Два обычных плоских ключика от английских замков, продетых в стандартное колечко, могут означать перемену в жизни, переход от безнадежности и уныния к всплеску энергии.

Надо складывать вещи. Оказывается у нас много вещей, мы обросли барахлом. Есть шкафы, кресла, кровать, стол, все неновое, но приличное, приведенное в порядок мужем. Нормальное убранство для новой квартиры.

Возле магазинов подбираем большие картонные коробки, укладываем в них книги. Разбираем шкафы и стеллажи, все укладываем аккуратно, связываем. Покупаем мешки для одежды. В ящики пакуем кухонную утварь. Наконец -- все, надо заказывать машину, мы уже знаем, когда едем.

На всех столбах читаем объявления о перевозке вещей, многие тогда переезжали, предложение, подогретое спросом, росло. Но и цены -- тоже.

У меня в руке сорванные со столбов номера телефонов контор, где говорят по-русски. Я поудобнее устраиваюсь возле телефона.

-- Не забудь сказать, что нам нужна большая машина, -- говорит муж.

-- Зачем большая?

-- Для досок.

-- Для досок?

-- Да.

-- Мы повезем с собой доски?

-- Конечно.

-- Зачем?

-- Не знаю. Пригодятся.

Во дворе у нас, собранные в разным местах горы досок разного цвета и калибра -- части шкафов, скамеек, кроватей.

-- Ты собираешься в новой квартире что-то сооружать из этих дров?

-- Да.

-- Что, например?

-- Например, шкаф на кухне.

-- Может, мы все-таки купим что-то новое, то, чего недостает?

-- Зачем, если можно сделать самому?

Я пытаюсь робко протестовать:

-- Но большая машина будет стоить намного дороже...

-- Ну и что?

Знакомые понимающе усмехались:

-- Конечно, вы едете на Север. Будет, чем топить.

Потом все оказалось кстати, все пошло в дело, и шкаф для посуды получился отличный. Но это потом. А пока я возмущалась, что надо везти с собой дрова, и обзванивала конторы. Ответы были одинаковые: больших грузовиков нет. Или: можно съездить два раза.

Ну конечно, один рейс -- везем вещи, второй -- дрова.

-- Не подходит.

Звоню, звоню. Наконец, слышу:

-- Большую машину? Пожалуйста. Ура!

-- Куда ехать? Говорю.

-- Это будет стоить...

-- Ого!

-- Как хотите. Дешевле вы не найдете нигде, особенно у израильтян.

-- Я думаю с вами договориться -- дешевле.

-- Это невозможно.

В конце концов, добираемся до вопроса:

-- Когда прийти посмотреть, что везти?

-- Да, самое главное: грузчики будут?

-- А вам нужны и грузчики?

-Конечно.

-- Тогда вообще другая цена.

-- Какая? Сказали.

-- Ого!

-- Опять "Ого!" Ну, как хотите.

-- Хочу ехать.

Назавтра пришли двое. Один в очках, похож на стодвадцатирублевого конструктора из Союза, мускулы не просматриваются. Как сможет таскать тюки, коробки, холодильник? Ладно, взялся, будет таскать, это дело его, мое -платить. Второй, правда, покрепче.

Оценивающе осмотрели вещи:

-- Это должно влезть в маленький грузовик.

-- Во дворе еще доски.

-- Какие доски?

-- Во дворе.

Вышли во двор.

-- Это что -- полмашины дров?

-- Вам-то какая разница, что везти?

-- Ладно, большая, так большая. Послезавтра в восемь утра.

Накануне мы не спали всю ночь. Я допоздна ходила по комнатам, осматривала углы, не забыли ли что-нибудь. Забывать -- плохая примета.

Наконец, мы легли, но не могли уснуть, ждали утра. Встали затемно, свернули постель, разобрали кровать -- последнее.

В восемь утра никого не было. В половине девятого подъехала легковая машина, из нее вышли трое, совсем другие, не те, что приходили накануне.

-- Ну, показывайте.

-- А где те?

-- Те? Они -- начальники.

-- А где машина?

-- Сейчас будет.

Машина в самом деле в ту же минуту подъехала, но... совсем маленькая, даже не обычный грузовик, а так, грузовичок, только что крытый, с тентом.

-- Вы что, ребята? Мы же договаривались на большую машину.

-- Большая у нас одна. Она сейчас занята. В работе.

-- Что же делать? Ведь был договор.

-- Попробуем влезть в маленькую.

-- И пробовать нечего. И так ясно.

Нас не послушали. Ребята приехали молодые, быстрые, они стали хватать вещи, выносить и заталкивать в машину. Укладывали компактно, аккуратно, но минут через двадцать и им стало ясно, что дело бесперспективное, в машину не войдут не только доски, но и наши пожитки.

-- Можно позвонить? -- спросил старший -- по возрасту и, наверное, по чину, шатен с лицом небольшого советского начальника.

-- Звони.

Он доложил в контору о ситуации, выслушал, что велели делать, сказал:

-- Хорошо, -- повесил трубку и заявил: -- Значит, так. Сделаем две ходки, до вечера успеем. А вам придется доплатить всего... -- он сказал, сколько.

-- Нет, -- ответили мы твердо, -- как договаривались.

-- Можно еще позвонить?

-- Звони.

Он опять внимательно слушал, что ему говорили в конторе, опять сказал:

-- Хорошо, -- в трубку. И повернулся к нам: -- Значит так. Мы сейчас все выгружаем и едем помогать тем, кто работает на большой машине. В два возвращаемся и везем вас.

Можно было возражать. Но зачем? Другого решения уже не будет.

Они мигом повыкидывали вещи на тротуар, уже не заботясь об аккуратности, и отбыли. А мы остались, ходили между домом и дорогой, пожитки надо было сторожить. И надеялись, что ребята все-таки вернутся.

Они приехали в три. За несколько минут до того, как ребята появились, я их ненавидела, я собиралась идти крушить их контору-обманщицу и могла растерзать всех ее начальников. Но тут прибыл большой крытый грузовик, из него повыскакивали грузчики, и все они показались мне такими родными хорошими мальчиками. У двоих лица были совсем не еврейские, русские (может, они -- половинки, или жены из наших), но все равно, я готова была их всех лобызать.

-- Грузим, -- сказал старший. И успокоил меня. -- Все будет в порядке.

-- Ребята, вы хоть поели?

-- Какое -- поели! Некогда.

Как их покормить?

Плита упакована, продукты, какие везем с собой, спрятаны, мы сами целый день не ели, но то -- мы, а им еще работать.

-- Может, пойти купить что-нибудь?

-- Воды, -- сказал старший. -- Бутылку воды.

-- И булочку, -- добавил самый молодой, худющий.

Я сбегала в магазин, что был на углу, рядом, купила воды, не одну бутылку, а несколько, и большой пакет булок. Ах, если бы знать, что будет, я бы пошла в магазин подальше и купила бы колбасы. Но время было позднее, и мы торопились.

Они укладывали все быстро, брали вещи и выносили одну за другой, мы не успевали следить. Один из ребят схватил стоящий с краю небольшой чемоданчик, дипломат. Хорошо, что я увидала.

-- Нет, -- сказала я, -- не надо. Это я сама.

-- А что здесь? Стекло?

-- В стеклотаре.

-- О! Водка?

-- И водка.

-- И коньяк?

-- И коньяк.

-- Да ну? Армянский?

-- Не армянский, но старый, хороший, берегу еще из Союза.

Я держу свой чемоданчик и уже не выпускаю из рук.

-- Берите побольше водки, -- уверенно внушал нам сын, когда мы собирались в Израиль. -- Водка -- это валюта. Продадите в Будапеште, будут доллары. На таможне водка пригодится.

За несколько лет до этого он ездил по туристской путевке в Болгарию и с тех пор считал себя большим знатоком возможностей за рубежом. Особенно по сравнению с нами, никогда границу не пересекавшими. Он сам купил нам несколько бутылок хорошей водки и этот самый коньяк. Все это я бережно уложила в чемоданчик-дипломат.

Сын с нами в Израиль не ехал. он провожал нас до границы, одну бутылку водки он вручил проводнику вагона, который поместил его в купе рядом с нами, чтобы мы могли побыть вместе еще сутки. Это было единственное достойное применение взятой с собой водки.