– Хочешь сказать, – он взял с блюда пирожное и надкусил, пачкаясь кремом, – что оттенки серого и черного означают количество чудовищ на местности, а эти огонечки – монахов ордена Пастырей?

– Ты сам видишь, – кивнул Артур, – они ограничивают места, куда сбежали самые опасные чудовища. Не просто сбежали – организовались, как в Развалинах. Хозяин Воды, Хмельной Вурдалак, Хохотунчик, Садовник, Ночной Червь, Ослица... – Он перечислял имена, обводя на карте самые темные области. – Их заперли и удерживают на окраинах.

– Какие еще... – Альберт слегка обалдел от обилия незнакомых прозвищ. – Кто это?

– Имя Город и Пустоши тебе о чем-нибудь говорит?

– Хозяин Развалин.

– Вот и эти – Хозяева. Каждый на своем месте. Я выяснял, их обнаружили лет десять назад, как раз тогда, когда пастыри активно начали вытеснять чудовищ с обжитых территорий. Думается мне, тот, на Триглаве, когда понял, что его рабов отгоняют от людей и по возможности истребляют, локализовал места скопления тварей и нечисти и в каждой локации сгенерировал по одному монстру, идеально соответствующему заданным условиям.

– Я бы не возражал, – почти точно копируя манеру флейтиста, заметил Альберт, – чтобы ты, братец, разговаривал на здешнем языке.

– Прости. Я хочу сказать...

– Я понял.

– М-да. Так вот, если бы Устав не запрещал заключать пари, я поспорил бы, что именно пастыри не позволяют тварям и нечисти пересечь отведенные им границы. Какие-нибудь... особенные пастыри. Вроде Недремлющих. У тех есть гвардейцы и рыцари Кодекса. А здесь: одни проповедуют, вторые – чудовищ на границах удерживают. А в Шопроне митрополит сидит, за всеми присматривает. М-м? – Он взглянул на Альберта. – Сам знаю, что прорех хватает. Патрули Храма ни единого пастыря возле Болот не встречали, но что мы о них знаем? Может, им не нужно собственной персоной туда являться? Может, они молитвой одной только да этим... целибатом. Страшное ведь дело.

– Целибат? – уточнил Альберт.

– Иди ты!

– А мне эти монахи не нравятся, – заметил маг, надкусывая очередное пирожное.

– А я тебе давно говорю: крестись.

– Да ну! Не в этом же дело.

– Я думаю, пастыри идут нам на смену, – произнес Артур, – они на ступеньку ближе к Небу. Мы, сам знаешь, убиваем. Да и вообще грешим. А они без этого обходятся.

– Без убийств и без греха, – хмыкнул Альберт. – А размножаются, надо думать, вегетативно?

– Ты не ерничай! – посерьезнел Артур, недовольно хмуря светлые брови. – Суть всего – митрополит. На нем Благодать.

– Ну конечно. А ты так, да? Рядом куришь.

– Я думал над этим, – признался Артур.

– И что надумал?

– Да то, что рассказал.

Он действительно думал. После беседы с Флейтистом поневоле начал сомневаться в себе и в Силе, что направляет руку и сердце.

Отрицать присутствие этой Силы было глупо. Артур прекрасно понимал, что ему дано больше, чем многим другим, понимал и принимал это, как принимают подарок. Просто. Подарок, это ведь не награда и не воздаяние, его не нужно заслуживать. Достаточно быть благодарным. И он был благодарен. Всегда. И когда одной лишь молитвой развоплощал нечисть, и когда чудища, неуязвимые для обычного оружия, умирали под ударами его топора, и в дни поста, в удивительном, каждый раз новом ощущении единства с миром вокруг, Артур благодарил Бога за то, что Он есть.

Благодарность.

Ему не нужно большего от своих детей.

Omne datum optimum3– это верно, но как быть со страхом, накатившим, когда флейта спела о том, что видит в пастырях Флейтист? Ведь не может христианин испытывать ужас перед Благодатью. А на митрополите и его монахах, несомненно, Благодать, причем настоящая, не такая, что на Артуре или, скажем, сэре Германе, а правильная, чистая... хм... концентрированная.

Что-то внутри сопротивлялось.

Пресвятая Дева в часовне Сегедской цитадели лишь взглянула сочувственно и прошептала:

– Спаси его.

А здесь, в Шопроне, молитва вообще не найдет отклика. Это Артур понял, едва взглянул на кресты кафедрального собора. Была мысль повидать Альберта и сразу отправиться в храм, но нет, так и не получилось себя заставить.

Что ж, видно, недостаточно чист сэр Артур Северный для храмов, в которые ходят новые монахи.

– Значит, дивный новый мир, – подытожил Альберт. Книжку читали оба, так что пояснений не требовалось.

– А ты думал, Он до бесконечности терпеть будет? – хмуро спросил Артур.

– Кого терпеть-то? Таких, как ты? Артур, да ты знаешь, что они проповедуют, твои пастыри?

– Мертвое должно быть мертво. Знаю.

– И что?

– Да ничего. Убедятся, что никакой я не Миротворец, и отвяжутся. Братик, не в проповедях ведь дело.

– Они тебе зла желают.

– Нет.

Альберт хмыкнул скептически и замолчал. Спор грозил скатиться в наезженную колею, на которой Артур впадал в религиозный фанатизм, а Альберт, каждый раз сам себе удивляясь, начинал богохульствовать так, что потом вспоминать было стыдно. Уж лучше помолчать. Тем более что в компании старшего даже молчание наполняется каким-то особенным смыслом. Мысли философские приходят, а иногда, если повезет, новое заклинание придумывается. Когда-то где-то Альберт вычитал, что табачный дым стимулирует мозговую деятельность. Может, в этом все дело? Нет, вряд ли. Иначе Артур давно уже понял бы, что Бога нет, и магом стал.

Ночью стая бродячих собак бежала по спящим улицам столицы. Бежала молча. Неслышно. Ровной цепочкой, след в след. Палками висели хвосты, низко к земле опускались лохматые головы.

Квартал за кварталом – быстрые лапы не касались мостовой, алыми точками светились в темноте глаза, и свет фонарей проходил через собак насквозь

На подходах к большому красивому особняку, двери которого все еще украшал алый на белом тамплиерский крест, в сонную тишину вплелось цоканье подков по булыжнику. Трое патрульных рыцарей вынырнули из темноты и, увидев стаю, осадили коней.

Собаки нарушили строй, сбившись в кучу. Одна зарычала, остальные тоненько и жалко заскулили. Звонко цвеньгнули арбалетные тетивы. Псы бросились врассыпную, но золотые болты, сияя белым огнем, били без промаха и без жалости. Вспышки, короткий визг, мохнатые тела подбрасывало от ударов, и на мостовую осыпались лишь клочья шерсти да мягкий серый пепел.

Когда последний пес, истошно визжа, растаял в воздухе, один из рыцарей спешился. Внимательно осмотрел останки и удивленно заметил:

– Болты сгорели, все до единого. А ведь собачки сюда бежали. – Он указал на спящий дом. – За кем бы это они?

– Не сюда, – возразил второй, – здесь им ловить нечего.

– А пастыри-то хвалились, – проворчал третий, сноровисто пополняя арбалетную обойму, – но что-то я их здесь не вижу. Как псы прошли через ворота?

– Хм. – Спешившийся рыцарь снова склонился над одной из кучек пепла. – Может статься, они обошлись без ворот.

– Но...

– Вот именно, братья. Если голодных псов позвать, они придут, и стены не станут им преградой.

– Давайте-ка, братья, опросим для начала посты.

Цок-цок-цок – копыта по булыжнику, цок-цок-цок – эхо от стен домов. И негромкий, настойчивый голос:

– Третий вызывает Север, третий вызывает Север, прием...

Воистину странные дела творятся в Единой Земле.

А Рыжая заболела. Еще вчера вечером... да и ночью, ну, во всяком случае, часть ночи с ней все было в порядке, а к утру она слегла. И Альберт, перепуганный ее бледностью, черными кругами под запавшими озерцами глаз, отдал ей столько силы, что сам едва не свалился рядом. Рыжей чуть-чуть полегчало. Но чуть-чуть.

– Врача надо, – неуверенно предложил Альберт.

– О чем ты? – Ветка слабо улыбнулась. – Если уж твое «исцеление» не помогло, какой врач тут справится? Да и не болезнь это, из меня как будто силы тянут. Присосались и тянут. – Она закрыла глаза. По бледной щеке скатилась слезинка. – Я боюсь, – прошептала почти неслышно.