не однозначно) согласие на политическое инкорпорирование в Сообщество и передачу части полномочий его центральным органам; наиболее радикальный пример являет на этот счет присоединение Восточной Германии к Западной, менее заметные мы видим на каждом шагу, наблюдая дискуссии об условиях вступления в ЕС новых членов.
В-шестых, новая Европа представляет собой фактически единственный в мировой истории (преобразование 13 английских колоний в Североамериканские Соединенные Штаты в XVIII веке или насильственное объединение бывших российских территорий в Советский Союз в 1922 году могут не приниматься в расчет) пример эволюционной передачи власти наднациональным органам управления, образующим единые правительство и парламент, а также инициирующим de facto единое гражданство (с 1999 года граждане каждой из стран ЕС имеют право участвовать в выборах органов власти по месту фактического проживания, независимо от того, гражданами какой из стран Сообщества они являются) и эмитирующим единую валюту (с 2002 года евро поступает в свободное наличное обращение на территории всех стран Валютного Союза).
Подытоживая опыт ЕС и разделяя представления европейцев о возможности успешного противостояния Европейского Союза остальным центрам современного экономического могущества[66], порождающие подлинный ренессанс идей евроцентризма[67], следует ообратить внимание на три принципиальных момента. Прежде всего, объединение Европы происходит на основе собственного экономического роста европейских государств, а не "импортируемого" извне; это обстоятельство резко отличает объединительный процесс даже от нарастающей интеграции в отношениях США и их латиноамериканских соседей, не говоря уже о "глобализации" в Азии. Далее, в этом случае хозяйственная "глобализация" вполне адекватным образом дополняется политическим объединением, которого так не хватает остальному миру, сетующему о том, что глобальная экономика не создает глобального общества. И, наконец, возникающая общность вовсе не прокламирует свою открытость миру; напротив, ее инвестиции в развивающиеся страны сокращаются, товарные потоки все больше переориентируются на государства с аналогичным уровнем развития, а иммиграционная политика остается вполне жесткой и служит интересам прежде всего самих европейцев. Пример Европейского Сообщества указывает прямой путь для развития интеграционных процессов в современном мире. Факти
[66] - См.: Martin H.-P., Schumann H. The Global Trap. P. 241-243.
[67] - См.: Habermas J. The Past as Future. P. 96 ff.
чески европейцы беспрецедентно преуспели в построении подлинно открытого общества за вполне закрытыми границами, и последние события в Азии, Латинской Америке и России лишний раз подтверждают не столько правильность этого курса, сколько то, что в современных условиях он является единственно возможным. Опыт ЕС представляет собою наиболее удачный пример формирования локальной постэкономической системы, в рамках которой страны периферии вовлекаются в хозяйственный прогресс метрополии с учетом ряда условий. Первым таким условием является если не высокий уровень экономического развития, то способность достичь такового в будущем, а также культурная близость государствам Центра (характерно, что относительно отдаленная Эстония имеет шансы вступить в Сообщество раньше Турции, а франкого-ворящие Алжир или Марокко вообще не рассматриваются в качестве кандидатов). Вторым условием служит долгосрочный характер партнерства; именно поэтому страны Союза готовы инвестировать в экономику новых его членов значительные средства, не ожидая немедленной коммерческой отдачи. Очевидно, что такая политика европейцев гораздо более дальновидна, нежели политика США в отношении Латинской Америки или Японии в отношении стран ЮВА. Наконец, третье условие заключается в том, что процесс даже такой локальной "глобализации" не должен излишне форсироваться, а "ценой" присоединения к развитому миру является интеграция в политическое сообщество, что самым непосредственным образом предполагает утрату элементов национального суверенитета. Не следует даже говорить, насколько этот подход отличается от проповедуемой апологетами "открытого общества" помощи находящимся вне поля их контроля режимам из "третьего" и даже "четвертого" мира. Таким образом, Европейское Сообщество, как ни странно это звучит, дает нам наиболее удачный пример того "обновленного колониализма", о котором шла речь в нашей книге при анализе перспектив приобщения стран периферии к постэкономической цивилизации. Оценивая опыт ЕС, следует отметить, что участники этого эксперимента не проявляют особого недовольства его ходом, в то время как позиции остальных традиционных центров экономической мощи, при всем их видимом успехе, становятся сегодня все более уязвимыми. Приверженность большинства социологов и экономистов полицентристской модели мира обусловлена в первую очередь тем, что на всем протяжении XX века отдельные страны или блоки государств противостояли друг другу, и, как казалось, это обеспечивало некоторое равновесие, устойчивость глобальной ситуации на планете. Принимая иногда экономические, иногда политические или идеологические, а иногда и чисто военные формы, это противобороство никогда не снималось с повестки дня. Кризис индустриализма и становление постэкономического общества требуют иного взгляда на проблему. Стремление во что бы то ни стало препятствовать формированию "однополюсного" мира, сколачивание под флагом этого противостояния союзов мусульманских стран, сдерживающих американское влияние, потенциальный альянс России и Китая, иные интеграционные веяния в "третьем мире" - все это объективно мешает распространению постиндустриальной модели в мировом масштабе. Идеологи этого нового противостояния не берут в расчет, что наиболее актуальным интересом их истощенных наций является скорейшее усвоение ценностей постиндустриальной цивилизации в ходе конструктивного с ней диалога.
Однако не только амбициозность региональных лидеров из развивающихся стран, неспособных смириться с утратой иллюзии былого величия, превращает становление моноцентричного мира в трудный, противоречивый и далеко не быстрый процесс. Гораздо более существенным фактором выступает ограниченность возможностей самой постиндустриальной цивилизации, о чем неоднократно упоминалось выше. Глобальной экономики сегодня не существует; имеет место хозяйственная система, в которой экономическое и социальное развитие на большей части планеты действительно обусловлено прогрессом постиндустриального мира и его способностью влиять на развитие событий. Но в современных условиях Запад не располагает достаточными ресурсами, чтобы радикально изменить общемировую ситуацию. Тем не менее, практически в той же мере, в какой руководители развивающихся стран и бывших коммунистических государств тщатся сегодня вновь играть роль видных политиков, западные лидеры стремятся к реальному определению судеб мира. Первые уже упустили свой исторический шанс, когда индустриальная мощь их наций позволяла им установить контроль над различными секторами единого в своей индустриальной определенности мира. Вторые же, опьяненные головокружительными успехами последних лет, пытаются применить постиндустриальные возможности своих стран для реформирования цивилизации, которая объективно не готова принять новые ценности.
Быстрая экспансия постиндустриального мира в планетарном масштабе, которая обычно и понимается как "глобализация", невозможна. Раз за разом, начиная с тех времен, когда самым грозным оружием были лук и стрелы, история преподавала людям урок, согласно которому гибель великих империй, казавшихся нерушимыми, начинается в момент их максимальной территориальной экспансии. Теперь этим уроком, который никем -- от Александра Македонского до Марка Аврелия, от Карла Великого до Фридриха II, от Наполеона до Гитлера -- не был усвоен, не в состоянии оказываются воспользоваться, пусть и в совершенно специфических современных условиях, лидеры западного мира. Да, теперь они избегают подчинять мир военными средствами, а пытаются "глобализировать" его, нести в него плоды экономического прогресса, результаты своих беспрецедентных хозяйственных достижений. Однако энергия Запада не безгранична, а противоречия, зреющие в его недрах, не должны недооцениваться. Расширение орбиты влияния постиндустриальной цивилизации не должно идти быстрее, чем это могут позволить внутренние закономерности становления общества, базирующегося на доминирующей роли интеллектуального класса, -- в этом заключен важнейший урок нашего времени, принесшего наряду с величайшими достижениями технологического прогресса и те очевидные проблемы, которые определили картину кризиса, поразившего мировую периферию.
