Через день Роджерс телеграфировал Ларри: "В городе тихо, учитель Абрамов умер в арестном доме от сыпняка".
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
"Не к офицерству обращаемся мы, а к вам, одетые в военную форму рабочие и крестьяне Америки и Англии. Вас пригнали к нам на Север. Банкиры и фабриканты послали вас душить Советскую Россию".
Так начинались листовки, разбросанные лыжниками в неприятельском тылу.
Только под утро измученная и продрогшая Люба Нестерова пришла вместе с товарищами в деревню Березник, где теперь расположился батальон Сергунько.
Той же ночью сюда передислоцировался и штаб колонны. С самого утра началась работа. Комнаты штаба наполнились людьми. Командиры приезжали с передовых позиций, расположенных в нескольких верстах от деревни.
Фролов и Драницын рано утром выехали в части. К середине дня они вернулись в Березник, чтобы провести совещание командиров и политработников, посвященное общему ходу Шенкурской операции и конкретным задачам ее первого этапа.
Самая большая комната дома, где разместился штаб колонны, была переполнена. К потолку поднимались клубы махорочного дыма. Открыв совещание, Фролов предоставил слово Драницыну. Военспец взял карандаш и подошел к висевшей на стене карте Шенкурского района.
- Здесь движется восточная колонна, Кодемская, - сказал он, показывая на карту. - По донесениям разведки противник концентрирует на этом направлении значительные силы. Кодемской колонне, идущей в составе 800 штыков и одной инженерной роты, приданы пять орудий, одно двухдюймовое и четыре полуторадюймовых. Даже на своем пути к исходной позиций эта колонна, видимо, не обойдется без боя...
Западная, Няндомская, колонна, - продолжал Драницын, - движется на Шенкурск через Верхнюю Паденьгу в составе одного стрелкового батальона, добровольческой роты при двенадцати пулеметах, двух трехдюймовых и четырех полуторадюймовых орудиях. Движение этой колонны, так же, впрочем, как и восточной, требует героических усилий. Наша, центральная, колонна оказалась в более благоприятных условиях. Ей не пришлось проделать таких походов, какие выпали на долю наших соседей.
Сейчас обе фланговые колонны находятся приблизительно на таком же расстоянии от Шенкурска, как и мы. Вот по этим радиусам... равным двадцати пяти - тридцати верстам. Сегодня ночью мы должны сделать последний бросок и на рассвете атаковать противника.
Противник знает сейчас только о Важской группе, дислоцирующейся здесь с осени. Таким образом, он считает, что ситуация на Важском участке не изменилась. Это тот козырь, благодаря которому мы должны выиграть. Внезапность! Вот на чем построен наш план, товарищи!
Затем Драницын перешел к чтению боевого приказа. Перед батальоном Сергунько была поставлена задача продвинуться вдоль Вельско-Шенкурского тракта и овладеть деревнями Лукьяновской и Усть-Паденьгой. Морской батальон Дерябина должен был двигаться по левому берегу речки Паденьги, выйти на просеку к Удельному дому и овладеть вражескими укреплениями в этом районе. Лыжникам и партизанам надлежало взять деревню Прилук, обеспечить фланги батальонов Сергунько и Дерябина и поддерживать между ними непрерывную связь. Из трех других рот полка, которым командовал Бородин, две оставались в резерве в деревне Могильник, а третья рота частью прикрывала артиллерию, стоявшую на правом берегу Ваги, частью должна была поддерживать огнем батальон Сергунько, действующий на левом берегу.
Далее в приказе было точно определено время действия каждого подразделения. Батальону Сергунько к пяти часам утра следовало занять опушку леса, находящуюся в двух верстах южнее деревни Усть-Паденьги. Морскому батальону Дерябина приказывалось к пяти часам тридцати минутам сосредоточиться на опушке леса, что находится в одной версте северо-западнее Удельного дома. Лыжникам и партизанам - к шести часам занять деревню Прилук.
- Это - все, - закончив чтение приказа, сказал Драницын.
Ему стали задавать вопросы, он отвечал подробно и обстоятельно. Его лицо становилось тогда еще более серьезным, чем обычно, и упрямая, волевая складка возле губ приобретала еще большую резкость.
"Так ли я говорил? Все ли было людям понятно?" - спрашивал он себя.
Комиссар взглянул на Драницына, почувствовал его состояние и ободряюще шепнул:
- Не беспокойся. Доклад отличный... Затем Фролов обратился к собравшимся:
- Вопросов нет?
Он провел рукой по колючим, давно не стриженным волосам, в которых пробивалась уже первая седина. - Значит, все ясно, товарищи?..
Посмотрев на часы, он погасил в блюдце окурок, встал и обвел собравшихся будто прощупывающим, долгим взглядом.
- Тогда в бой, - сказал он своим обычным, глуховатым, но сильным голосом. - Покажем обнаглевшим разбойникам империализма, на что способны русские рабочие и русские крестьяне!.. Сегодня партия и народ говорят нам: Вперед, к победе! - Мы слышим этот голос... Так будем же беспощадны к врагу! Выполним указания товарища Сталина! Шенкурск будет взят. Иначе и быть не может. В бой, товарищи!
Он вышел из-за стола и молча пожал руки всем командирам и комиссарам. Невольное волнение овладело людьми. Все поняли: свершается то, чего каждый ждал с таким нетерпением, о чем мечтал длинными зимними ночами. На рассвете начнется долгожданный, решительный, священный бой...
Ровно в полночь бойцы морского батальона отправились на опушку возле Удельного дома. Они снялись первыми, так как им предстоял длинный путь. Во главе батальона шли командир Дерябин и комиссар Жилин. Выйдя из Березника, батальон некоторое время двигался по Вельско-Шенкурскому тракту, затем свернул в поле. Все бойцы встали на лыжи.
- В море, товарищи! - шутливо скомандовал Жилин. На людях поверх обмундирования из-за отсутствия
маскировочных халатов было надето белье. Все шли молча. Лишь иногда кто-нибудь из матросов, чертыхаясь, останавливался, чтобы поправить на лыжах крепление. Небо было звездное, лунное. И при свете ночи вдали, будто берег, смутно чернела кромка леса. Моряки торопливо двигались к ней.
Спустя два часа на тракте появился батальон Сергунько.
Тишина часто нарушалась либо окриками на лошадей, тащивших дровни с ящиками патронов, либо перекличкой телефонистов, проверявших провода.
Вскоре батальон разделился: одна рота двинулась дальше по тракту, а две другие свернули на фланги.
Последними протрусили по тракту возглавляемые Крайневым конные разведчики. Им было поручено выполнять роль связных в том случае, если телефонная связь окажется прерванной или временно нарушенной.
В пятом часу утра на тракте появился санный возок, запряженный тройкой лошадей. На облучке возка сидел матрос в тулупе. Тройку сопровождал верховой.
Проехав немного по тракту, возок свернул на полевую дорогу, миновал покрытую льдом Вагу и двинулся по недавно вырубленной просеке.
Вовсю задувал ледяной, пронизывающий до костей ветер.
- Борей повернул рычаг, - оборачиваясь к саням, с усмешкой сказал верховой. Это был Саклин.
В сопровождении Саклина Фролов и Драницын объехали все батареи. Осмотрев орудия и поговорив с бойцами, они оставили санки в роще и вернулись на первую батарею. Откинув рогожу, закрывавшую вход, они вошли в просторный шалаш. Внутри ярко горел керосиновый фонарь. Тут же, на ящике, стоял телефонный аппарат, возле которого пристроились командир батареи и молоденький телефонист.
Мороз усиливался. Хотя в шалаше топилась железная печурка, Драницын сразу почувствовал, как стынут у него ноги в сапогах.
То и дело попискивал телефон. Батарейный командир принимал сообщения от наблюдателей. На позициях противника все было спокойно. То одна, то другая батарея вызывала Саклина. Все ждали приказа открыть огонь.
- Соедини меня со штабом! - приказал Фролов телефонисту.
- Готово, товарищ комиссар, - через минуту сказал телефонист, протягивая Фролову трубку.
- Бородин? Что там у тебя? - спросил Фролов.
Бородин ответил, что все роты уже находятся на своих исходных позициях перед Лукьяновской и Усть-Паденьгой.
