Луч Обо касался лежащего на столе плотно исписанного листа бумаги. Свет полной ближней луны позволял читать, и Вага поднес письмо к глазам.
Моему отцу Вагариусу Картигу.
Отец! У меня не найдется больше случая говорить с тобой. Поэтому я выскажу все сейчас. Думаю, ты давно в тайне мечтал, что я стану твоей наследницей, хотя понимал всю несбыточность этого. Иначе не могу объяснить, почему уже с ранней юности я была на особом положении. Будь мальчишкой, сказали бы - точно, наследный принц. Это невозможно - Остров не примет правителя-женщину. Я всегда это знала и жалела тебя.
И вдруг - все изменилось. Ты понимаешь, читая эти строки, о ком я говорю. Такой личности как Наоми я не встречала никогда и дружбой с ней гордилась до невозможности. Пока не выяснилось, что тебя она презирает, меня - снисходительно жалеет, как жалеют взрослые умственно отсталых детей.
С какой яростью я встретила ее замысел: на горбу Арни въехать во власть и править, опираясь на вас с ним - двоих подкаблучников. Мне тоже отводилась роль политической куклы - ты знаешь. "Не таков мой отец" - пыталась я возражать.
Потом Наоми потерпела случайное (могло не быть!) поражение. И я говорила с ней, ожидая извинений, раскаяния лично передо мной, на остальных мне было плевать. Но я хотела услышать от нее слова сожаления за то, что так обошлась со мной.
Не стану повторять здесь все те гадости, что выкрикнула она мне в лицо. Я вернулась к себе озверевшая, твердя одно: "Пусть умрет. Пусть она умрет!" Проклятье мое сбылось и завтра в полдень Наоми перестанет жить. Только теперь я поняла, что этого не хочу.
Странное дело. Наоми порой говорила немыслимые вещи - я, бывало, ненавидела ее за это. Проходило время и... я признавала ее правоту. Так и сейчас. Ведь она - единственная, кто смог бы удержать власть после тебя! Такой человек. Понять бы это раньше! Даже, когда Наоми попалась так глупо, я могла ее выручить, если б не медлила. Теперь - поздно. Охрана не повинуется мне - в Гнезде хозяйничают люди Джено. Отец! Уговори я тебя пощадить Наоми, отменить приговор - уверен ли ты, что твой приказ выполнят? Уверен ли, что все еще правишь?
Я все ж попыталась - меня к тебе не пустили, даже посадили под арест, ты знаешь? Чтобы выйти, мне пришлось прикончить обоих сторожей и потом нудно объясняться с теткой. Но я ничего не могу сделать! Не могу помешать тому, что скоро случится. Твоя дочь - не наследная принцесса, а пустое место, слабый человек, злобная идиотка. Пусть я казалась Наоми смешной, недалекой. Это не повод, чтобы ее убивать. Поздно я поняла.
Прощай, отец. Завтра я уйду вслед за Наоми туда, где нет тех боли и ужаса, что сидят во мне последние дни. Туда, где мы с ней сможем, наконец, понять и простить друг друга.
Подпись Пини была, как всегда, простой и по-детски разборчивой.
Вага выронил письмо. Сжал лицо в ладонях.
"Что ж ты наделала? Что ты наделала?" - он обращался не к дочери, а к Наоми, - "Почему не боролась до конца? Зачем позволила себе проиграть?"
Он ясно увидел ближайшее будущее. Совершенно один. Утративший интерес к жизни старик, заложник дерущихся вокруг него за власть бездарных честолюбцев. Со смертью Наоми распалась и ее "империя" - хрупкий союз Ганы, Норденка и фрондирующей Верены. Теперь нельзя договориться с ними зараз, через Наоми - она умела ловко балансировать меж их противоречивыми интересами. Скорее всего, Гана и Норденк начнут рвать на части ослабленный междоусобицей Остров, торопясь за счет проглоченных кусков усилиться, каждый вперед соперника.
Нет Наоми. И нет Пини - Наоми забрала ее с собой. Некого любить, некому верить...
Бренда? Бренда... Бренда! Она настроила его против Наоми. А он поверил в этот бред сходящей с ума от ревности стареющей женщины. Она делала все, чтобы оттолкнуть их друг от друга, она спровоцировала Наоми на разрыв... Она погубила Пини.
Сжал кулаки. Повернулся к Бренде, бешенство горячей волной поднялось в груди, плеснуло в затылок. Пол закачался под ногами, как палуба корабля в бурю. Успел увидеть очнувшуюся от оцепенения, перепуганную Бренду, когда, цепляясь за столик, попытался удержать равновесие. Успел удивиться, почему такая сильная качка не мешает Бренде двигаться и зачем сестра подставляет ему свое плечо...
И стало темно.
- Ты еще слаб, лежи. Попробуй подвигать правой рукой, - Бренда взбила ему подушку. Он лежал у себя в спальне, почти не чувствуя тела, но послушно выполнил просьбу. Пальцы шевелились, но поднять руку не смог.
- Я иду в Ратушу, - Бренда спрятала под просторным платьем короткий нож с обоюдоострым лезвием, - Выясню, что случилось, в конце-то концов...
Всегдашние жесткие складки у губ разгладились, она выглядела помолодевшей. Странно действует горе на некоторых людей. Куда она собралась? Разузнать? Сейчас? Ах, да... Светает. Он провел без сознания остаток ночи.
- И сразу вернусь. И разберусь с теми, кто не доглядел за Пини.
"Первая из них - ты..."
Бренда угадала его мысль. Но не сказала ничего, только надолго задержала дыхание, подавляя вздох. И ушла, оставив его беспомощного следить глазами за стрелками часов. Прошел час... три... Кто-то дал ему пить, время шло... Он очнулся от забытья, зная: происходит что-то плохое. День закончился, Бренда не возвратилась.
Наутро Вага увидел рядом с собой, всю в слезах, Тонку. Попытался спросить... Тонка склонилась к нему совсем близко, разбирая его едва слышный шепот. Отрицательно мотнула головой.
- Нет. Со вчера Бренду не видели.
Поднесла к его губам стакан с питьем.
- Пожалуйста,... не разговаривайте. Вам это нехорошо сейчас...
Ханна предложила Арни сесть, сама села напротив. Сави утерла слезы и стояла, опершись на плечо Ханны. Арни дивился своему спокойствию. Случилось то, чего боялся - огромная пустота возникла в его жизни, когда он выслушал все, что сказали ему эти зрелая и молодая женщины, такие разные, но в горе своем похожие друг на друга. С Сави - понятно. И он спросил Ханну:
- Вы тоже знали Наоми?
Ханне изменила выдержка.
- Знала ли ее? Вы пришли к ней домой! Здесь жила она два года, пока псы Ваги не забрали ее. Будь он проклят! Мало ему городских девок, так пришли за ней! Как прознали? Как?
Два года назад муж Ханны, ныне покойный и ее младший сын (сейчас он где-то скрывается от вербовки) нашли Наоми спящей на меже, под старым мелколистом. Она спала мирным и крепким сном, какой наступает после глубокой усталости. И, проснувшись, не могла сказать ни слова так, чтобы ее поняли. Но послушно вошла с ними в дом. Ханна до сих пор помнила легкий испуг, с каким Наоми вглядывалась в лицо ее мужа.
- Не знаю, что ее так удивляло. Может то, что Теодор был заметно старше меня...
Незнакомке дали поесть. Она ела немного, старательно копируя обращение Ханны со столовым прибором. Никогда еще Ханна не встречала девушки столь необразованной и, в то же время, такой понятливой. В считанные дни она выучилась сносно объясняться на джойлик. "Не понимаю", "слушаю", "пить", "хочу помочь"... - словарный запас ее быстро рос.
Имя ее Ханна узнала в первый же день. Показала на себя - "Ханна", на мужа "Теодор". Необычная гостья сразу ответила ей, приложив руку к сердцу.
- Naomy. La namo se Naomy.
Поразила всех и ее одежда - цельнокроеный комбинезон из мягкой, с серебристым отливом ткани. Когда настало время ложиться спать, (Ханна отвела ей местечко, освободив превращенную было в кладовку комнату старшего сына, который давно жил отдельно), Наоми сбросила комбинезон, оказавшийся почти невесомым, Ханна подержала его в руках, теплый и скользкий на ощупь, заметила, что обувь составляла со штанинами одно целое. Удивило Ханну и то, что под этой одеждой Наоми была полностью голая. Пришлось пожертвовать ей свою запасную ночную рубашку.
И еще. Незнакомка была вооружена.
