под пальцами толчки тугие сердца,

здесь - за ребром, и здесь, на кисти,- отзвук.

И видеть, мыслить я боюсь - опоры

нет у меня,- зацепки нет. Когда-то

я тихо верил в облачного старца,

сидящего средь призраков благих.

Потом в опустошительные книги

качнулся я. Есть книги как пожары...

Сгорело все. Я был один. Тянуло

пустынной гарью сумрачных сомнений,

и вот, в дыму, ты, Гонвил, появился

большеголовый, тяжкий, напряженный,

в пронзительно сверкающих очках,

с распоротою жабой на ладони...

Ты щипчиками вытащил за узел

мои слепые слипшиеся мысли,

распутал их - и страшной простотой

мои сомненья заменил... Наука

сказала мне: "Вот - мир" - и я увидел

ком земляной в пространстве непостижном

червивый ком, вращеньем округленный,

тут плесенью, там инеем покрытый...

И стала жизнь от этой простоты

еще сложней. По ледяной громаде

я заскользил. Догадки мировые

все, древние и новые,- о цели,

о смысле сущего - все, все исчезли

пред выводом твоим неуязвимым:

ни цели нет, ни смысла; а меж тем

я втайне знал, что есть они!.. Полгода

так мучусь я. Бывают, правда, утра

прозрачные, восторженно-земные,

когда душа моя - подкидыш хилый

от солнца розовеет и смеется

и матери неведомой прощает...

Но, с темнотой, чудовищный недуг

меня опять охватывает, душит:

средь ужаса и гула звездной ночи

теряюсь я; и страшно мне не только

мое непониманье,- страшен голос,

мне шепчущий, что вот еще усилье

и все пойму я... Гонвил, ты любил

свою жену?..

Гонвил

Незвучною любовью,

мой друг,- незвучной, но глубокой... Что ж

меня ты спрашиваешь?

Эдмонд

Так... Не знаю...

Прости меня... Не надо ведь о мертвых

упоминать... О чем мы говорили?

Да - о моем недуге: я боюсь

существовать... Недуг необычайный,

мучительный,- и признаки его

озноб, тоска и головокруженье.

Приводит он к безумию. Лекарство,

однако, есть. Совсем простое. Гонвил,

решил я умереть.

Гонвил

Похвально. Как же

ты умереть желаешь?

Эдмонд

Дай мне яду.

Гонвил

Ты шутишь?

Эдмонд

Там, вон там, в стене, на полке,

за черной занавеской,- знаю, знаю,

стоят, блестят наполненные склянки,

как разноцветные оконца - в вечность...

Гонвил

...Иль в пустоту. Но стой, Эдмонд, послушай,

кого-нибудь ведь любишь ты на свете?

Иль, может быть, любовью ты обманут?

Эдмонд

Ах, Гонвил, знаешь сам!.. Друзья мои

дивятся все и надо мной смеются,

как, может быть, цветущие каштаны

над траурным смеются кипарисом.

Гонвил

Но в будущем... Как знать? На перекрестке...

нечаянно... Есть у тебя приятель

поэт: пусть скажет он тебе, как сладко

над женщиной задумчивой склоняться,

мечтать, лежать с ней рядом,- где-нибудь

в Венеции, когда в ночное небо

скользит канал серебряною рябью

и, осторожно, черный гриф гондолы

проходит по лицу луны...

Эдмонд

Да, правда,

в Италии бывал ты и оттуда

привез

Гонвил

жену...

Эдмонд

Нет,- сказочные смерти,

играющие в полых самоцветах...

Я, Гонвил, жду... Но что же ты так смотришь,

гигантский лоб наморщив? Гонвил, жду я,

ответь же мне! Скорее!

Гонвил

Вот беспечный!

Ведь до того, как друга отравлять,

мне нужно взвесить кое-что, не правда ль?

Эдмонд

Но мы ведь выше дружбы - и одно

с тобою чтим: стремленье голой мысли...

A! Просветлел... Ну, что же?

Гонвил

Хорошо,

согласен я, согласен... Но поставлю

условие: ты должен будешь выпить

вот здесь, при мне. Хочу я росчерк смерти

заметить на твоем лице. Сам знаешь,

каков твой друг: он, как пытливый Плиний,

смотреть бы мог в разорванную язву

Везувия, пока бы, вытекая,

гной огненный шипел и наступал...

Эдмонд

Изволь... Но только...

Гонвил

Или ты боишься,

что свяжут смерть твою со смертью... Стеллы?

Эдмонд

Нет,- о тебе я думал. Вот что! Дай мне

чернил, бумаги. Проще будет.

(Пишет.)

Слышишь,

перо скрипит, как будто по листу

гуляет смерть костлявая...

Ты весел...

Гонвил

Однако!

Эдмонд

Да... Ведь я свою свободу

подписываю... Вот... Я кончил, Гонвил,

прочти.

Гонвил (читает про себя)

"Я умираю - яд - сам взял

сам выпил"... Так.

Эдмонд

Теперь давай, готов я...

Гонвил

Не вправе я удерживать тебя.

Вот - пузырек. Он налит зноем сизым,

как утро флорентийское... Тут старый

и верный яд. В четырнадцатом веке

его совали герцогам горячим

и пухлым старцам в бархате лиловом.

Ложись сюда. Так. Вытянись. Он сладок

и действует мгновенно, как любовь.

Эдмонд

Спасибо, друг мой... Жил я тихо, просто,

и вот не вынес страха бытия...

Спасаюсь я в неведомую область.

Давай же мне, скорей...

Гонвил

Эдмонд, послушай,

быть может, есть какая-нибудь тайна,

которую желал бы ты до смерти...

Эдмонд

Я тороплюсь... Не мучь меня...

Гонвил

Так пей же!

Эдмонд

Прощай. Потом - плащом меня накроешь.

Действие второе

Та же комната. Прошло всего несколько мгновений.

Эдмонд

Смерть... Это - смерть. Вот это - смерть...

(Meдлeннo привстает.)

В тумане

дрожит пятно румяное... Иначе

быть не могло... О чем же я при жизни

тревожился? Пятно теперь яснее.

Ах! Это ведь пылающий провал

камина... Да,- и отблески летают.

А там, в углу - в громадном смутном кресле

кто там сидит, чуть тронутый мерцаньем?

Тяжелый очерк выпуклого лба,

торчащая щетина брови, узел

змеиных жил на каменном виске...

Да полно! Узнаю! Ведь это...

Человек в кресле

Эхо

твоих предсмертных мыслей...

Эдмонд

Гонвил, Гонвил,

но как же так? Как можешь ты быть здесь,

со мною, в смерти? Как же так?..

Гонвил

Мой образ

продлен твоею памятью за грань

земного. Вот и все.

Эдмонд

Но как же, Гонвил:

вот комната... Все знаю в ней... Вон - череп

на фолианте, вон - змея в спирту,

вон - скарабеи в ящике стеклянном,

вон - брызги звезд в окне, а за окном,

чу! слышишь,- бьют над городом зубчатым

далекие и близкие куранты,

скликаются - и падают на дно

зеркальное червонец за червонцем...

Знакомый звон... И сам я прежний, прежний,

порою только странные туманы

проходят пред глазами... Но я вижу

свои худые руки, плащ и сборки

на нем, и даже, вот,- дыру: в калитку

я проходил,- плащом задел цветок

чугунный на стебле решетки... Странно,

все то же, то же...

Гонвил

Мнимое стремленье,

Эдмонд... Колеблющийся отзвук...

Эдмонд

Я начинаю понимать... Постой же,

постой, я сам...

Гонвил

Жизнь - это всадник. Мчится.

Привык он к быстроте свистящей. Вдруг

дорога обрывается. Он с края

проскакивает в пустоту. Ты слушай,

внимательно ты слушай! Он - в пространстве,

над пропастью, но нет еще паденья,

нет пропасти! Еще стремленье длится,

несет его, обманывает, ноги

еще в тугие давят стремена,

глаза перед собою видят небо

знакомое. Хоть он один в пространстве,

хоть срезан путь... Вот этот миг,- пойми,

вот этот миг. Он следует за гранью

конечного земного бытия: