Литмир - Электронная Библиотека
A
A

1 "Устав, бывший преже нас в Руси от прадед и от дед наших имати пискуном десятину от даний и от вир и продаж, что входит в княж двор всего". М. Ф. Владимирский-Буданов. Хрестоматия, I.

2 Доможирец, по Срезневскому: домочадец. "Воздвиже господь... ша Соломона Адера, своего ему доможирца" (Словарь). Мне думается, что это не простой домочадец, а уже более высокого ранга человек - дворецкий, огнищанин.

3 Барсов по поводу этого "Устава" говорит: "Из Устава 1137 г. видно, что в это время колонизационная область новгородцев достигала на с.-в. только Пинеги, что славянское население было в ней крайне малочисленно и редко. На необозримом пространстве от Онежского озера до Белого моря, Пинеги, Ваги и Сухоны этот устав насчитывает только 26 местностей, в которых успели тогда утвердиться новгородцы. Ясно, что конец XI в. следует признать эпохою первого утверждения новгородского славянства в Поонежье и Подвинье" (Очерки русск. истор. географии, стр. 203. Варшава, 1885).

Барсов, стало быть, считает, что в "Уставе" Святослава Ольговича названы все места, занятые новгородскими славянами. Едва ли это на самом деле так, потому что на основании разысканий самого Барсова видно, что тут названы места в самых разнообразных пунктах Новгородских владений: на севере по pp. Онеге, Ваге, на р. Вытегре, на юге Онежского озера. Не исключена возможность наличия и еще более южных мест (Барсов называет даже район Тихвина), на востоке - р. Вытегра и оз. Лача. Очень мало вероятно, чтобы "колонизация" шла такими огромными и ничем не оправдываемыми скачками. Несомненно, что между Тихвином и Онегой были и другие земли, принадлежавшие новгородцам. Но самое главное возражение против толкования устава Барсовым падает не на эти шаги колонизации, а на необходимость прибегать к "колонизации" вообще для объяснения устава. Без "колонизации" устав объясняется, как мне думается, лучше. Перед нами не славянская колонизация, а освоение земли и сидящего на ней населения без различия этнических его особенностей вооруженными дружинами новгородской знати, тоже без различия этнической ее принадлежности. Все эти Волдуты, Тудоры, Сфирки и др. едва ли были славянами. Предки их либо приходили сюда в богатую пушниной и другими ценностями страну из какой-либо соседней земли, либо, с такой же вероятностью, могли быть местной знатью, как думает не без основания М. К. Любавскйй. И те и другие, однако, могли попадать и в дружину к русским новгородским князьям, что несомненно и случилось с Чудином и, возможно, с некоторыми другими.

Часть их владений могла перейти к князьям Рюриковичам по мере усиления их политического могущества.

Предлагаемое мною объяснение, конечно, гипотеза, но она кажется мне более реальной, чем толкование, не менее гипотетическое, Барсова.

Итак, и князья киевские, и их окружение, бояре-мужи, не оторваны от земли, они, признавая над собой княжескую власть, сами участвуют в управлении страной. Но мужи-бояре не теряют в то же время своей особности. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что в лице Свенельда перед нами один из таких крупных представителей знати. В. А. Пархоменко настаивает на том, что Свенельд был древлянским князем и одно время сидел князем в Новгороде.1 А. А. Шахматов считает, согласно с летописью, Свенельда боярином, мужем кн. Игоря, посаженным Игорем в Деревской земле. Свенельд или, вернее, его сын Мстислав Лютый убил Игоря, когда этот последний захотел нарушить права Свенельда на древлянскую дань.2 Из этих двух гипотез вторая, более близкая к текстам летописи, представляется мне и более вероятной. А. А. Шахматов старается осмыслить поведение Свенельда и Игоря в летописном рассказе о смерти Игоря и прибегает здесь к ряду остроумных и правдоподобных догадок, но не меняет социальной природы героев, В. А. Пархоменко идет значительно дальше А. А. Шахматова, Я не собираюсь разбирать весь этот интересный эпизод. Меня интересует Свенельд как княжой муж, по аналогии с которым мы смогли бы понять и других мужей, посылавших по поручению кн. Игоря своих уполномоченных в Византию. Свенельд - богатейший человек, имеющий свою прекрасно снабженную всем необходимым сильную дружину, за свои военные и политические заслуги посаженный кн. Игорем на очень ответственный пост представителя княжеской власти в завоеванную, но далеко еще не замиренную Древлянскую землю. У нас нет прямых показаний источников о том, что он землевладелец, получающий ренту со своих вотчин. Но поскольку нам известно, что князья и княгини в это время уже владели замками и селами, абсолютно не будет грехом, если мы допустим, что Свенельд и в этом отношении обставлен не хуже своего сюзерена.3 Конечно, это только одно из возможных предположений.

Факты выступлений феодальной знати против своих сюзеренов в истории любой феодальной страны слишком хорошо известны. Стоит вспомнить хотя бы знаменитого палатного мэра Пипина Короткого, провозгласившего себя королем на место последнего Меровинга и дважды помазанного римским папою. Свенельд с таким же успехом мог бы стать родоначальником новой династии князей киевских, если бы ему удалось одолеть Рюриковичей. Предположение свое я строю на гипотезе Шахматова о серьезном столкновении Свенельда с Игорем. Но может быть, этого столкновения и не было. Сам Шахматов очень остроумный в своей догадке, говорит о существовании во время писания летописи "двух различных сказаний": "по одной версии он (Мстислав Свенельдич.-Б. Г.) убил киевского князя (Игоря.-Б. Г.) и этим вызвал войну киевлян с древлянами, по другой - он убит древлянским князем, и это убийство вызвало войну киевлян с древлянами".4

Во всяком случае, Свенельд - один из знатных мужей, признававших над собой власть кн. Игоря, а позднее Святослава. Таких же знатных мужей летопись называет нам не раз: таковы, например, Асмуд, современник Свенельда, Блуд, воевода Ярополка, а потом Владимира, Георгий Симонович, при Владимире Мономахе и др. У нас есть основание думать, что и те мужи, которые в качестве "слов" названы в договорах Игоря и Олега, такие же большие знатные люди, вместе с которыми действуют князья не только во внешних сношениях с другими государствами, но и в делах внутренних.

Владимир постоянно совещается со своими боярами и старцами градскими, дети Ярослава созывают своих бояр для установления "Правды Русской". Подобных фактов много. Приводить их не буду.

1 В. А. Пархоменко. Начало христианства Руси, стр. 120, Полтава, 1913.

2 А. А. Шахматов. Разыскания о древнейших русск. летописных

сводах, стр. 364-365.

3 С. В. Бахрушин указывает мне на то, что я, "несмотря на тщательный подбор примеров, ... для X в. смог привести только несколько указаний легендарного характера о княжеских селах этого времени, при том заимствованных из позднейшей литературы" ("Историк-марксист", III, стр. 169, 1937). Он держится мнения, что собственное имя села кн. Ольги, Ольжичи ничего общего с Ольгой не имеет, кроме созвучия. Созвучие я легко могу уступить С. В. Бахрушину, но принадлежность этого села "н. Ольге, засвидетельствованная летописцем, остается в силе до тех пор, пока кто-либо не докажет ошибочность мнения летописца, который настой

чиво уверяет нас, что это село было еще и в его время. Дело не в назва

нии: в Новгородской I оно просто пропущено, но на Ольгином селе на Десне летописец настаивает. Замечание С. В. Бахрушина о том, что село Берестово, принадлежавшее Владимиру, упоминается автором не раньше времен Ярослава, решительно не опровергает факта наличия у Владимира этого села. Не обязательно, чтобы факты, сообщаемые авторами 30-40 лет спустя, были неправдоподобными только потому, что они записаны с неко торым запозданием. В таком же роде и третье возражение критика. Между тем у меня приведено не три, а шесть примеров княжеского землевладения в X в.

4 А. А. Шахматов. Указ, соч., стр. 371-372.188

Старый спор Ключевского, Сергеевича и Владимирского-Буда-нова о том, обязан ли был князь совещаться с подручной ему знатью, отпадает сам собой как совершенно бесплодный. Князь не мог действовать один, поскольку он осуществлял прежде всего интересы растущего класса бояр. Они шли вместе со своим вождем, великим князем, потому что иначе в данный период их существования они не могли достигнуть своих целей, т. е. укрепиться в своих позициях. Это для данного момента единственно возможная форма политического господства знати, но в то же время эта могущественная знать являлась и залогом силы князя киевского. Сотрудничество этих сил неизбежно. Следующий период, период феодальной раздробленности, есть период усиления независимости магнатов, роста политического значения горожан и ослабления княжеской власти.

61
{"b":"123408","o":1}