Красухин мечется некоторое время в сомнениях, пока удачно не вспоминает из Еврипидова "Ипполита": "Уста клялись; ум клятвою не связан"*.
______________
* Цицерон по этому поводу замечает: "Есть много случаев, к которым можно приложить эти остроумные слова..."
Басинский спешит к Дому на автомобиле (черное крыло, луна отражается обратно в небеса, глубокий прохладный воздух), но опаздывает: руины появляются прямо на его глазах. "О, горе мне! - бредит Басинский. - Они тебя сожгли... Здесь был фонтан, высокие аллеи..." Басинский чувствует, что умирает, но не успевает позвать политрука, чтобы тот отпустил ему грехи. "Но он не умер" (цитата из поэмы Д. Самойлова "Юрий Кломпус"). Он только упал в обморок. За паникерство его арестовали и чуть не расстреляли. Но чей-то насморк, чье-то хорошее настроение и пара-другая случайностей спасли Басинского. Он остался жить и работать. Но за страх, за унижение он клянется отомстить своему бывшему приятелю и, как выражался Лермонтов, этому самому скверному городишке из всех городов России, в котором он чуть не погиб.
Прошло лет тридцать. Закат еще одной эпохи. В городе Энске сносится жилой дом, типовая девятиэтажка. Архитектор эмигрировал. Судьба современных ЖДИРов неизмеримо приятнее: их просто переселяют в похожий дом, выстроенный неподалеку. Вскоре они забудут о невольной перемене участи. Обязаны забыть. При каждой жилконторе, наряду с водопроводчиком, электриком и специалистом по тараканам, есть штатный экстрасенс, который должен внушить жильцу, что он, жилец, всегда жил в этом (новом) доме. И если жильцу вдруг начинает казаться, что он жил раньше в другом доме, он звонит в жилконтору и говорит: простите, мне кажется, что я жил раньше в другом доме, не могли бы вы прислать экстрасенса, чтобы он убедил меня в обратном?
А старый дом аккуратненько взорвут во мраке, а останки его увезут на самосвалах, а к утру тут будет безупречно чистый кусок советской земли. Но вот управдому, если не головой, то партбилетом отвечающему за порядок и поголовье жильцов, не позавидуешь. Во-первых, одного жильца нет дома. Он попросту не пришел ночевать, что и в обычные дни крайне не приветствуется. Управдом скрыл от комитетчика, управляющего операцией майора Лекуха, этот вопиющий факт. И потому, разумеется, очень нервничает. Более того - на доске объявлений неведомым образом возникла прокламация, составленная на основе речи Павла Власова и призывающая жильцов воспротивиться волюнтаристскому сносу дома. "Содом и Гоморра!" - бормочет потрясенный управдом, не знающий, кстати, смысла этих слов и воображающий, что это всего лишь название четвертого романа эпопеи Марселя Пруста*. Управдом едва успевает съесть листовку под бдительным носом майора Лекуха.
______________
* Всем известно, что в последние двадцать - двадцать пять лет коммунистического режима Марсель Пруст входил в обязательный, официально одобренный ассортимент чтения партийных, советских и хозяйственных руководителей низшего звена, но мало кто знает, когда и как началась прустизация низших органов. Дело в том, что помощник Хрущева Лебедев (благодаря стараниям которого были опубликованы "Один день Ивана Денисовича" Александра Исаевича и "Теркин на Луне" Твардовского) обладал странной привычкой: изъясняться исключительно цитатами. Так, однажды, отправляясь спать, он процитировал себе под нос первую фразу первого романа прустовой эпопеи: Longtemps, je me suis couche de bonne heure (что-то вроде: "Теперь я привык укладываться рано"). Хрущев, уловив краем уха цитату, тут же поинтересовался, откуда она взялась; после чего Пруст и попал немедленно в ассортиментный минимум. Хрущев - талантливый все же человек! - угадал, насколько верно начало эпопеи соответствует духу новой эпохи. С одной стороны, управдомы и секретари первичных партячеек могли теперь укладываться рано: от них не требовалось отныне дни и ночи напролет шпионить, наушничать, изобличать; пропал также стимул не спать по ночам, дабы хоть в этом походить на бессонное верховное руководство (кстати, именно после знакомства Хрущева с Прустом в Кремле был отменен дьявольский круглосуточный режим работы, при котором любой сотрудник мог ждать вызова к Сталину хоть в два ночи, хоть в пять утра). С другой стороны, эта фраза и не означала разболтанности и вседозволенности, а, напротив, призывала читателей к дисциплине, собранности и непредосудительности привычек (укладывающийся рано подотчетен и как бы под рукой).
Любопытно, что случайное бормотание Лебедева имело крайне неожиданные последствия. Партийная верхушка тут же раскололась на две фракции: сторонников перевода Франковского и сторонников перевода Любимова. Понятно, что противостояние было беспрецедентным. Именно сторонники Франковского сумели предотвратить карибскую катастрофу (известно, что Джон Кеннеди предпочитал именно этот перевод). Однако в октябре 1964 года победу праздновали сторонники Любимова во главе с Л. Брежневым.
Что касается соавторов, один из них отдает предпочтение Франковскому, а другой не имеет на этот счет хоть сколько-нибудь принципиального мнения.
Утро следующего дня. Перед нами - недостающий жилец. Он как раз спешит домой, он чем-то явно изумлен и напуган. У него есть для этого все основания. Накануне юный Петя вступил в большую жизнь. Он отработал первый день в редакции городской газеты (известно, что значила профессия журналиста в прежние благословенные времена), а вечером - вечером пошел праздновать свой журналистский дебют к Ане, с которой недавно встретился, в которую влюбился, которая пригласила его к себе домой. Ах, какой это был день и какая наступила затем ночь*. И только под утро робкий Петя решился вытащить из-под матраса какой-то мешавший любви кирпич, который оказался, разумеется, книгой. Разумеется, Мартын Задека, Петя другого и не ждал. Известно, что девушки всегда держат в постели Запеку. "И безотлучно с нею спит", вспомнил Петя. Расплылся в улыбке, отворил книгу. И неуверенный, а потом несомненный ужас искажает черты юной гиены ротационных машин. Титульный лист гласит - "Архипелаг ГУЛАГ". "Что это, Анна?" - едва произносит Петя. Робкое дыхание, бормотание; конфуз. Петя вскакивает, носится по квартире (голый, естественно, раз история для кино), машинально заскакивает в туалет, быстро журчит, снова носится, роняя мебель, пробегая мимо входной двери, слышит, как в щель "для писем и газет" падает газета; добывает ее, разворачивает и жадно впивается глазами в первую полосу. Нет, мир на месте. Заседает Политбюро, функционирует Внуково-2. Спартакиада народов СССР. "На реке Колыме во время раскопок была обнаружена подземная линза льда и в ней замерзшие представители ископаемой (несколько десятков тысячелетий назад) фауны. Рыбы эти сохранились настолько свежими, что присутствующие, расколов лед, тут же охотно их съели"**. История про рыб немного успокаивает Петю, и он пытается объясниться с Анной. Раздосадованная девушка, однако, позволяет себе несколько неосторожных слов, и Петя снова в панике. В сердцах он хватает подушку и бьет Анну по голове. Пух, пух, пух разлетается по всей комнате. Вяч. Вс. Иванов, рассуждая о структурном подходе к языку кино, сообщает: "Пух, летящий из разорванной подушки, оказывается метафорой (часто иронической) оргии или экстаза в "Золотой лихорадке" Чаплина, "Золотом веке" Бунюэля, "Ноле за поведение" Виго, эксцентрическом фильме о комиках Лоурелла и Харди в Оксфорде, наконец, в "Сладкой жизни" Феллини". Ю. Цивьян добавляет к этому славному ряду люмьеровскую "Битву подушками"***. Петя кое-как овладевает своей одеждой и мчится домой.
______________
* Как сказал бы Гоголь, "девушка в осьмнадцать лет первый раз на ярмарке!" - но у нас-то речь идет о юноше.
** Явная цитата, но непонятно откуда. Один из авторов косит в сторону академика Обручева, другой смутно припоминает И. Д. Папанина. Но дело здесь не в точном источнике цитаты, дело в ее истинно богатырском смысле. Мы увидели всю сцену ярко до мелочей: как присутствующие с ожесточенной поспешностью кололи лед, как, попирая высокие интересы ихтиологии и отталкивая друг друга локтями, они отбивали куски тысячелетнего мяса, волокли его к костру, оттаивали и насыщались.
