облачениях, в иконописании. В области бытовой старообрядцы отрицали и порицали
подражание западным обычаям и одежде - брадобритие, курение табаку и т. д. В
области церковно-общественной жизни старообрядцы считали пороком господствующей
Церкви назначение приходских священников епархиальной властью в отмену прежнего
обычая выбора кандидатов во священство прихожанами.
Для современного читателя может казаться странным: как могли столь
незначительные различия в текстах и обрядах породить непримиримый раскол и
вековую междоусобную вражду и борьбу в Российской Церкви и государстве? Здесь
надо прежде всего указать на две особенности национально-религиозной психологии
московского общества ХVI-ХVII веков.
Русское благочестие этого времени, по признанию и церковных, и светских
историков, носило более внешнеобрядовый, чем религиозно-нравственный характер.
По выражению популярного историка середины XIX века Н. И. Костомарова,
"Православие действовало на русского человека не в качестве учения, а в качестве
обычая", и его бережно сохраняли как обычай, унаследованный от предков и
неизменяемый ("во веки веков"). Или, по выражению выдающегося историка Русской
Церкви Е. Е. Голубинского, "раскол старообрядчества возник у нас из-за того, что
предки наши приравняли обряды и обычаи церковные к догматам веры", и на это
"обрядоверие" как на характерную черту древнерусской религиозности постоянно
указывают историки [1].
Кроме обрядоверия весьма важной чертой религиозно-национальной психологии
московского церковного общества в XVI и в первой половине XVII века было
убеждение в величии и святости Русской земли. С середины XV века Русская
Церковь, бывшая дотоле формально одной из митрополий под властью
Константинопольского Патриарха, стала независимой от Церкви Греческой, а
государство Московское переживало в ХV-ХVI веках полосу огромных
внешнеполитических успехов: свержение татарского ига, объединение всех
территорий Великороссии под властью Московского государя, завоевание огромной
территории трех татарских царств - Казанского, Астраханского и Сибирского.
Авторитет Церкви Греческой значительно упал в глазах Москвы после присоединения
ее к Флорентийской унии (1439), а взятие Константинополя турками (1453)
рассматривалось в Москве как Божие наказание Византии, впавшей в "латинскую
ересь". Ныне все православные царства на Балканах стали провинциями Турецкой
империи, а Восточные Патриархи - рабами турецкого султана. Тогда на Руси
возникает гордая теория: после падения Второго Рима - Византии - Москва
становится Третьим и Вечным Римом ("а четвертому не быть"), становится главою и
покровителем всего Православия, а Русь признается и характеризуется как Святая
Русь, как избранный Богом "новый Израиль" и как единственная хранительница
истинного Православия во всей его непорочной чистоте (совокупность этих идей
ярко выражена в писаниях основателя и апостола старообрядчества протопопа
Аввакума).
Связь Москвы с Православным Востоком не прекращается, но она получает совершенно
иной характер: греческие иерархи и другие духовные лица часто приезжают в
Москву, но не как наставники и учители, а как просители и получатели
"государевой милостыни". Мало того, в Москве подозревают, что греческое
Православие, и в частности богослужебная практика, "испорчены" под влиянием
"латинской ереси" и турецкого порабощения. Естественно, пишет Н. Ф. Каптерев,
что церковная реформа Никона (то есть исправление текстов и обрядов по греческим
образцам) "должна была нанести смертельный удар исторически сложившимся
представлениям русских о своем религиозном превосходстве над всеми другими
народами, и в частности над греками", и "вызвала в приверженцах и поклонниках
русской церковной старины сильный протест".
Движение протеста возглавил, по выражению С. М. Соловьева, "богатырь-протопоп"
Аввакум. То, что конфликт между реформаторами и их противниками с самого начала
принял такой острый и резкий характер, объясняется помимо указанных выше общих
причин личным характером вождей двух борющихся партий: Никон и Аввакум были оба
люди с сильным характером, с неукротимой энергией, с непоколебимой уверенностью
в собственной правоте, с несклонностью и неспособностью к уступкам и
компромиссам.
Патриарх Никон был преисполнен сознанием величия своей архиерейской власти,
которая в его представлении была превыше всякой светской власти, включая власть
царскую. Всякое сопротивление или хотя бы только неповиновение высшей церковной
власти Патриарх рассматривал как преступление и готов был подавить его всякими
средствами. По выражению Н. И. Костомарова, "с вопросом реформы Никон поступал,
как военачальник с военным делом: приказано, и надо исполнять, а за непослушание
следовала тяжелая кара".
Между тем главный противник Никона, протопоп Аввакум Петрович (из города
Юрьевца), был непоколебимо убежден в правоте своих старозаветных религиозных
взглядов и не обнаруживал ни малейшего желания исполнять "нечестивые" приказания
религиозных реформаторов. Патриарха Никона Аввакум считает и именует "борзым
кобелем, отступником и еретиком", а "с еретиком какой мир? Бранися (т. е.
борись) с ним и до смерти, не повинуйся его уму развращенному". При таком
настроении двух противных сторон ни примирение, ни соглашение между ними не были
возможными. Церковный Собор 1666-1667 годов (уже после падения Никона) проклял
старообрядцев как еретиков и отлучил их от Церкви, светская власть пришла на
помощь церковной для искоренения "ереси", и эта прискорбная междоусобная борьба
омрачала историю Русской Церкви и русского народа в течение последовавших двух
столетий.
Весьма важным источником для истории возникновения раскола и для русской
церковной истории вообще является автобиография протопопа Аввакума: "Житие
протопопа Аввакума, им самим написанное". Это не только важный памятник
церковной истории, но и замечательное литературное произведение, написанное
живым и выразительным народным языком [2]. Житие Аввакума сохранилось во многих
рукописных списках и в ХIХ-ХХ веках было многократно издано и переиздано. Ввиду
важности Жития для истории Церкви и литературы я приведу ряд его изданий: Н.
Тихонравов. Летописи русской литературы. Т. III. Отд. II. М., 1861. С. 117-173;
Материалы для истории раскола за первое время его существования. Т. V / Под ред.
Н. Субботина. С. 1-113, М., 1879; А. К. Бороздин. Протопоп Аввакум. 2-е изд.
СПб., 1900. Приложение No 25. С. 71-116; Памятники первых лет русского
старообрядчества / Под ред. Я. Л. Барскова. СПб., 1912. С. 163-228; Житие
протопопа Аввакума, им самим написанное. Изд. Импер. Археографической комиссии /
Под ред. В. Г. Дружинина. Петроград, 1916; Русская Историческая Библиотека. Т.
39. Изд. Историко-археографической комиссии АН СССР. Ленинград, 1927: Памятники
истории старообрядчества XVII в. Кн. 1-я. Вып. 1: Житие протопопа Аввакума в
трех редакциях, с предисловием Я. Л. Барскова, столбцы 1-240; Протопоп Аввакум.
Житие. Челобитные к царю. Переписка с боярыней Морозовой. Париж, 1951; Житие
протопопа Аввакума и другие его сочинения / Под ред. Н. К. Гудзия. М., 1960 [3].
В течение второй половины XIX и в XX веке было издано множество памятников и
материалов по истории старообрядчества и сектантства под редакцией Я. Л.
Барскова, Е. В. Барсова, В. Д. Бонч-Бруевича, В. Г. Дружинина, Н. Попова, Н. И.
Субботина [4].
При существовании строгой цензуры, то есть до конца царствования Императора
