Такое описание изгнания у раби Нахмана опрокидывает привычные представления. Галут вызван не делами земными, не объективными материально-историческими причинами, приведшими к изгнанию еврейского народа с его родины. Создается впечатление, что не Шхина сопровождает еврейский народ в его изгнании, а напротив - сыны Израиля отправляются в изгнание вслед за Шхиной, чтобы найти и возвратить ее.
Таким образом, по мнению раби Нахмана, галут не навязан еврейскому народу внешними обстоятельствами. Это добровольное изгнание. Народ Израиля отправляется на поиски Шхины, то есть своей собственной души, и на этом пути претерпевает муки. Ради чего он принимает страдания? Из любви к обожаемому Царю, которому хочет возвратить любимую дочь, ради "воссоединения Святого Творца, Благословен Он, с Его Шхиной". Эта благородная цель побуждает первого министра отправиться в странствия, которые закончатся не раньше, чем он найдет и освободит царскую дочь.
Первый этап поисков царской дочери
Итак, первый министр отправляется на поиски царской дочери. Он берет с собой лишь самое необходимое (галут!): слугу, олицетворяющего простой народ Израиля, неискушенных людей, отправляющихся на поиски Избавления вслед за вождями. После долгих изнурительных поисков первый министр находит царскую дочь в укрепленном замке среди пустыни. Пустыня служит прибежищем нечистой силе, Азазелю. Среди запустения могут гнездиться только злые силы (19). Первый министр находит в пустыне дворец, войско, стражу - все атрибуты истинного царя, ибо "...одно в противовес другому сделал Б-г..." ("Коhелет" - "Екклесиаст", 7:14) и зло является взору подобием добра. Злые силы пугают первого министра, поскольку он поддается иллюзии и принимает мнимую реальность за подлинную. Но, преодолев страх, он входит во дворец и убеждается, что силы зла не более чем тени и их метания не в состоянии помешать человеку сделать то, что должно. Зло распоряжается лишь там, где человек поддается его власти. Первый министр проникает вглубь дворца, в самое логово зла, добирается до его сердцевины и видит все происходящее там. Он полон веры и надежды, и потому нечистая сила не может ему воспрепятствовать и бессильна повредить.
Веселье на балу Азазеля достигает апогея, когда вводят царицу, в которой верный министр узнает царскую дочь. Она служит злу, и в этом глубинный смысл изгнания Шхины. Когда проявление Б-жественных сил в мире не оказывает благотворного и оживляющего влияния на Кнесет Исраэль (ибо связь между Б-гом, Шхиной и Израилем в каком-то смысле расторгнута), оно поддерживает зло, питая его жизненность.
Момент узнавания чрезвычайно важен, ибо именно в нем начало Избавления. Не признав дочь царя в одеяниях скверны, в нечистом облачении и окружении, первый министр никогда не смог бы освободить ее. Именно этот момент опознание внутри зла действующей там Б-жественной силы - дед раби Нахмана, Бааль-Шем-Тов, считал решающим в победе над злом. И потому освобождение царской дочери начинается в тот момент, когда первый министр узнает ее в царице сатанинского бала. Что же он может сделать? Чем помочь пленной царевне? В какой помощи она нуждается? Ясно, что узы зла, удерживающие ее, можно разорвать лишь духовным усилием. Именно в такой помощи нуждается царская дочь, чтобы освободиться. И потому первая попытка помочь ей включает описание усилий тех, кто первыми в истории пытались привести мир к Геуле: пост, аскеза, молитва, а главное - непрестанная тоска и страстная жажда Избавления. Эта тоска - главное средство приближения Шхины, способ избавить ее из плена, выкупить из неволи.
Первый министр (символизирующий, как было сказано, законоучителей и праведников Израиля всех поколений) дает суровые обеты и подвергает себя жестоким лишениям, чтобы сосредоточить все телесные и духовные силы на одной возвышенной цели: освобождении Шхины. Однако именно в момент аскетического подвига злое начало в человеке особенно усиливается. Понятно, что это не случайно. Хасидизм полагает, что такова естественная и неизбежная реакция на попытки подавить дурное начало путем изнурения плоти.
Необходимо разобраться в корнях проблемы, а не только попытаться выкорчевать ее последствия с помощью аскетического подвига. Подобную ошибку совершает первый министр - и, как следствие поражения, погружается в спячку. Сон напоминает смерть (как сказано в Талмуде: "Сон - шестидесятая часть смерти"). Глубокий сон изгнания наполнен суетой, дни проходят впустую, в стороне от происходящего в мире. Сокрушительная неудача аскетического подвига неожиданно обернулась спячкой!
Слуга, не имевший столь возвышенных притязаний, не погружается в сон вслед за господином. Пока министр бездействует, пока элита болезненно переживает постигшее ее разочарование, простой народ ведет обычную жизнь, заботясь о повседневных материальных нуждах. Здесь, разумеется, нашли отражение неудачи различных мессианских попыток, поражения всех лжемессианских движений. Движения эти, будившие великие надежды и вызывавшие пламенное воодушевление, порождали разочарование и бездействие, когда надежды развеивались.
Второй этап поисков царской дочери
Очнувшись, наконец, первый министр не может прийти в себя от изумления: "На каком я свете?" Кажется, что великое испытание до основания потрясло устои его жизни. Министр должен услышать о том, что произошло, из уст своего слуги, а после этого он вновь отправляется на поиски. Никаких перемен положение не претерпело, изгнание царской дочери не является окончательным. И испытание на сей раз легче: не спать, когда настанет великое мгновение, и не пить вина, чтобы не уснуть пьяным сном, ибо этот сон не позволяет отличить галут от Геулы. Надо постоянно сохранять духовное бодрствование, чтобы, когда придет Избавление, быть готовым к нему! (20)
В первый раз соблазн был явным и недвусмысленным. На сей раз соблазн более изощренный - по крайней мере, он дает министру формальный повод сказать слуге: "Ты видишь? Это ручей". Тем самым министр как бы берет его в свидетели, решая проверить, что стоит за удивительным явлением: почему вода пахнет вином. Однако, как и следовало ожидать, вином пахло именно вино, и безобидный, казалось бы, опыт оборачивается великим падением. Министр напивается допьяна и на семьдесят лет - срок Вавилонского изгнания засыпает мертвым сном. В Талмуде рассказывается о раби Хони hа-Меагеле, который удивлялся словам псалма "были мы как во сне", пророчески предсказывавшего вавилонский галут. Ответ на свой недоуменный вопрос он получил, когда сам погрузился в сон длиною в жизнь.
Пьянство заставляет забыть об изгнании. Семь десятилетий прошли в тяжелом сне, без единого проблеска, без малейшей надежды на Избавление, когда не видно даже пути к нему. Эти семь десятилетий видятся раби Нахману как глубочайшее падение, падение с точки зрения всех "семидесяти ликов" Торы. Правда, слуга и на сей раз бодрствовал. Но что в том толку, если действовать способен лишь господин, а он уснул!
Царская дочь оказывается в новой ситуации (соответствующей последнему галуту, когда иссякла надежда на то, что народ Израиля вскоре отстроит Храм на своей земле): теперь ее изгоняют в дальние дали, и, отправляясь в далекое изгнание, она оставляет первому министру душераздирающее письмо, написанное слезами (21). Это письмо исполнено страдания, в нем говорится о муках, которые ждут еврейский народ. Но в письме также сказано, что у Израиля еще осталась надежда и Избавление все же придет. Увы, оно бесконечно далеко и существует лишь в воображении, поэтому кажется совершенно лишенным связи с действительностью, нереальным: "на золотой горе, в жемчужном дворце". Однако, это видение, хотя и выглядит далеким от всякой логики, побуждает первого министра к новым - последним поискам.
Последний этап поисков
Последние испытания - самые тяжкие. Герою предстоит найти то, что представляется плодом воображения: "золотую гору", Геулу Израиля. На сей раз первый министр оставляет слугу и отправляется в долгие странствия один. Слугу тяготят лишь материальные лишения, связанные с изгнанием, тогда как господина приводит в отчаяние безнадежность самих поисков. Особенность последнего Изгнания в том, что инициировать Геулу обязаны великие праведники (такие, как первый министр). Именно на их плечи ложится бремя духовного труда, но не только оно праведников гнет груз отчаяния, когда руки сами собой опускаются перед неисполнимостью труда. Итак, первый министр в третий раз отправляется на поиски. Он покидает населенные места и углубляется в пустыню. Последнее обстоятельство весьма многозначно. С одной стороны, пустыня - это "пустыня народов" (22), еще более отдаленный и мрачный галут, своего рода падение еврейского народа в духовную пропасть.
