Как возможно - пусть на уровне рабочей метафоры или в превращенной форме - охарактеризовать научное исследование? Приблизительно так:
"Человек стремится вообще к тому, чтобы познать мир, завладеть им и подчинить его себе, и для этой цели он должен как бы разрушить, т. е. идеализировать реальность мира. Но вместе с тем мы должны заметить, что не субъективная деятельность самосознания вносит абсолютное единство в многообразие"XII.
Но отчего же "не субъективная деятельность"? Ведь именно (исторически-деятельное) конструирование творит идеальный самотождественный предмет социальной науки - "присутствие". Однако "из какого сора" растет оно, "не ведая стыда"? Самоочевидность и достоверность "присутствия" таятся отнюдь не в несуществующей "природе" социальной действительности (т. е. социальной действительности, положенной не как "история", но как "природа" онтологически), а в "повседневности"; они носят скорее практический, нежели теоретический характер. Социологическое познание реализуется в непознавательном - социально-политическом - контексте, выступающем сразу (в терминах Г. Рейхенбаха) и "контекстом открытия", и "контекстом подтверждения". "Присутствие" производится внутри социальной практики науки путем подмены абсолютно достоверного и понятного без понятия, очевидного "факта" легитимным предпонятием "повседневного опыта". С его помощью социология институционализирует себя "как строгая наука" и в то же время осуществляет свою "социально-политическую функцию". Это означает, что, с одной стороны, при помощи "присутствия" социологические концепции обретают "онтологический" базис, а с другой - "присутствие" становится научным убежищем для легитимных практических схем, которые не только социально обосновывают социологию, но и обосновываются ею. Поскольку легитимные практические схемы суть продукт "политики" (государства и, более широко СМИ, "массовой культуры", различных лобби...), постольку социология и обосновывает, и обосновывается "реальной политикой". В свете этого, "отсутствие" отнюдь не разрушает социальную науку. Оно стимулирует поиски основания социологии внутри ее и устранение внешнего политического и метафизического основания или, иначе говоря, "присутствия".
Легитимные практические схемы - субъективные условия и предпосылки возможных практик, посредством которых производится/воспроизводится "социальный мир" и которые скрывают его становление и развитие в результате ряда произвольных актов социального конституирования. Они не столько отражают и выражают "социальный мир", сколько цензурируют и канализируют восприятие, мышление, способы выражения агентов, стимулируют одни и подавляют другие представления и действия. Поскольку легитимные практические схемы представляют собой интериоризированные структуры "социального мира", они "автоматически" подогнаны к нему и представляют его агенту как нечто само собой разумеющееся. Легитимные практические схемы не позволяют агенту воспринимать и мыслить, понимать и выражать то, чего он не может воспринимать и мыслить, понимать и выражать. Они лишают агента способности рефлективно и по-настоящему критично относиться к "социальному миру", обращать свой мысленный взор к пространству возможных социальных различий, овладевать законами эффективности собственных практик. Парадоксально, но агенты знают о "социальном мире" больше, нежели знают.
Обнаруживая когнитивную структуру "присутствия", социо-логия "обнажает прием", показывает организацию социологической теории, ее происхождение из исторически конкретных социальных установлений. Даже если мы сможем увидеть в arche социальной науки неразличимое прежде политическое и вместе с тем метафизическое начало - онтологизированные практические схемы, оно все же само по себе не устранится. Метафизическое основание неотделимо, как минимум, от политической мобилизации. У "элиты", например, нет никакого основания "присутствовать", кроме относительно релевантных "социальных представлений". Чтобы превратить "элиту" из "присутствия" в "отсутствие", необходимо (однако недостаточно) не использовать этого понятия, научно доопределяющего легитимные практические схемы.
Практические схемы неравномерно распределены между социальными позициями и всегда легитимны лишь относительно: они не могут быть легитимными для всех без исключения социальных позиций, и то, что кажется справедливым и закономерным, разумным и естественным доминирующим, может вызывать непонимание и возмущение у доминируемых. Поскольку "присутствие" онтологизирует легитимную практическую схему, постольку оно неявно связано с социальной позицией: практическая схема (субъективная структура) есть интериоризация определенного пучка социальных отношений (объективных структур), опредмеченных в социальной позиции. В силу этого можно установить отношения подобия между "присутствиями" и социальными позициями.
Иными словами, начала каждой социологии могут быть соотнесены с определенной социальной позицией. Отсюда следует, что притязания концепции на когнитивную значимость обосновываются, в конечном счете, не эпистемологически, а социально: исходя из онтологизации легитимных практических схем, которые суть интериоризированные социальные позиции. Потому "последним основанием" социологической теории выступает изоморфная ей социальная позиция, и конкуренция между теориями подобна конкуренции между соотносимыми с ними позициями.
***
Социальная наука и "политика". Это значит: социальная наука перед лицом не-науки. Главная трудность здесь заключается в осознании нами того, что перед лицом "политики" социология уже находится перед самой собой, она узнает себя в "политике". Политика есть условие возможности и невозможности социологии в одно и то же время. С одной стороны, "пред-понимание" делает социологическую концепцию возможной еще до ее формулирования. С другой, созданные символическим производством "предпонятия" социального опыта, коль скоро социальная наука не разорвала с ними, - превращают ее в "одну из" идеологий.
Вопрос о том, что делает социологическую концепцию возможной еще до нее самой, готовит условия свободного отношения социологии к не-социологии. И "социальный мир" и "жизненный мир" политизированы; опыт языка представляет собой политический опыт, поэтому социолог использует понятия, которые уже являются политическими инструментами. Однако существуют рефлективные процедуры (например, объективация объективирующего субъектаXIII), позволяющие построить иные отношения социальной науки с политикой и тем самым получить возможность свободно отнестись к ней. Отрефлектировать связь социологии с не-социологией - значит создать средства борьбы с различными формами символического насилия, осуществляемого "политикой" над социологами.
Способность рефлектировать, объективировать, делать явным то, что было скрытым, субъективным, непонятым, представляет собой символическую власть, неравномерно распределенную между агентами и институциями. Социально-критическая наука, определяющая неопределенное, тематизирующая нетематизированное, дающая неведомому "и обиталище и имя", категорически не нужна доминирующим социально-политическим силам, заинтересованным лишь в легитимации и рационализации сложившегося порядка господства. Итак, научная объективация необъективированного в социальной действительности - проблема не столько эпистемологическая, сколько общественно-политическая.
Напомним, что Э. Гуссерль в "Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии" рассматривает тематизацию как явную и отчетливую формулировку в виде суждений того нетематизированного, каковое уже неявным образом используется наукой. Под нетематизированным подразумеваются "все индивидуальные предметности, конституирующиеся благодаря оценивающим и практическим функциям сознания"XIV, все то, что допускается фактически существующим "естественной установкой" сознания, наивно полагающей (поскольку она не дает различать тип связи между предметами от типа связи между предметами и сознанием), будто единственно реальный мир выступает коррелятом сознания. Этот неотрефлектированный главный постулат (Generalthesis) есть то радикальное нетематизированное науки, которое обосновывает ее, а тематизация оказывается его предикативным принятием в качестве объекта феноменологического epohe. Заключая нетематизированное в скобки, феноменология выявляет само условие возможности Generalthesis "естественной установки", а именно, феноменологически нетематизированную интенциональность, трактуемую как такое отношение сознания к своему корреляту, которое не постулирует существование интенционального предмета. Согласно Э. Гуссерлю, феноменологическая тематизация есть объективация всех нетематизированных идеальных и трансцендентальных структур сознания. Напротив, для М. Хайдеггера вовсе нетематизируемое, ускользающее от всех мыслимых объективаций и предикаций, выступает условием возможности тематизацииXV. Развивая эту линию анализа начал науки, Ж. Деррида (в своем знаменитом "Введении" к "Началу геометрии" Э. Гуссерля) увязывает принципиально нетематизируемое с различием между тематизируемым и нетематизируемым, доказывая недостижимость гуссерлианского окончательного основания (Endstiftung) науки с помощью тематизации.
