Антон вздрогнул.

- Вот, почитайте. Эти протоколы писали ребята из городского отдела.

Антон читал: "...когда угнали не знаю..., в период между 11 часами 18 июля и 6 часами 20 июля..., никого не подозреваю..."

- Чушь какая-то, - сказал он. - А может, это он сам, а?

- Исключено. Он действительно два дня "не просыхал" - на крестинах, это проверено. Там за ним открываются другие делишки. Для него, как говорится, беда не пришла одна.

По это потом. Вот что любопытно: в машине был ключ, родной ее ключик. А Егоров пользовался другим, самодельным. Ключ потерял года два назад, и где, не помнит.

- Прямо склеротик какой-то, - усмехнулся Антон.

- Да тут не склероз. Обилие водки. А о ключе следует подумать всерьез. К Егорову сейчас Криков поехал с Аликом Булатовым из БХСС. Алик что-то очень заинтересовался этим пьянчугой. Ну и пусть, нам же легче.

Они расстались. Шматлай не поехал на квартиру, которую снимал. Пообедал в управленческом буфете. У буфетчицы Клавы был всегда выбор вкусной пищи; творог, сливки, горячие беляши.

Клавой ее называли с давних времен, когда она, лет двадцать пять назад, пришла в управление на эту должность. Сейчас ей было за пятьдесят и побаливали ноги. Она обычно сидела в своем белом халате где-нибудь в сторонке: летом-у открытого окна, зимой-поближе к батарее и командовала, называя почти всех на "ты", но с обязательным упоминанием звания, если таковое имелось:

- Что, товарищ лейтенант, (или подполковник, все равно), кушать будешь? Молочко холодное? Возьми в холодильнике. Пирожки с картошкой горячие. Бери, бери...

Деньги положь, сдачу сам возьми...

Или: "Товарищ майор, а кто посуду уберет за тобой?

Ну-ка, ну-ка, поставь тарелочку под кран"...

В молодости, в войну, она служила где-то в авиационных частях. Никто не сердился на нее за эту добродушную фамильярность. Молодые, зеленые пытались называть ее Клавдией Николаевной, но это не прививалось.

Шматлай допивал свои сливки, когда услышал: "А вот и наш Антон!"

Это в буфет вошел Алик Булатов с Криковым. У Алика была привычка говорить запанибрата, грубовато, и это не всем нравилось. Но сейчас Антон обрадовался встрече. Эти двое начали действовать, где-то уже побывали, что-то делали. Крикова лейтенант узнал не сразу. Ночью майор был в форме: в погонах, в кителе с широкой орденской колодкой и значком заслуженного работника МВД. Сейчас на нем были светлые брюки и новая белая рубашка-сеточка с расстегнутым воротничком. Выглядел oн совсем не так, как в тот предрассветный час: похож был на немолодого спортивного тренера. Загорелый, подтянутый, с развитыми мышцами. Впрочем, Антон этого не знал, но так оно и было: участковый на общественных началах вел в местной школе кружки самбо, бокса и мотоспорта.

Они прошли в кабинет.

Евментию Пахомовичу Крикову было за пятьдесят. Точнее -пятьдесят четыре года. Фронт с 1941 - с самого начала. И до конца. Неоднократно ранен, но обходилось, возвращался в строй. В недолгие тихие часы на фронте, в особенности в госпиталях, мечтал после войны работать сельским учителем.

Не пошло у него это дело.Коллеги-в основном парни и девушки с университетскими и институтскими ромбиками, а у него за плечами оконченное еще до войны педагогическое училище. Не по характеру пришлась и размеренная учительская жизнь.

Уже за сорок закончил он заочно юридический факультет, за хорошую службу получил "сверх потолка" майора.

Крикова мало кто знал в управлении лично. Бывал он здесь не часто, только по вызову. Но Шматлай заметил, что резковатый, даже грубоватый порой, Алик Булатов всегда почтителен с ним. Как со старшим уважаемым другом.

Криков полистал маленькую записную книжечку, нашел, что ему нужно было, сказал:

- Машина "Волга" ГАЗ М-22, номерной знак 48-21 с индексом частного сектора. Принадлежит Егорову, бухгалтеру базы "Торгплодоооощ". Но поговорить с ним не удалось...

Булатов засмеялся. Криков укоризненно на него посмотрел.

- Пьян Егоров. Лежит в гараже, с ломом обнимается.

Жена сказала, что пришел из милиции, принес бутылку и... опохмелился. Говорит, что сильно пить стал недавно.

Вот такие дела.

Криков помолчал, выбивая пальцами дробь по столу.

Потом продолжал:

- Теперь об убитом. Ведь вы, - вас Антоном зовут? - еще не в курсе. Лицо его обезображено, карманы вывернуты и очищены. Однако ясно, что ему 27 лет и зовут его Семен. Это зафиксировано на кисти левой руки. Заходящее солнце, якорь... "Сеня" и год рождения. Ну, словом, как принято в определенных кругах. На ногах тоже татуировка:

"Они устали"... (Обычные выверты). Здоровый был парень, - задумчиво сказал Криков. - Мог бы жить и жить...

Совещания начальник управления проводил всегда в темпе - коротко и четко. А сегодня, кроме того, он уезжал в срочную командировку - вызывали в министерство.

Уже окончательно определился основной состав опергруппы, которой предстояло "раскрутить дело". А дело между тем нарекли "туманом" многие; Смолина, Криков, Шматлай, Булатов.

Полковник напомнил:

- Любого привлекайте. Любого. Два года у нас нет нераскрытых убийств. И это чтоб не повисло.

Он размашисто утвердил план первоначальных действии.

- Все свободны. Майор Криков, останьтесь...

А утром Шматлая разбудила квартирная хозяйка и позвала к телефону. Звонил Булатов:

- Привет! Слушай печальную весть-славы не будет.

- А если серьезно.

- Убийца пришел с повинной в четыре часа утра...

Явившийся с повинной находился в помещении для задержанных.

- Испорченное дитя шестидесятых годов, неправильно воспринявшее идеи технического развития, - сказал Булатов и пояснил:

- Зовут его Сашка. Александр Николенко. Семнадцать лег. Это подтверждается справкой об освобождении из колонии. Сидел за грабеж с угрозой обрезом, каковой изготовил самолично из шестнадцатикалиберной одностволки.

Умеет водить автомобиль и мотоцикл.

Когда оперативники вошли в камеру, задержанный неохотно встал. Высокий, плечистый парень в синих помятых джинсах, кедах и расстегнутой на все пуговицы рубашке-распашонке.

- Здравствуй, - сказал Антон, а парень в ответ буркнул что-то невнятное.

- Ты местный?

- Нет.

- Откуда?

- Из Алма-Аты...

- Земляк, значит, - сказал Антон. - Где жил в АлмаАте?

- В микрорайонах, - опять коротко ответил парень.

Разговаривать ему явно не хотелось, а Антон не настаивал и вместе с Булатовым вышел в коридор.

- Каков ребеночек, а? - спросил Булатов.

- Да, такие при известных условиях беспощадней взрослых. И бездумней. Но ты мне все-таки расскажи...

- Что рассказывать? Все ясно. Подняли меня в четыре утра, я ведь рядом живу. Прихожу в дежурку, он уже показания написал. Убил, мол, с целью ограбления. Указал место, время... Потом мы поехали с ним к реке и там, под мостом, он показал, мне интересные штуки. Пошли к дежурному...

В дежурке Булатов достал из сейфа несколько аккуратно завязанных целлофановых мешочков. В них находились бутылки из под "розового крепкого" и номерные знаки с цифрами "48-21"...

- Отдадим в науку и технику на предмет выявления отпечатков пальцев, и привет. Мы уже полковнику позвонили в Алма-Ату, в гостиницу. Ночью разбудили. Рад. Закрепляйте, говорит, показания... Конечно, будем закреплять. Ты, Антон, наверное, бери того ребеночка и езжай с ним на двадцатый. Пусть покажет место. А я все же здесь с четырех. Пойду, побреюсь и потомка своего в детсад отведу. Жена сегодня с восьми на работе.

Шматлай возвратился часа через два, сразу же зашел в научно-технический отдел, вместе с задержанным, потом сдал его под охрану и направился к Булатову. Тот встретил его нетерпеливым вопросом:

- Ну как? Порядок?

- Порядок... Слушай, Алькен, когда ты учился, скажем, в восьмом классе, тебя оружие интересовало?

- А какого же пацана не интересует оружие?