16 июня правые партии в кортесах устроили дебаты по состоянию общественного порядка в стране. Лидер СЭДА Хиль Роблес сыпал цифрами, по которым выходило, что с февраля в Испании было разрушено 170 церквей (а еще 251 попытка сделать это не удалась до конца), убито в уличных боях 269 и ранено 1287 человек, состоялось 133 всеобщих и 218 локальных забастовок. Эти данные, конечно, были преувеличенными, но правых точность особо и не интересовала. Им важно было представить Испанию неуправляемой страной, где жизнь и имущество добропорядочных граждан каждый день подвергались смертельной опасности. Кстати, американский посол Бауэрс прямо писал, что основная масса «сведений» о беспорядках была клеветой. Он проехал в начале лета по Испании сотни километров и полагал, что это было не опаснее, чем путешествовать по США. Хиль Роблес требовал от правительства освобождения арестованных членов правых партий и прекращения цензуры прессы (она сохранялась еще со времен премьерства Портелы). Но настоящий вызов правительству бросил Кальво Сотело, как всегда, не стеснявшийся в резких выражениях. Он прямо сказал, что любой испанский военный был бы идиотом, если бы не поднялся «против анархии». Эта неприкрытая угроза вызвала взрыв эмоций среди фракций Народного фронта. Кирога был вынужден предупредить Кальво Сотело, что его выступления граничат с подрывной деятельностью. Позднее мятежники утверждали, что коммунисты, в частности Долорес Ибаррури, прямо в кортесах угрожали Кальво Сотело расправой. На самом деле Ибаррури, одна из немногих женщин в испанской политике, лишь сказала, что не надо делать ответственным за то, что может произойти (имелся в виду мятеж) какого-то господина Кальво Сотело, а надо начинать арестовывать истинных зачинщиков мятежа. Действительно, Кальво Сотело знал о заговоре только в общей форме и использовался путчистами вроде красной тряпки для правительства, которое он бичевал с присущим ему красноречием.
Между тем, находясь на пороге бездны, республика еще продолжала проводить реформы. 28 июня парламенту был представлен автономный статут Страны басков (важнейший документ, так как именно он перетянул консервативную Басконию на сторону республики в будущей войне) и в этот же день жители Галисии на референдуме одобрили свою автономию. Шла своим ходом внутренняя борьба в ИСРП. 30 июня кабальеристы пытались сорвать митинг Прието в Эсихе и в тот же день анархисты мешали выступлению Хосе Диаса и Ларго Кабальеро в Сарагосе.
29 июня состоялись маневры испанской африканской армии в Марокко, которые были использованы для последних репетиций переворота. Члены фаланги в Марокко наладили контакт с руководителем организации НСДАП в испанской зоне Марокко Адольфом Лангенхаймом и попросили организовать через немецкие фирмы кредиты и авиатранспорт для путчистов. Но тогда испанская армейская верхушка считала это излишним. Генералы надеялись победить быстро и без иностранной помощи.
Договорившись с фалангой, Мола никак не мог уломать упорных карлистов. В начале июля обе стороны разругались, казалось, окончательно, что и стало еще одной причиной отмены намеченного на 9-10 июля путча. Продолжавший находиться в Португалии Санхурхо все же сумел заставить карлистов и Молу продолжить консультации. В письме Моле Санхурхо в жесткой форме требовал после победы отмены всего законодательства республики в социальной и религиозной сфере и возвращения Испании «к тому, чем она всегда была». Правительство, по мнению Санхурхо, должно будет состоять только из военных, а либеральная и парламентская система должны быть уничтожены бесповоротно. Мола был потрясен, прочитав письмо Санхурхо, так как считал генерала (как и себя)… республиканцем! И вдруг оказалось, что перед ним фанатик-карлист из взгляды XIX века. «Подпись Санхурхо, но содержание [письма] не его», — воскликнул Мола и пока не стал доводить до карлистов содержание письма. Свара среди мятежников продолжалась, но она имела уже второстепенное значение. Даже карлисты понимали, что без армии любой мятеж будет подавлен за несколько часов.
Премьер Кирога продолжал упорно не замечать сгущающиеся над его головой тучи. Его не убедило сообщение мэра города Эстельи (баскского националиста), который детально рассказал о переговорах с Молой в монастыре Ираче 16 июня, в которых участвовал сам. Прието не переставал призывать со страниц своей газеты «Эль Либерал» всех левых быть начеку перед угрозой мятежа. А Кирога публично выразил доверие Моле и профинансировал из фондов правительства поездку офицеров кавалерии испанской армии на летние Олимпийские игры в Берлин (потом эти офицеры вернутся уже в воюющую Испанию и будут сражаться на стороне путчистов).
В начале июля в Испании началась пора отпусков. Матери отправляли своих детей на курорты (кто побогаче) или в профсоюзные здравницы (кто победнее). Они не знали, что расстаются на долгие годы, а может, и навсегда. Кабальеро отправился на конференцию Второго Интернационала в Лондон. Многие думали, что слухи о мятеже таковыми и останутся. Ведь предсказывали же путч военных 16 февраля как реакцию на победу левых. И что? Ничего ведь не случилось.
Как глупую шутку большинство граждан восприняло и захват 11 июля группой фалангистов одной из студий «Радио Валенсии», заявивших в прямом эфире, что через несколько дней начнется «синдикалистская революция». Правда, эта выходка вызвала большие демонстрации протеста и арест 15 фалангистов. Но к таким событиям испанцы уже привыкли.
А между тем уже на следующий день был запущен часовой механизм переворота, хотя даже его организаторы пока об этом не знали.
12 июля вечером четверо фалангистов убили выходившего из своего дома лейтенанта штурмовой гвардии Хосе Кастильо (он стоял на видном месте в черном списке Испанского военного союза, как человек левых убеждений, член РАВС и инструктор социалистической милиции). Близкий друг Кастильо — капитан гражданской гвардии Фернандо Кондес (социалист, приговоренный к 30 годам заключения за участие в событиях октября 1934 года) — поклялся отомстить и вместе со своими единомышленниками на служебной машине отправился искать какого-нибудь видного лидера правых, чтобы казнить его. Сначала хотели убить Гойкоэчеа, но не нашли его. Затем подумали о Хиль Роблесе, но тот отдыхал во Франции. Наконец офицеры подъехали к дому Кальво Сотело на улице Веласкеса. Надо сказать, что правительство Народного фронта предоставило всем видным политическим деятелям (в том числе и правым) вооруженную охрану. Случаю было угодно, что Кальво Сотело подозревал двух своих охранников в том, что они являются шпионами правительства, и по его требованию они были заменены как раз 12 июля.
Сначала охранявшие дом Кальво Сотело полицейские не хотели пропускать внутрь вооруженных людей. Но те предъявили служебные удостоверения и заявили, что приехали арестовать Кальво Сотело по приказу правительства. После этого им разрешили войти. У Кальво Сотело сразу возникли подозрения, но и его убедили документы гражданской гвардии. Лидер правых был человеком не робкого десятка и в душе был готов к мученической смерти за свою идею. В сопровождении двух друзей Кондеса он вышел на улицу, сел в машину, где его убили двумя выстрелами в затылок. На следующее утро труп политика со следами насилия был обнаружен на одном из мадридских кладбищ.
Правительство резко осудило убийство одного из лидеров оппозиции и арестовало 150 человек (среди них — 15 солдат из роты Кондеса). Последний не отрицал своей вины и хотел покончить жизнь самоубийством. Но Прието отговорил его: скоро все равно грянет мятеж и появится возможность геройски погибнуть на поле боя (так и произошло: Кондес погиб в первых боях с мятежниками в горах Сомосьерры).
Узнав о смерти Кальво Сотело, правые немедленно обвинили правительство в подготовке покушения. Напрасно Касарес Кирога демонстрировал свой приказ об освобождении Кальво Сотело из-под ареста, который он издал сразу же после того, как появились слухи о том, что лидера правых могут самочинно задержать.
