 1870
году в Петербурге вышла книга В. В. Андреева "Раскол и его значение в народной
русской истории". Автор начинает свое предисловие словами: "Последователи
раскола - бесспорно, вместе и представители нашего земства, нашей народной
массы. Представители раскола - самая трезвая, работящая, промышленная и
грамотная часть нашего крестьянства. Представители раскола - бесспорно, вместе
(и) представители ума и гражданственности в русской простонародной среде" (с. III).
Религиозный элемент, по мнению автора, играл в возникновении раскола совершенно
второстепенную роль: "Неужели оттого, что одни крестились двумя перстами, чтили
старопечатные книги... и пели сугубую аллилуию, а закон других предписывал
трехперстное (крестное) знамение и тройную аллилуию... неужели от этого 10
миллионов народа отпали от прочей массы русского населения... Здравый смысл
отказывается верить, чтобы раскол был следствием отступления во второстепенных
подробностях религиозного догматизма и церковной обрядности. Нет, не эти
отступления раскололи русский люд на две половины" (с. 1).
В действительности, по мнению автора, раскол был движением народного протеста
против политического и социального угнетения - против отнятия центральной
властью земских прав и введения крепостного права: "Отмена земских прав,
завершенная окончательным закрепощением крестьян, - вот где надобно видеть
источник раскола" (с. 10). "Крепостное право было главною причиною зарождения
раскола как народного протеста" (с. VII) [6], и в ответ на преобразования,
произведенные в царствование Александра II, "раскол теряет свой прежний
ожесточенно-оппозиционный характер" (с. 366).
Оригинальный взгляд на характер раскола и раскольников высказал известный
историк Н. И. Костомаров в статье "История раскола и раскольников", помещенной в
No 4 "Вестника Европы" за 1871 год (и впоследствии перепечатанной в XII томе его
монографий). Костомаров решительно отказывается от обычного взгляда, который
видит в расколе только слепую любовь к старине, бессмысленную привязанность к
букве, умственную неподвижность, невежественную враждебность к просвещению. По
мнению Костомарова, наоборот, в расколе русский народ проявил "своеобразную
деятельность в области мысли и убеждения. Раскол был крупным явлением народного
умственного прогресса" (с. 469).
В отличие от раскольников именно "простолюдин православного вероисповедания, как
его деды и прадеды, очень часто отличался холодностью к религии, невежеством и
безучастием к области духовного развития" (с. 498). "Мы не согласимся с мнением,
распространенным у нас издавна и сделавшимся, так сказать, ходячим, будто раскол
есть старая Русь. Нет, раскол - явление новое, чуждое старой Руси. Раскольник не
похож на старинного русского человека; гораздо более походит на него
православный простолюдин. Раскольник гонялся за стариною, старался как бы точно
держаться старины, - но он обольщался; раскол был явлением новой, а не древней
жизни. В старинной Руси народ мало думал о религии, мало интересовался ею
раскольник же только и думал о религии, на ней сосредоточивался весь интерес его
духовной жизни; в старинной Руси обряд был мертвою формою и исполнялся плохо
раскольник искал в нем смысла и старался исполнять его сколько возможно свято и
точно; в старинной Руси знание грамоты было редкостью - раскольник читал и
пытался создать себе учение; в старинной Руси господствовало отсутствие мысли и
невозмутимое подчинение авторитету властвующих - раскольник любил мыслить,
спорить, раскольник не успокоил себя мыслию, что если приказано сверху так-то
верить, так-то молиться, то, стало быть, так и следует; раскольник хотел сделать
собственную совесть судьею приказания, раскольник пытался сам все проверить,
исследовать" (с. 498-499). "Но совершенно справедлива другая, также
господствующая у нас мысль, что раскол поддерживается и прежде поддерживался
отсутствием народного образования и что просвещение есть единственное средство к
его искоренению" (с. 499). При всех своих заблуждениях раскол представлял собой
"своеобразный, хотя несовершенный и неправильный, орган народного
самообразования" (с. 500).
На рубеже XIX и XX веков компетентным исследователем в области истории раскола и
сектантства был профессор А. К. Бороздин. В своей монографии "Протопоп Аввакум.
Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII в." (1-е изд. 1898;
2-е, испр. и доп. СПб., 1900) автор не только подробно описывает жизнь и труды
главного расколоучителя, но и дает общую характеристику раскола, который он
признает в основе движением религиозным, а отнюдь не социально-политическим;
книга содержит много приложений, включая "Житие" Аввакума. Когда правительство
начало жестокие преследования раскола, тогда в среде раскольников был поднят
вопрос: можно ли молиться за царя, гонителя правой веры? "С этого-то момента
раскол и получает окраску социального протеста, хотя основание протеста всегда
остается чисто церковным: светское правительство признавалось нечестивым,
отрекшимся от истинной веры, и вследствие этого для некоторых оно утрачивало
свой авторитет; началась проповедь сопротивления светской власти и всему от нее
исходящему (сопротивления по необходимости пассивного, но могущего при
благоприятных обстоятельствах стать и активным); эта проповедь усиливалась по
мере того, как возрастал наплыв западных новшеств и параллельно с усилением
правительственной репрессии; однако при этом не следует забывать (а в этом и
была коренная ошибка теории Щапова), что социальный протест направлялся не
против правительства как такового, а исключительно только против правительства,
признанного нечестивым; точно так же и национальный элемент, играя выдающуюся
