Помните, в той стране, мы говорили, когда встречали людей, которые, как нам казалось, избранники судьбы: "Живут, как у Бога за пазухой".

А теперь избранники -- мы сами.

У нас есть половина маленького домика, нам дала его в пользование страна, толстая улыбающаяся чиновница поставила штамп в нашем удостоверении репатриантов, сказала:

-- Поздравляю. Это вам до конца жизни.

Кто знает, сколько до этого конца?

Домики наши маленькие светленькие с красными крышами, выстроились на склоне горы ступенями. Все одинаковые.

-- Правда, немного напоминают бараки? -- Это мы стараемся не очень задаваться перед Гостем.

Наверное, он согласен, что да, похожи, потому что пытается утешить:

-- Ну что вы! Прекрасно.

-- Конечно. Улучшенный вариант бараков, -- соглашаемся мы.

Рядом с домом маленький клочок земли, и запестрели на нем уже цветы, и борются с ветром тоненькие прутики деревьев, их привезла и посадила Ирина, а мы холим и поливаем.

-- И будет сад, -- говорю я Гостю.

-- Ган Эден, -- улыбается Гость.

x x x

Гостя нашего зовут Абрам. Очень редкое еврейское имя. Там -- редкое. Были Аркадии, Александры, Анатолии, что угодно на букву "А", но только не наше кровное, родное -- Абрам, Авраам. Еще отчество у людей пожилых могло сохраниться -- Абрамович, куда от отца, как и от праотца, денешься. Хотя и с этими еврейскими именами-отчествами случались истории.

Был у нас друг. Не так чтоб уж самый-самый, но в течение лет двадцати выпили мы с ним немало хорошего и не очень хорошего вина на всяких семейных и прочих торжествах. Звали этого друга обычным, вполне русским именем. И на работе, мы знали, имя-отчество у него были приличные.

Поехал наш друг как-то в командировку в Прибалтику, а поскольку был он нам человеком близким, то знал, что нужна нам, просто необходима одна вещь, а достать ее, купить в наших краях невозможно. И вдруг там, в этой почти загранице он увидел, что эти вещи свободно стоят в магазинах, можно купить, а денег свободных, естественно, у него нет. Какие деньги у советского инженера, дай Бог хватило бы жене на подарок. И получаем мы телеграмму: "Могу купить... Вышлите Ригу до востребования на имя..." и дальше сумма немалая и имя-отчество невозможно еврейские, не то что Абрам или Хаим, я таких тогда и не слыхала.

-- Что бы это значило? -- подумала я вслух.

-- Наверное, нашел в Риге старого родственника... -- тоже вслух раздумывал муж.

Посылать деньги в далекий город на имя какого-то неизвестного нам еврея казалось нам делом рискованным.

-- Но вещь нужна, -- повторяла я.

-- Значит, пошлем, -- соглашался муж.

-- Но -- незнакомый еврей, а наш друг, ты знаешь, человек доверчивый.

-- Значит, не пошлем.

-- Но это единственная возможность...

Мы не спали полночи. Наконец решили: пошлем. Будь, что будет. Не все же евреи обманщики. Утром мы отправили деньги. А через несколько дней вожделенный дефицит уже был у нас дома. Мы открыли бутылку вина, чтобы отметить это событие.

-- Слушай, -- спросила я нашего друга, -- а почему надо было переводить деньги на чье-то чужое имя?

Он долго смеялся, а потом сказал:

-- Так это я и есть. По паспорту.

-- Значит, то, что мы знаем, -- подпольная кличка?

Он развел руками -- что делать?

Так жили многие из нас.

Я помню, присутствовала как-то на заседании одного ответственного комитета, где утверждали кандидатов на разные должности, не очень высокие, но все-таки начальственные. Среди тех, кто ожидал и волновался, был один молодой человек. Он уже давно и неплохо выполнял свои обязанности, которые всесильный (в данных масштабах) комитет должен был разрешить ему выполнять их и дальше. Заседавшие его прекрасно знали, был он молодым и беспартийным, все называли его просто Игорь.

Наконец, его пригласили в кабинет, председательствующему передали документы. Он долго молча их рассматривал, будто видел человека впервые. Потом поднял голову:

-- Странно, тут написано "Исаак". Это что -- в переводе?

Кандидат в начальники весь сжался и стал лепетать что-то насчет дедушки, которого звали Исааком, а мама хотела...

-- Ну-ну, -- барственно произнес сидящий за столом, -- значит, так. Расскажи, Исаак...

Не помню, что надо было рассказать. Помню лицо его -- видно было, как человеку тяжко.

Сейчас этот молодой человек в Израиле, и жена говорит о нем: "Мой Ицик". Приятно.

Мы все рассекретились.

Мне нравится, что появились Хаимы и Моше. Приятно произносить имя Гостя. Моего дедушку тоже звали Абрам, дедушку, которого я почти не знала, он умер, когда мне было года два-три, но память моя навсегда сфотографировала его лицо -- глаза, пенсне, бородку...

В нашей семье уже здесь, в Израиле, родились малыши. Одного из них назвали Авраамом. Каким он вырастет?

Мы рассекретились, клички поменяли на имена, но сбросили ли панцири, которые вынуждены были носить? И выпустили ли на свободу души?

x x x

Абрам вошел в нашу жизнь вскоре после того, как мы приехали в Израиль. Встреча наша была случайной, но дружба оказалась прочной, многое было связано с ним, так и вспоминается.

Вот так же стоим мы с Абрамом посреди двора, Абрам заглянул к нам, как заглядывал часто. Только было это год назад, и двор был другой, и дом другой, это дом, в котором мы с мужем жили тогда.

-- Это же надо, -- говорю я Абраму, -- совершенно ничего не соображать?

-- А зачем? -- удивляется он. -- Думать вредно для здоровья.

Мы смотрим, как по светлым, недавно выкрашенным стенам дома стекают струи мутной бетонного цвета жижи.

-- Я всегда считала, что среди евреев нет дураков.

-- Евреи умные, когда живут среди других народов.

Абрам знает, что говорит, он из галута, правда, давно-давно, но пока добрался до Израиля, был в концлагере, повезло -- выжил, а потом исколесил пол-Европы.

-- А у себя дома?

-- Ты же видишь, какие мы умные у себя дома. -- Это к нам присоединился мой муж.

-- Если бы они могли посмотреть на свою работу со стороны, наверное, умерли бы со смеху.

-- Но ты-то смотришь со стороны, почему не смеешься?

В самом деле мне не смешно, мне плакать хочется.

А ведь было -- радовалась. Было.

x x x

-- Все в порядке, -- сказал маклер, можете вселяться, -- и протянул нам ключи от квартиры. -- Что полагалось по договору, хозяин сделал.

Мы потрогали новенький блестящий краник, открутили, вода потекла. Прекрасно. В углу прихожей стоит маленький холодильник, старенький, с побитой эмалью. Воткнули вилку в розетку -- заурчал. Чудесно. Кровать? Пощупали матрац. Не новый, но спать можно.

Слава Богу, у нас есть крыша. На год. Пока на год. Чего там заглядывать дальше.

-- Спасибо, Йоси.

Йоси, довольный, кивнул, принимая благодарность в придачу к кругленькой сумме, которую получил от нас несколько дней назад. И отбыл.

Случалось с вами такое? Вы заболели, у вас жар, ломота, озноб. Пришел врач, спросил участливо:

-- Ну, что случилось?

И все. Жаловаться вроде не на что, ломота вас не мучает, кажется, что и температура упала. И вы смущенно бормочете:

-- Вот немного приболел, но ничего, не страшно.

Доктор согласен: ничего страшного, вы в полном порядке. Но стоит врачу уйти, и недуг набрасывается на вас с удвоенной силой. Болезнь-то никуда не делась. То был эффект участливого присутствия.

Пока Йоси ходил с нами по комнатам и показывал, как все хорошо, прекрасно, казалось, что так оно и есть. Но Йоси ушел, и сразу все померкло.

-- Что за запах? Открой окна, -- сказала я.

-- Ты что, раньше не чувствовала этот запах? -- удивился муж, со скрипом выдавливая наружу неподатливые створки окон. Вечерняя прохлада вошла в комнату, стало приятнее.

-- К вам можно?

Дверь была не заперта, и к нам без стука вошли наши приятели-однокашники, вместе осваиваем иврит.