-- Эй, братва! Все за стол! Бухать будем! -- хватает стул и садится к недопитой бутылке "Лимонной".
-- Кури-бухай! -- рядом садится Митька и тянется за стаканом.
-- Экш! А ты что? Мама не разрешает?
-- Здоровье.
-- Ну и мудак! -- резюмирует Митек.
Я встаю и иду на кухню. Второй "и-вновь-продолжаетсябой!" я уже не выдержу...
Сижу. Пью воду из стакана. Приходят девчонки с посудой. Начинают мыть.
-- Кать! Ну ты хотела рассказать, что случилось, пока мы с Экшем на кухне сидели вчера.
-- А, ну да! Представляешь, они выпили с Вовиком еще поллитра на троих и начали играть в мушкетеров.
-- В мушкетеров?
-- Ну да. Только на ножах. Чуть не порезали друг другу руки! Слава богу, послушали меня и остановились...
-- Не упоминай имя господина своего небесного в суету земной, -- вставил я. Вылетело случайно. Взбрехнул, как старая собака.
-- Что?
-- Да не обращай ты на него внимание. Дурачится, -- Мила одарила меня взглядом, как королева своего фаворита. -- А дальше что?
-- А потом пошли на балкон... Смеху то было!.. Двумя этажами ниже стала лаять собака с балкона. Так они, дураки, весь сервелат ей перекидали. Ладно бы собака все съела, так больше половины теперь в цветниках лежат. Представляешь себе, какаянибудь бабуля выходит полить свои цветочки или лук, а там зеленые кусочки копченной колбасы.
Обе засмеялись. Одновременно. Как будто репетировали. Если бы у меня остались силы для смеха, я заржал бы на предложение раньше -- шутки не объясняют.
* * *
-- Ну что, упыри, по домам? -- Андрюша ежится от холода в своей легкой не по погоде куртке.
-- Нет я к Роману на дачу, -- отвечаю лениво.
-- Ну ты конкретный типан! От спиртного уже кишки наизнанку, а опять бухать едешь.
-- Да нет. Просто посидеть. Там у него сейшн крутой. Поприкалываюсь малость.
-- Ехай, ехай... Что ты передо мной оправдываешься. Только я завтра вечером за подготовкой по лабе заеду. Будешь дома то?
-- К вечеру буду.
-- Что опять за подготовкой? -- улыбается Митя.
-- Да, -- улыбаюсь в ответ. -- Приезжай тоже, если хочешь.
-- Не... Не могу.
-- Ну ладно. Давай прощаться, -- Андрюша протягивает руку, дрожа в ознобе.
-- Так нам же по пути. Ты сам сказал, что домой поедешь.
-- Домой то, домой. Да вот только в чей?
-- И куда же ты?
-- Военная тайна.
-- Да ладно тебе, кончай прикалывать.
-- Да так. К одному типу надо заехать. Часы передать. Он их у меня по пьяни забыл еще месяц назад. Только на прошлой недели вспомнил. Протрезвел наверное.
-- Ну, давай!
-- Давай!
И разошлись, как в море корабли.
С Митькой ныряем в метро. Вагон гудит и сотрясает мое нутро, так что опять тошнит. Еще народу битком. Преимущественно старухи. Не одной тощей старухи. Все как сардельки. Ну почему в Москве все бабки, как пончики. А говорят жрать нечего. Что они с голоду пухнут?
Опять злой, как черт. От того, что болит все. Не терплю себя таким... Больным... Слабый, как сопля. Сам себе ненавистен.
Наконец, наша остановка. Поднимаемся на верх. На вокзал.
-- Ну, что? По пивку? -- предлагаю я.
-- Хорош! Мне утреннего хватило. До сиз пор закуска в горле плавает, -- морщится Митек.
Покупаю "Жигулевского". Оборачиваюсь -- Митьки нет. Вот зараза! Хоть бы окликнул, предупредил, что отойдет. Всегда так!..
Увидел его -- в коммерческом ларьке сигареты покупает. Подходит. В руке -- "CAMEL". Любит шикануть. А в кармане денег то осталось, наверное, до дому доехать... До стипендии еще две недели. Как живет -- не понимаю. Странный.
Он добрый -- как то сказала Мила.
Я знаю.
Залезаем в вагон. Не топят. Холодно, как в рефрижераторе. Кроме нас еще человек десять. До часа пик еще далеко. Потягиваю свое пивко и смотрю в окно. Грязное. Немытое. И от этого небо, как лед, посыпанный песком. Отворачиваюсь. Закрываю глаза. Поезд трогает. В желудке хорошо от пива.
Грифель скрипел-скрипел, да и сломался. Я сижу и смотрю на бумагу, где незаконченный пейзаж. Что делать -- не знаю. Плюю с досады. Слюна жирная, как подтаявшее сливочное масло. Свет забирается в слюну. Ему там удобно. Свет расщепляется в цвета, обогащая спектр. Теперь у меня есть масляные краски. Буду писать ими. Ерунда, что нет кисти. Сойдет и палец.
Толкают в плечо.
Где мой маленький город? Где розовые слоны и клоуны с улыбками до ушей? Их нет? Почему?! Посмотрите, у дяденьки кровь на правой щеке! Что?.. Ах, да! Простите... Это малиновый сироп.. и май... Май. МАЙ! My life.
Толкают в плечо.
Я открываю глаза. Митя встает и протягивает мне руку. Жму.
-- Смотри, не проспи. А то уедешь в Голутвин.
-- О'кей.
Протираю глаза и смотрю в окно. Митька вышел из электрички. Посмотрел на меня. Махнул рукой. Достал сигарету и склонился прикурить. Стекло забрызгано грязью. Видно. Плохо. Вдруг щелкнула зажигалка "Zippo". Этого не должно быть. Двойные рамы не пропускают таких звуков с платформы. Тем более, что работает компрессор. Но я явно расслышал щелчок. И это щелкнула "Zippo". Только у нее такой характерной звук. Клацкл... Пожалуйста, посмотри на меня... клацкл... Мы движемся...
Скользим!
Качаем нефть из скважин!
Нефть теплая и скользкая как вазелин.
Чудо! Я чувствую чудо!
клацкл...
Поезд дернуло. Платформа поехала. Вместе с Митькой. его сгорбленной фигурой. И дымком, который уже заструился между ладоней.
клацкл...
Люди спускаются в подземный переход. Рюкзаки и цветы. Рядом. Кто-то несет рейки и большой лист фанеры. Очень большой. Большой... Хорошее слово -- БОЛЬШОЙ.
Знание пришло бурно, будто бы его выдавили из тюбика. Колпачок был снят и на пузатое тельце нажали с силой. Знание ринулось в меня вязким потоком и поднялось от желудка по пищеводу к голове. Там остановилось. Успокоилось. Потеряло свою страсть к движению.
За окном курил Митька и холодная осень уплывала на платформе вместе с ним. Все быстрее и быстрее. В следующий год. Где Митю ждут... Летом -- молодая жена. А осенью...
Тогда, когда гниют опавшие листья.
Ты ведь не будешь есть их?
... а осенью -- дочка... В нагрузку.
* * *
-- О! Какие люди! И без охраны! -- Роман разводит руки в стороны, надеясь, что я кинусь ему в объятия.
-- Привет.
-- Заходи Кудрявый! Гостем будишь.
Прохожу в комнату. Там знакомые лица. Кроме одного.
-- Роман! Познакомил бы с дамой.
-- Экш, это Ася. Ася, это Кудрявый, -- представляет меня вместо Ромы Важненыч. Вообще его фамилия Важненко. Но так получилось, что мы зовем его Важненычем. А еще мир-дверь-мяч-затейником (переведи на английский).
-- Дама со мной, -- предостерегает он.
-- Не волнуйся, -- улыбаюсь я. Знаю, что сегодня мне не до баб. Я играю здесь роль добровольного шута. Буду веселить народ.
Здороваюсь со всеми. По очереди. Важненыч. Борода. Ириска.
Борода -- это Володя. Сосед по даче. Сколько ему лет не знаю. Но с бородой около сорока. И еще красный нос как у деда Мороза. Ириска -- это Лариса. Так называет ее Роман. Почему? Трудно сказать. Но... хозяин -- барин.
Сажусь за круглый стол и оглядываю комнату. С прошлого раза мало что изменилось. Только вместо стекла в одном из окон прибита фанера.
-- Что случилось? -- киваю в сторону окна.
-- Да это я виноват, -- смущается Борода. Смущается... Значит еще не пили. Во время приехал... Черт! А ведь выпить то опять хочется. Вот организм!
-- Нет, серьезно, я виноват, -- продолжал Борода. -- Ко мне пришел один... друган. Ну, мы выпили с ним. А он значит, дурак такой, как выпил, так поехал головой немного. Говорит -- клад давно ищу. Чую, говорит, где-то рядом с твоим домом клад, значит. Я ему объясняю, значит: дурак ты! Нет тут никакого кладу. Здесь одна голь живет. А если кто и побогаче дом держат, то щас клады на дачах не закапывают. Так ему говорю. А он все свое - клад, мол, здесь, клад рядом. Ну я ему и дал в зубы. Рассердился, значит, и двинул в хлебало. Раз, другой. Потом вытащил на улицу и пинок ему в зад отмерил. Иди -- говорю. Отсюда. Потом пришел и лег спать.
