Раздались легкие смешки лейтенантов. Все прекрасно понимали, что собутыльники не дадут просто так утопить своего приятеля. Собрание постепенно направляли в нужное русло.
- Ну, что я говорю! Партийная организация берет его на поруки! воскликнул Хлюдов.
- Капитан, с вами будет отдельный разговор! - попытался оборвать взводного командир полка. - Сядьте и не высовывайтесь, пока не спросили: "Чем вы сами как помощник дежурного занимались в ту ночь?!"
- Известно чем! Проверял караул и несение службы внутренним нарядом! огрызнулся Володя. - А вы что думали? И вообще товарищи коммунисты, мы на собрании или на совещании? Почему нам рот затыкают? Мы здесь все равны!
Командование, явно не ожидало бунта и сопротивления. А это сопротивление было заранее хорошо подготовлено и спланировано. Никому не хотелось топить друга, да и следом за ним могли пострадать остальные.
- Моему долготерпению приходит конец! Всем сесть и не болтать! Не допущу анархию! Слушать меня! Говорить буду я и парторг Козленко!- взорвался истошным воплем взбесившийся Хомутецкий.
- Козленко или парторг? - задал глупый вопрос Хлюдов. - Какой -то Козленко, пусть и парторг, решит судьбу нашего товарища? Надо же, Козленко!
- Ну, нет! Я не согласен! Произвол! - подняв опухшую физиономию, произнес Гуляцкий. - Мы не пешки.
Командир полка в неуемном бешенстве начал судорожно глотать воздух. Создалось впечатление, что его сейчас либо хватит удар, либо он бросится с кулаками на офицеров.
В этот момент встал замполит батальона, и спас командование в этой сложной ситуации.
- Прекратить! Разрешите мне сказать! - обратился он к председателю собрания. Коля Миронюк был его другом, и он тоже не хотел его наказывать, поэтому придумал тактический ход.
- Да, да, пожалуйста! - кивнул головой председательствующий на собрании Давыденко.
- Что ж, можно каждый день пить за Родину, и за коммунизм. В итоге навредить и тому и другому. Предлагаю наказать коммуниста Миронюка и объявить строгий выговор! Без занесения в карточку. - Предложил Рахимов строгим голосом, одновременно, как бы протягивая спасительную соломинку.
- А я не согласен! - уже куражась, протяжно промолвил Миронюк. - И в Политбюро ЦК буду жаловаться, что вы за империализм и не любите Советскую власть.
- Верно! Надо пожаловаться! - поддержал его Шкребус. - Я бы так не оставил.
- Глобус! Хватит болтать! Я внес предложение! - воскликнул Рахимов.
- И я внесу свое предложение: Просто выговор, не строгий. И попрошу не обзываться на собрании обидными кличками! - промямлил Глобус- Шкребус.
- А я считаю, и настаиваю, надо его исключить из партии! - взвизгнул парткомовец Козленко, глядя со злобой, на сидевшего в первом ряду Шкрябуса.
- Кого? Меня? - удивился Шкребус.
- Сядь, черт тебя подери! - прикрикнул Рахимов.
Давыденко поставил на голосование все три предложения, и в результате победило предложение Рахимова: "строгий выговор".
Командир вскочил, оттолкнул стул и выбежал из аудитории, хлопнув дверью.
- Я вам всем покажу! - крикнул он, покидая помещение, нервы не выдержали, закипел, и взбесился.
- А чего покажет, не сказал, оставил в неведении! - иронически произнес Хлюдов.
В зале наступила тишина. Через пару минут молчание прервал скрипучий голос Бердымурадова:
- Что ж товарищи коммунисты! Вы свое решение вынесли, мнения высказали. Теперь очередь за нами. С батальоном нужно что-то делать! Будем спасать коллектив.
Он и секретарь парткома вышли за дверь, а комбат вскочил из-за своего стола, и грозно спросил у начальника штаба:
- Собрание закончилось?
Тот кивнул в знак согласия.
- Прекрасно! Демократия на этом закончилась! Я с вами чикаться не буду! П-панят-тна?
- П-панят-тна! - словно эхо ответил юморист Хлюдов.
- Молчать! Ладно, я тоже займусь воспитанием! Порядка сама не приходит! Ее нужно наводить ежедневно и ежечасно! П-панят-тна?
- Так точно! П-панят-тна! - в унисон поддержали иронию Хлюдова, и так же с насмешкой хором гаркнули Власьев, Миронюк и Колчаков.
- Замордую! На гауптвахте сгною! В Афган! Всех к чертовой матери! взвизгнул Алсын.
- Не понял?! Так в Афган или к чертовой матери?! Уточните, пожалуйста! А тех, кто там был, отправите по второму заходу? - нагло поинтересовался Чекушкин.
- Чекушкин! Строгий выговор за пререкания. Тебе Власьев тоже строгий выговор. И тебе Хлюдов. Миронюку строгий выговор за..., за..., за...
Комбат искал мысленно формулировку, подыскивая правильную фразу, и вслух повторялся.
- Заело? Закончил? Запьем? Зальем это дело? - насмехнулся Миронюк
- За, за, за..., за хамство! - нашелся, наконец, Алсын. - Строгий выговор! "За хамство!"
- Спасибо! - ответил Миронюк.
- Прекратить паясничать! Вон отсюда все! - закончил Алсын свое выступление и выгнал офицеров из ленкомнаты.
Почему была такая обстановка в полку и батальоне? Да потому, что повторюсь, гарнизон находился в диком и убогом месте, и офицерам нечего было терять. Что-то худшее трудно подыскать для дальнейшей службы. Половина командиров даже в Афганской компании отметилась, теперь им предстояла служба в этой "дыре", еще лет десять. Замен не ожидалось, перспективы ни какой. А молодые лейтенанты и старлеи стояли на листе ожидания для отправки на эту войну. Это было неминуемо. За себя дрожали только начальник штаба Давыденко и Алсын. Им было что терять. Один желал в академию, другой ее недавно окончил, и хотел стать замом командира полка.
Офицеры гарнизона, обычно на визг командира полка для себя отвечали: "Вам тут служить, а нам здесь жить!" Начальство менялось, а основной контингент командиров взводов и рот, медленно гнил и спивался. Тоска и безвыходность... Ни кто, ни кого не боялся.
В итоге никого из партии не исключили, провинившемуся майору объявили выговор, но с занесением в карточку. А по служебной линии, за пьянку участникам "банкета" вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка успокоилась. Хотели снять со всех по звездочки, снизить в должностях, но не вышло. Дважды за один и тот же проступок не наказывают!
Но Хомутецкий все же изыскивал возможность протолкнуть обходной вариант избавления от Миронюка. Его вскоре, сплавили в городишко Мары в горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище...
***
- Никита, помнишь как Пасмурцева начпо из партии велел исключить?
- Помню. А Вадик и Глущюк комсомольцы! Вот потеха. Водка, конечно, самое главное зло в этой жизни!
- Верно! - рявкнул Димка-художник. - Наливай!
Глава 20. Родительский день.
- Мишка! Вонь твоих носок меня скоро выживет из мансарды! Так жить нельзя! - воскликнул субботним утром Никита, проснувшись в плохом расположении духа.
Голова гудела после вчерашнего застолья. А вместо того чтобы поспать в единственный выходной, комбат вызывал на ПХД (парко-хозяйственный день). Комбату дома со сварливой женой не сидится, вот и вызывает всех. А завтра предстоит быть ответственным по роте! Да тут еще этот Шмер со своим барахлом валяющимся по всем комнатам.
- Ты что субботник решил затеять?! - хмыкнул Шмер.
- Надоел бардак! Либо выбрасывай тряпье в мусор, либо стирай, либо выметайся в месте с ними ко всем чертям!
Носки стоят по веем углам. Самому не противно?
- Нет! - почесал и разгладил усы Мишка. - Они еще не достигли пятой стадии загрязнения. - Только после этого принимается решение стирать или выбрасывать.
- Ну-ка, расскажи про свои стадии. Интересно послушать!
- Первый день ношу нормально одетыми. Можно не один день, а два или три, пока пальцы не начинают скользить внутри. Вторая стадия, это вывернуть их наоборот и вновь носить. Третья - правый одеть на левую ногу, левый на правую. Четвертая - опять вывернуть после смены ног. Пятая - носки встали колом, ударить их об дверной косяк несколько раз, чтобы размягчить. Тогда они вновь наденутся. Пятой стадии пока еще не было.
