Королева, движимая, вероятно, тем, что обращались к ее материнскому инстинкту, пообещала подумать. Аннунсиата, конечно, не знала, повлияли ли ее слова на ход событий, но на следующий день королевский врач, тщательно осмотрев принца, заявил, что его высочество надо кормить грудным молоком.
Доверенные слуги были разосланы по ближайшим окрестностям Лондона, и к вечеру из Ричмонда доставили жену черепичного мастера, бедную женщину в старых туфлях, без чулок, в оборванной рабочей одежде, но молодую, здоровую и крепко сбитую. Ее грудь была полна молока, поскольку она недавно родила, и принц тут же приник к ней. Через несколько дней младенец выздоровел и прибавил в весе. Благодарный король наградил кормилицу, выдав две сотни гиней и назначив содержание в две сотни фунтов ежемесячно до конца ее дней.
Хлорис рассказывала, что столь быстрое выздоровление принца приписывалось на улицах тому, что эта женщина и была его родной матерью. А то, что королева так быстро оправилась после родов, тоже было свидетельством того, что никаких родов не было. Возмущенный король потребовал публичного подтверждения факта родов королевы с тем, чтобы раз и навсегда пресечь сплетни. Расследование подтвердило, что обмана с ее стороны не было, из чего сплетники сделали вывод: если бы обмана не было, королю и в голову не пришло бы назначать расследование.
Затем, тридцатого июня, все семь епископов были оправданы и отпущены из Тауэра. Ликующий народ снова высыпал на улицы, и их неофициальный праздник был еще веселее и громче, чем тот, который им устроил король по случаю рождения наследника. Армия, стоящая лагерем в нескольких милях от Лондона, в Хаунслоу Хит, веселилась так, что звуки этого торжества доносились до Лондона. Аннунсиату мучили тяжелые мысли: считалось, что армия была силой короля, но, если они так радовались реабилитации епископов, то за кого будут сражаться, если дело дойдет до конфронтации? Она еще раз попыталась получить прощение для Мартина, но король ответил, на сей раз более открыто, что все зависит от ее решения. В середине июля она закрыла Чельмсфорд-хаус и отбыла в Морлэнд ожидать дальнейшего развития событий.
Весь август и сентябрь принц Оранский собирал в Голландии войска и корабли для вторжения в Англию. Это известие дошло до Аннунсиаты от Мартина через Эдмунда, одновременно пришло тревожное сообщение о том, что ряд английских дворян подписали секретное прошение, адресованное принцу Оранскому, в котором ему предлагалось вторгнуться на территорию Англии, и была обещана поддержка в том случае, если это произойдет.
«Я не знаю имена этих людей, но документ, без сомнения, существует. Подумай, кому это наиболее выгодно, и ты поймешь, о ком идет речь».
Аннунсиата вернулась в Лондон в начале сентября, чтобы предупредить короля о грозящей ему опасности. Разведка уже проинформировала его, что к голландской границе со всех сторон, даже из Швеции, подтягиваются войска. Что бы ни говорила Аннунсиата, ничто не могло убедить короля в том, что это делается совсем не для нападения на Францию. Аннунсиата не могла открыть источник своих сведений из-за опасения, что это плохо скажется на членах ее семьи, находящихся за границей, поэтому король практически не обратил внимания на все ее мольбы, лишь вежливо поблагодарив за беспокойство.
– Можете спокойно ехать домой, с сознанием выполненного долга и в полной уверенности в своей безопасности. Моя дорогая графиня, никому никогда и в голову не придет в такое время года пересекать с большой армией канал. Все моряки утверждают это в один голос. Это дурацкая затея, а моего племянника можно назвать как угодно, но не дураком.
Аннунсиата вернулась домой еще более напуганная и написала письмо, умоляя Мартина и обоих сыновей приехать домой. Мартину она писала:
«Твоя ссылка длится уже слишком долго, и я уверена, что король защитит тебя. Если ты предложишь ему свои услуги, у него не останется выбора, а ты здесь очень нужен, гораздо нужнее, чем я могу сказать».
По всему северу ходили разговоры о поддержке, которая будет предоставлена принцу Вильгельму, если он решится на вторжение, и Аннунсиата больше никому не могла доверять. Она не упоминала об этом в своем письме, боясь, что оно попадет в чужие руки, и потихоньку начала готовиться к защите Морлэнда. Аннунсиата мысленно благодарила Ральфа за решение построить потайное убежище для отца Сент-Мора, где теперь мог спрятаться отец Клауд, если возникнет такая необходимость.
В начале октября страну наводнили копии декларации принца Вильгельма, подтверждающей его намерение вторгнуться в Англию. В качестве единственной причины вторжения заявлялся созыв независимого парламента, с тем, чтобы были соблюдены английские законы и свободы. Король, наконец, уверился в реальности этой опасности и начал готовиться к обороне. Он вызвал для усиления армию, все еще стоявшую в Хаунслоу и, частично, в Селисбери, а также войска из Ирландии и Шотландии. Главнокомандующим был снова назначен лорд Фивершем, его заместителем – лорд Черчиль, а генералы Керк и Графтон заняли те же позиции, что и во время восстания Монмаута. Командующим флотом стал лорд Дартмут, сгруппировавший свои корабли на юго-восточном побережье Англии, откуда мог наблюдать за маневрами датского флота, надеясь разбить его наголову. Полагали, что, скорее всего, датский флот направится на Йоркшир или какой-то другой участок восточного побережья, поскольку ветры на канале в это время года были смертельно опасны. Но король не осмелился собрать все войска в одном месте, опасаясь, что вторжение может произойти где-то еще, и поэтому держал свои силы в центре страны готовыми к маршу каждую минуту и в любом направлении.
В таком напряженном ожидании прошел весь октябрь. Аннунсиата не получила ни слова ни от Мартина, ни от Эдмунда. Она не имела ни малейшего представления о том, дошло ли до них ее последнее послание, не знала, где Карелли и Морис, и надеялась, что, если они и не едут домой, то, по крайней мере, находятся в безопасности при каком-нибудь дворе или университете. Она все время думала о том, что сталось с Арабеллой, и искренне желала, чтобы ее воинственная дочь была сейчас с ней, потому что, несмотря ни на что, Арабелла, без сомнения, сражалась бы за свой собственный дом как тигр и была бы неоценимым помощником в это беспокойное время.
К концу октября пришло известие, что принц Вильгельм отправился в плавание с тринадцатью тысячами солдат, находившихся на борту двух сотен кораблей. Кроме того, в его распоряжении были пятьдесят хорошо оснащенных военных судов. На второй день пути им из-за сильного шторма пришлось повернуть назад и вернуться на свой берег. Однако передышка была недолгой. Первого ноября Вильгельм снова отправился в путь, явно направляясь на Йоркшир. Но на следующий день ветер опять переменился – на сей раз он дул на восток, прижимая флот лорда Дартмута к берегу, а датский флот, поменяв курс, проплыл вдоль канала на виду у беспомощных английских кораблей, миновал белые утесы Дувра, где за ним в молчании наблюдало множество зрителей, и пятого ноября пристал к берегу на западе, в Бриксхеме. Солдаты высадились на берег, не встретив никакого сопротивления, выстроились стройными рядами и выступили на Эксетер. Девятого ноября принц Вильгельм вступил в этот город как король, верхом на белом коне. Он предусмотрительно поставил в авангард английские войска, состоявшие у него на службе в Голландии, под командованием графа Маклесфильда, который в свое время сражался за Чарльза-Мученика, и если его и не встречали «хлебом-солью», то, по крайней мере, и не оказывали сопротивления.
– О чем думает король? – с негодованием кричала Аннунсиата. – Почему ничего не предпринимает? В стране принц Вильгельм Датский, огромная иностранная армия заполонила всю Англию, а он ничего не делает!
– Принц Вильгельм тоже ничего не делает, – возразила Хлорис, надеясь, что хозяйка немного успокоится.
Все население Морлэнда очень нервничало, поскольку ходили слухи о возможном восстании и никто не знал, что случится завтра. Морлэнд был похож на выброшенный на берег корабль, завязший в грязи, и все в доме, начиная с детей и кончая слугами, двигались тихо и осторожно, будто боялись привлечь к себе внимание.
