Занятые тем, что казалось нам смыслом жизни, мы все что-то не додали детям. И от этого больно. Сейчас, когда понимаешь это, особенно больно, потому что вспять ничего не движется.

Я вспомнила, что завтра мы приглашены к сыну Н.Н., и обрадовалась, что увижу этого одинокого игрока, который сам уже взрослый, и у него свои дети.

Голова человеческая, как вычислительная машина -- на разных уровнях идут процессы, друг другу не мешающие. В голове моей плывут воспоминания, я думаю, я спрашиваю.

-- Ну, а когда ты вышел, ты работал?

-- Пока не выпустили из Союза, надо было работать. Жить-то было не на что.

-- Тебе разрешили работать?

-- Разрешить-то разрешили, но не брали.

-- Как это? Ведь там работали все свои, все, с кем мы начинали.

-- Конечно. Я обратился к Т. Помнишь Т.?

Помню ли я Т.? Еще бы!

Из вас, молодых и блестящих, ужасно талантливых, работающих на пределе, часто ночами, особенно когда надо было решить какую-то техническую задачу или вовремя отправить заказчику станок с новой сложной системой управления, живущих по Формуле "сочтемся славою", он был наименее блестящ, наверное, он чувствовал, что менее, чем другие, талантлив. Однажды он пришел к нам домой и, сияя довольной улыбкой, сказал, что я могу его поздравить -- он вступил в коммунистическую партию. Так и сказал полностью: "вступил в коммунистическую партию". Никто из вас делать этого не собирался, а он вступил.

-- Поздравляю, -- проговорила я не очень уверенно.

-- С чем ты его поздравляешь? -- возмутился муж. -- Он присоединился к своре карьеристов. Ну, признайся, -- предложил он Т.,- ты вступил в партию, чтобы немного продвинуться по службе?

Т. возгорелся благородным гневом.

-- Я вступил в партию по убеждению. Я считаю, что честные люди должны идти в партию, чтобы улучшать ее изнутри.

И еще я вспомнила, что нашла как-то фамилию Т. в списке лауреатов Государственной премии и даже потом читала в газете беседу корреспондента с новым лауреатом, главным конструктором завода.

Делиться воспоминаниями о Н.Н. я не стала, а спросила:

-- Он оказался сволочью?

-- Ну почему -- сволочью? Се ля ви.

-- Но он тебя не взял?

-- Конечно, нет. Я -- отказник. Кому охота подставлять свою голову? Тем более, что Т. тоже из нашего племени, пробиваться трудно, удержаться еще труднее. Меня взял другой -- из местного племени. Этим безопаснее.

-- Я его знаю?

-- Нет, он пришел на завод, когда вы уже уехали. Мне он честно сказал, что хотел бы взять меня на работу, он очень меня ценит, но надо, чтоб кто-нибудь дал указание. Если бы была какая-нибудь бумажка сверху... Я написал в обком, в исполком, ходил, требовал.

-- Дали?

-- А куда им было деваться?

-- Слушай, а где...? -- я вдруг вспомнила и спросила о нашем друге, странно, что мы не вспоминали о нем до сих пор, о том, который привел Н.Н. к нам в дом в первый раз. Он стал у вас "шефом", первым из вас был произведен в начальники, первым вроде бы выродился в начальники, не только стал им по должности, но начальник появился -- в нем.

Я зашла в лабораторию, мне зачем-то нужен был ты, но за столом, за которым ты обычно работал, тебя не было. Как-то сиротливо и одиноко стоял почти готовый макет блока, твоего детища, с которым, это все знали, ты расставался только, чтоб немного поспать, да, наверное, он и по ночам тебе снился, этот блок. Я нашла тебя в другом конце комнаты, ты кому-то что-то объяснял.

Мне стало как-то не по себе, и я спросила:

-- Н-ка, в чем дело?

-- Не знаешь только ты. Надо читать распоряжения начальства.

Лаборатория уже прочла и тихо гудела.

Н.Н. отстранили от работы. Теперь блоком будет заниматься сам шеф. Кто-то процитировал мне его изречение, не попавшее в печать -- на доску приказов: "У Н.Н. бесконечные идеи. Макет бесконечно переделывают. Завод не может ждать, пока Н. будет повышать свой интеллектуальный уровень".

-- Почему ты не возмутишься? -- спросила я.

В лаборатории вдруг стало тихо-тихо. Вошел шеф.

-- В то время, когда тебя освободили, он, наверное, уже был где-то большим начальником. Он тоже не брал тебя на работу?

-- Ну что ты, -- сказала А. -- он давно уже в Штатах. Он уехал гораздо раньше нас.

Вот это да! Уехал и -- без тебя. Я думала, он всю жизнь будет держать тебя при себе -- прекрасный источник энергии.

-- Нет, -- Н.Н. молчал, за него говорила А., но она явно не хотела вдаваться в подробности, а только сказала: -- Мы разошлись с ним, у Н-ки были с ним конфликты. Ты же знаешь шефа, он человек сложный.

-- Сложный?.. Он просто беспардонно доил вас и очень ловко тасовал карты. Всегда на виду был только он -- король пик.

-- Ну что ты, он, в самом деле, человек очень талантливый. -- Это уже Н.Н. не мог промолчать.

Понятно... Он человек талантливый, ты -- талантливый, и ваши конфликты -не амбиция на амбицию и тщеславие на тщеславие, а борьба идей.

Ладно, Бог с ним, с нашим старым другом, тем более, что он давно уже за океаном. Бог с ним.

-- Как же вам разрешили выехать?

-- Наверное, я был им уже в печенках.

Разрешение пришло неожиданно. Готовились долго, а собрались быстро -вдруг что-то изменится, вдруг "там, наверху" кто-то передумает. И сюда прилетели раньше, чем их ждали. Сыну сообщили, что прибывают родители, когда их самолет уже был в воздухе. Это было первого апреля, а у сына тоже, слава Богу, с чувством юмора все в порядке, он решил, что это первоапрельская шутка, и ехать встречать не собирался. Но потом вдруг осенило: это правда. И помчался он в аэропорт. Хорошо, что водитель классный.

Н.Н. так и сказал: "водитель классный".

-- Успел?

-- Успел, -- кивнула головой А.

-- Но больше никто не встречал, -- добавил Н.Н.

-- А кто должен был встречать еще? -- я удивилась: может, у них есть в стране родственники?

-- Как -- "кто"? -- в свою очередь удивилась моей непонятливости А. -- Н-ка -отказник.

-- Ну, не премьер-министр, ну, не президент, -- вполне серьезно пояснил Н.Н. -- Но, как минимум, заведующий отделом Сохнута. Они просто не ожидали, что мы прилетим в этот день.

Мне стало как-то неловко, и я спросила шутливо:

-- И не было оркестра?

-- Не было. -- ответил он шутливо-сокрушенно.

Боже, как, должно быть, было ему обидно, как некомфортно оттого, что никто его не встречал, даже "как минимум". Он так долго и мужественно боролся за право уехать, а земля предков не праздновала день возвращения одного из лучших своих сыновей.

Чтобы утвердить себя в моих глазах, а может, чтобы реабилитировать тоже в моих глазах еврейское агентство Сохнут, Н.Н. сказал:

-- Потом они нашли нас. На следующий день.

-- Ну, не на следующий, дня через два, -- поправила А., мягко усмехаясь.

Она взглянула на часы и встала.

-- Все, ребята. До шаббата осталось совсем мало времени. Подъем. Подниматься не хочется, но ничего не поделаешь. Н.Н. надо идти в синагогу, а нам -- готовить шаббатний стол. А. достает шаббатнюю посуду.

-- Вот сюда фрукты, -- она ставит передо мной красивую вазу на длинной тонкой ножке.

На столе лежит гора персиков, яблок, винограда, абрикосов.

-- Все?!

-- Ну что ты, -- успокоила меня А. -- Распорядись по-хозяйски.

Я уже знаю, что в этот вечер мы будем не единственные гости у них, придут еще какие-то люди, в том числе бывший морской волк, товарищ брата Н.Н., он совсем недавно в стране, несколько дней тому у него скоропостижно умерла жена, и он в отчаянии, и надо ему помочь, поддержать его. Нельзя оставлять одного в шаббатний вечер.

Я стараюсь сделать все по-хозяйски, прикидываю, сколько каждый может одолеть персиков и будет ли до еды бывшему моряку. Со счетом у меня получается плохо, я ограничиваюсь тем, что просто наполняю вазу, стараясь, чтобы выглядело красиво. Эту вазу я сразу несу в салон -- пусть не мешает на кухне.