Своим отказом от классовой борьбы наша партия отрезала себе возможность действительного влияния как на ведение войны, так и на заключение мира; она бьет по лицу свою собственную оффициальную декларацию. Партия, которая торжественно предостерегала от всяких аннексий т.-е. от неизбежных логических последствий всякой империалистической войны, если она окажется удачной, — одновременно с этим принимая гражданский мир, отбрасывает главные средства, при помощи которых можно мобилизовать в необходимом направлении народные массы и общественное мнение, чтобы использовать их, как действительную силу для осуществления контроля над войной и влияния, на мир. Наоборот, обеспечив гражданским миром покой в тылу у милитаризма, социал-демократия позволила ему итти своим путем, не обращая никакого внимания на чьи-либо интересы, кроме интересов господствующих классов; она освободила его необузданные внутренние империалистические тенденции, которые стремятся и должны привести к аннексиям. Другими словами, своим приятием гражданского мира и политическим разоружением рабочего класса, социал-демократия сделало свое прежнее предостережение против аннексий пустой фразой.

Это влечет за собой еще и другое следствие-удлинение войны; здесь можно прямо осязать руками те опасные сети, в которые запутывает пролетарскую политику эта распространенная сейчас догма: наше сопротивление против войны может продолжаться до тех пор, пока не наступит первая военная опасность. Как только началась война, роль социал-демократической политики сыграна и остается лишь одно:-поражение или победа, т.-е. классовая борьба приостанавливается на все время войны. В действительности же, после объявления войны, для политики социал-демократии начинается величайшая задача. Резолюция, принятая при единодушном согласии немецкой партии и представителей профессиональных союзов Штутгартским национальным конгрессом в 1897 году и еще раз подтвержденная в Базеле в 1912 году гласит:

"Если война все же начнется, обязанностью социал-демократии является- выступить в целях скорейшего, ее окончания и, стремясь всеми силами к тому, чтобы использовать вызванный войной хозяйственный и политический кризис для пробуждения народного сознания, ускорить тем падение капиталистического классового господства".

Что делала и делает социал-демократия в этой войне? Как раз обратное постановлению Штутгартского и Базельского конгрессов: своим вотированием кредитов и приятием буржуазного гражданского мира она содействует всеми силами тому, чтобы предотвратить политический кризис и возбуждение масс против войны. Она стремится всеми силами к тому, чтобы спасти капиталистическое общество от его собственной анархии, вызванной войной, и этим она содействует беспрепятственному удлинению войны и увеличению ее жертв. Сомнительно, чтобы количество солдат, павших на поле битвы, — как не раз можно было слышать от уполномоченных рейхстага-нисколько не изменилось бы вследствие принятия или непринятия социал-демократической фракцией военных кредитов. Наша пресса защищала повсюду мнение, что мы должны открыто принять участие в "защите страны", чтобы возможно уменьшить для нашего народа его жертвы: но проводимая политика привела как раз к обратному: только вследствие патриотического поведения социал-демократии, благодаря гражданскому миру в тылу, империалистическая война смогла беспрепятственно выпустить всех своих фурий. До этих пор страх перед внутренними беспорядками, перед недовольством бедствующего народа был постоянным кошмаром и вместе с тем хорошей уздой для господствующих классов в их завоевательных стремлениях. Известны слова Бюлова, что теперь, главным образом из страха перед социал-демократией, нужно возможно дольше избегать всякой войны. Рорбах в своей книге "Война и немецкая политика" стр. 7 говорит: "если не произойдет какой-нибудь стихийной катастрофы, то единственное, что может принудить Германию к миру, это голод из-за отсутствия хлеба". Он открыто говорит о голоде, который все более чувствительно и более заметно оповещал о себе, чтобы заставить господствующие классы принять какие- нибудь предохраняющие меры. Наконец, послушаем, что говорит выдающийся военный авторитет и теоретик войны, генерал фон-Бернгарди. В своем большом сочинении о нынешней войне он пишет:

"Итак, современное массовое войско во многих отношениях усложняет ведение войны; и кроме того, само по себе оно представляет некоторые опасные моменты, которые не следует недооценивать. Механизм такого войска настолько могуч и так сложен, что оно может быть боеспособным и исполнительным лишь тогда, когда все колесики в общем и целом работают согласованно и когда не происходит сильных и моральных потрясений в большом объеме; думать, что такие явления при постоянно изменяющейся военной обстановке не произойдут, так же трудно как и рассчитывать на исключительно удачные бои. Они, однако, могут быть преодолены, когда они происходят в ограниченном объеме. Если большие, скученные в одном месте, массы выйдут из-под власти командования, они неизбежно впадают в паническое состояние, при котором обслуживание их в большом масштабе становится невозможным. Войсками овладевает дух анархии; такие войска не только теряют свою боеспособность по отношению к врагу, но становятся опасными для своего собственного командования и, разбивая дисциплину, нарушая ход операции, ставят таким образом командование в безвыходное положение.

Война при современном массовом войске при всех обстоятельствах является отважной игрой, предъявляющей большие требования к финансовым и материальным силам государства. При этих условиях вполне естественно, что повсюду делаются распоряжения, которые могли бы в случае начала войны содействовать ее скорейшему окончанию и прекращению того чудовищного напряжения, которое создается благодаря призыву целых наций".

Таким образом, буржуазные политики, так же, как и военные авторитеты, считают войну при современном массовом войске рискованной игрой. Это было важнейшим соображением, посредством которого можно было удержать современных властителей от начала войны, а в случае уже ее неизбежности ускорить ее окончание. Поведение социал-демократии в этой войне, которое во всяком случае было направлено к тому, чтобы смягчить "чудовищное напряжение", рассеивало эти заботы и уничтожило единственную плотину, которая могла бы противостоять бурному потоку милитаризма. Произошло нечто такое, что ни Бернгарди, ни один из буржуазных министров не могли представить себе даже в мечтах: из лагеря социал-демократии раздался лозунг «воздержания», что означало продолжение человеческой бойни. Итак, тысячи жертв, в течение многих лет покрывавшие поля битвы, лежат на нашей совести.

Но как же, несмотря на все — когда нельзя помешать объявлению войны, когда война уже началась, когда стране угрожает вражеское нашествие — как можем мы оставить без защиты нашу собственную страну и отдать ее врагу: немцев-русским, французов и бельгийцев-немцам, сербов-австрийцам? Разве социалистический принцип не провозглашает права самоопределения наций, не говорит, что каждый народ имеет право и обязан защищать свою свободу и независимость? Когда горит дом, разве не нужно сперва потушить пожар, а потом искать того, кто поджег дом? Этот аргумент о "горящем доме" сыграл в поведении социал-демократии как в Германии, так и во Франции, большую роль, он употребляется также и в нейтральных странах: в Голландии он звучит так: "когда корабль течет разве не нужно прежде всего думать о том, чтобы его законопатить".

Конечно, плох тот народ, который капитулирует перед внешним врагом, как плоха и партия, капитулирующая перед внутренним врагом. Лишь одно забыли пожарные горящего дома, что в устах социал-демократии "защита отечества" означает нечто другое, чем роль пушечного мяса под командой империалистической буржуазии. Что касается иноземного вторжения, действительно ли оно представляет из себя такое страшное явление, при котором совершенно парализуется и исчезает всякая классовая борьба внутри страны из-за опасности порабощения? По полицейским теориям буржуазного патриотизма и осадного положения, всякая классовая борьба является преступлением против защиты страны, так как она неизбежно вызывает ослабление и разделение вооруженных сил нации. Этой бессмыслицей и позволила одурачить себя оффициальная социал- демократия. Однако, современная история буржуазного общества показывает на каждом шагу, что для нее чужеземное вторжение совсем не является таким страшилищем, каким она сейчас его рисует, но, наоборот, является испробованным и охотно употребляемым средством против "внутреннего врагa". Разве не призывали Бурбоны и аристократы Франции к вторжению в страну против якобинцев? Разве австрийская и церковно-государственная контр-революция не призывала в 1849 году французского нашествия против Рима и русского против Будапешта? Разве партия «порядка» не грозила открыто во Франции в 1850 году нашествием казаков, чтобы сделать покорным Национальное собрание? Разве не было заключено известное соглашение 18 мая 1871 года между Жюлем Фабром, Тьером и K° и Бисмарком, по которому отпускалась в распоряжение версальского правительства пленная бонапартистская армия и оказывалась прямая поддержка прусским войскам, в целях удушения Парижской Коммуны? Для Маркса было достаточно этого исторического опыта еще за 45 лет до "национальной войны", чтобы разоблачить национальные войны современного буржуазного государства, как мошенничество. В своем известном адресе Генеральному Совету Интернационал по поводу падения Парижской Коммуны он говорит: