Драницын осторожно пожал ее маленькие холодные пальцы.

- Вы попадете в полк, которым командует Бородин, - негромко сказал он. - Как будут распределены мобилизованные коммунисты, я не знаю... Неизвестно, когда мы теперь увидимся. Я ведь буду мотаться по разным участкам фронта. Такова уж моя должность...

- Да, да, конечно, - сказала Леля, и Драницыну показалось, что голос ее прозвучал грустно.

"Что же мне сказать? - подумал он. - Не то я говорю, совсем не то!.."

Но все привычные слова куда-то исчезли, и он стоял, с растерянной улыбкой глядя на Лелю. Девушка тоже молчала.

- Теперь уж мы встретимся только в Шенкурске, - наконец сказал Драницын.

- Видимо, так, - тихо ответила Леля.

- Значит, до Шенкурска?

В оконцах избушки мелькнул огонь. Леля стиснула руку Драницына, и через мгновение ее легкая фигура в тулупчике и валенках растаяла в темноте.

Драницын тряхнул головой, словно освобождаясь от охватившего его оцепенения, и быстро зашагал по дороге.

"Вот дела!.. Кажется, я влюбился, - усмехаясь, сказал он себе. Судьба, что ли?.."

Дойдя до главной улицы села, он встретил Крайнева, Касьяна Терентьева и еще нескольких коммунистов, ужинавших вместе с ним у Черепанова. Люди расходились по домам. Рано утром отряд коммунистов должен был двинуться по направлению к деревне Березник. Там сосредоточивались перед штурмом все части центральной колонны.

"В Шенкурске тихо", - гласила сводка городского коменданта капитана Роджерса, которого крестьяне называли Оджером или Отжаром.

Установление в городе этой тишины потребовало от Роджерса немалых усилий. Начиная с осени 1918 года, он только и занимался тем, что вылавливал большевиков и подозреваемых в большевизме. Затем, по распоряжению из Архангельска, его рвение удвоилось. Любой житель города, вплоть до старого монаха из Шенкурского монастыря, выразившего недовольство бесчинствами интервентов, попадал в арестный дом и либо высылался в Архангельск, в губернскую тюрьму, либо расстреливался на месте.

Немало хлопот доставили ему рыбаки. Они то и дело вылавливали трупы людей, замученных в контрразведке и спущенных в реку. В общей сложности они выловили таким образом почти двести трупов. Роджерс приказал арестовать рыбаков и выслать их на Мудьюг.

Много неприятностей доставил ему и набор в миллеровские войска. Молодых людей пришлось разыскивать по всему городу с патрульными. Когда новобранцев загнали на монастырский двор, из толпы раздались выкрики: "Не желаем устилать вам дорогу своими костями!.. Мы русские!.. Вон из России! Грабители, убийцы!"

Капитан распорядился окружить двор пулеметами, выстроил мобилизованных и объявил им:

- Через пять минут выдать бунтовщиков. В противном случае все будете уничтожены. Кто кричал?

Прошло две минуты. Новобранцы молчали.

- Кто кричал? - поглядывая на часы, повторил Роджерс.

В рядах было по-прежнему тихо.

- Осталась последняя минута! Полминуты!

Когда назначенное время истекло, Роджерс скомандовал пулеметчикам, чтобы они приготовились к открытию огня. Это было понятно новобранцам даже без знания языка.

- Кто кричал? В последний раз спрашиваю! - с угрозой сказал комендант.

Новобранцы по-прежнему молчали.

Тогда разъяренный Роджерс выхватил из толпы несколько юношей, подвернувшихся ему под руку, и расстрелял тут же, перед строем. Остальных под караулом повели в казармы.

...Рынок пустовал. Жители окрестных деревень перестали ездить в город. Под видом реквизиции американцы грабили их как на заставах, так и в самом Шенкурске. Старые запасы леса были давно вывезены и отправлены за границу. Лесорубов и корьевщиков таскали на зимние заготовки силком.

В городе царствовал произвол. Часовщик Апрельский был арестован в парикмахерской за то, что спросил у американского солдата: "В чем выражается ваша демократия?" И, по мнению присутствовавшего при этом офицера, нахально усмехнулся.

Часовщика пытали, водили на Вагу, опускали в прорубь, требуя, чтобы он раскрыл подпольную организацию, в которой якобы состоял. Апрельский ничего не мог сказать, он цеплялся за лед, но солдаты били его по пальцам прикладами. В конце концов его утопили.

...Однажды Роджерс, напевая веселую песенку, возвращался к себе домой из офицерского бара.

Было морозно, снег светился на солнце, и Роджерс думал, что Россия совсем не такая плохая страна... Товар, за который он не заплатил ни копейки, нашел покупателя. Комиссионер Роджерса в Архангельске, лейтенант Мэрстон, недавно сообщил, что вся партия дегтя и смолы продана на вывоз. "Надо будет позаботиться о новых запасах..."

У входа в комендатуру его остановил дежурный адъютант и доложил, что в приемной сидит Абрамов. Роджерс поморщился.

Инспектора городского училища Абрамова знал весь Шенкурск. После оккупации города американцами он жил нелюдимо, замкнуто. Роджерсу несколько раз приходилось вызывать его в комендатуру по делам школы.

У Абрамова пропала шестнадцатилетняя дочь. Три недели тому назад труп ее нашли в лесу за Спасской горой. Труп девушки был в таком состоянии, что отец опознал свою дочь только по нательному серебряному крестику. Роджерс официально заявил, что девушка убита партизанами. Надо же было что-нибудь придумать! Кто мог знать, что дело так скверно обернется!..

Недавно в гости к Роджерсу приехали с Важских позиций два офицера. Приятели решили повеселиться. Они погрузили в сани вино и поехали кататься. Дорогой много выпили и порядком охмелели. На обратном пути им встретилась миловидная девушка. Офицеры потащили ее в сани. Девушка сопротивлялась, как могла, но ей заломили руки за спину и заткнули рот платком. В квартире ей пригрозили пистолетом, затем напоили до бессознательного состояния. Дальше все происходило так, как уже не раз бывало у Роджерса.

Утром, когда комендант проснулся, денщик доложил, что девушка повесилась в уборной. Роджерс распорядился закопать ее труп в лесу. Но солдатам было лень копать яму, и они бросили тело на растерзание волкам.

- Чем могу служить - хладнокровно сказал Роджерс, показывая Абрамову на двери своего кабинета.

Они вошли. Абрамов с ненавистью смотрел на Роджерса, будто впервые видя его клочковатые брови, рыжие усы в щеточку, кадык, большую синюю бородавку на носу.

- Все именно так и было, как я предполагал... - сказал Роджерс, закуривая сигарету. - Оказывается, ваша дочь дружила с учительницей Еленой Егоровой, коммунисткой... Она вообще была близка к этому семейству... Хорошо знала самого Егорова...

-Да, знала, - глухо отозвался Абрамов.

- Ну вот! Это, несомненно, политическая месть... Быть может, за измену или за отказ выполнить какое-нибудь задание подпольной организации. К сожалению, это ваша единственная дочь...

- Единственная, - так же глухо повторил Абрамов. Роджерс молчал. Больше ему нечего было сказать.

- Я все знаю, - вдруг медленно заговорил Абрамов. - Нашлись добрые люди... А вы думали, что и концы в воду. Нет, народ все видит. Не спрячетесь. Это вы убили мою Клаву.

Роджерс откинулся на спинку кресла и побледнел.

- Я ездил в Архангельск, - прибавил Абрамов. - У меня там знакомый в вашем штабе. Он доложил генералу Айронсайду. Но генерал сказал, что офицеры имеют право повеселиться... А с дочкой просто несчастный случай! Так что вам ничто не угрожает, господин комендант. Ваш генерал - еще больший негодяй, чем вы. А самые главные негодяи, которые выше генерала, за морем-океаном. Так я понимаю... Это они дали вам права на все преступления, - гневно продолжал Абрамов. - Сами вы не осмелились бы. До заправил ваших мне не дотянуться, а до вас... Оружия нет, и стрелять не умею. Но я очень желал бы вас убить. Вот и все, что мне нужно было вам сказать. Больше претензий не имею.

Он спокойно взглянул на капитана. "Сумасшедший", - подумал Роджерс.

Тяжело вздохнув, Абрамов напялил на голову свою потертую бобровую шапку и вышел. Этой же ночью его арестовали.