Таким образом, империалистическая политика в передней Азии, как и в Марокко, создала конфликт Германии с Англией и Францией. Каким же образом сложились взаимоотношения Германии с Россией? Что лежит в основе этого столкновения? При погромном настроении, неизбежно возраставшем в немецком обществе за ближайшие недели войны, верили всему. Верили, что бельгийские женщины протыкают глаза раненым немцам, что казаки едят стеариновые свечи и разрывают за ноги на куски младенцев, верили также, что целью русской войны является аннексия немецкой империи, уничтожение немецкой культуры и установление абсолютизма от Варты до Рейна и от Киля до Мюнхена.
Соц. — демократический "Хемницер-Фольксштимме" писал 2 августа:
"В этот момент мы все чувствуем обязанность прежде всего бороться против русского кнута. Немецкие женщины и дети не должны стать жертвами русского зверства, немецкая страна не должна быть жертвой казаков. Ведь, если победит Антанта, в Германии будут хозяйничать не английский гувернер и не французский республиканец, но русский царь. Поэтому мы защищаем в данный момент все, что принадлежит немецкой культуре и немецкой свободе, против беспощадного варварского врага".
Франкфуртская «Тагеспост» восклицала в этот же день:
"Мы не хотим, чтобы казаки, которые заняли все пограничные пункты, проникли в нашу страну и принесли гибель нашим городам. Мы не хотим, чтобы русский царь, миролюбию которого социал-демократия не поверила даже в день объявления его мирного манифеста, и который является злейшим врагом русского народа, — господствовал бы хоть над одним немцем".
Кенигсбергская «Фольксцейтунг» ("Народная газета") писала 3 августа:
"Никто из нас, будь это военнообязанный или нет, ни на одну минуту не может сомневаться, что пока продолжается война, он должен сделать все возможное, чтобы удержать далеко от наших границ позорный царизм, т. к. если он победит, тысячи наших товарищей будут брошены в ужасные русские тюрьмы. Под русским скипетром не может быть и намека на право самоопределения народа; не может существовать социал-демократическая пресса, будут запрещены все союзы и собрания, и поэтому никому из нас не может придти в голову мысль, следует или не следует допускать, чтобы победила Россия. Сохраняя наше отрицательное отношение к войне, мы все должны стремиться охранить себя от произвола тех негодяев, которые управляют Россией".
На отношении немецкой культуры к русскому царизму, являющемуся основанием для поведения социал-демократии в этой войне, мы еще остановимся. Что же касается стремления царя к аннексии немецкой империи, то это так же мыслимо, как то, что Россия хочет аннексировать Европу или луну; в этой войне вопрос о существовании стоит лишь для двух государств: для Бельгии и Сербии. Против обоих направлены немецкие пушки с воплями, что дело идет о существовании Германии. С людьми, верующими в существование ритуальных убийств, как известно, не может быть никаких дискуссий. Для людей же, которые следуют известной политической точке зрения, а не инстинктам черни, и не ходячим шовинистическим выдумкам, рассчитанным на чернь, должно быть ясно, что русский царизм также преследует цели аннексии Германии, как и аннексии луны. Во главе русской политики стоят отъявленные негодяи, но не сумасшедшие, и политика абсолютизма, при всех своих свойствах, имеет то общее со всякой другой политикой, что она действует не в безвоздушном пространстве, но в мире реальных возможностей, где вещи твердо стоят на своих местах. Что же касается опасения арестов и пожизненой ссылки немецких товарищей в Сибирь, так же как распространения русского абсолютизма на Германскую империю, то государственные деятели кровавого царя, при всех своих внутренних недостатках, являются лучшими материалистами, чем наши партийные редакторы: эти
государственные деятели, конечно, знают, что политическая форма государства не может вводиться всегда по желанию, но что всякая государственная форма соответствует определенному экономическо-социальному основанию; они знают на своем собственном горьком опыте, что даже в России социальные отношения переросли их господство. Они знают, наконец, что господствующая реакция в каждой стране может проводиться и переноситься в соответствующей форме; что немецким классовым и партийным взаимоотношениям соответствует разновидность абсолютизма Гогенцоллернского полицейского государства и прусской трех-классной избирательной системы. При объективном рассмотрении положения, нет никаких оснований беспокоиться, что русский царизм серьезно вздумает покушаться, даже в невероятном случае своей полной победы, на эти продукты немецкой культуры.
В действительности, противоречия между Россией и Германией были совсем иные. Столкновение произошло не в области внутренней политики, которая, вследствие общности тенденции и внутреннего сродства в течение столетий, создала традиционную дружбу между обоими государствами, но как раз вопреки и несмотря на солидарность этой внутренней политики, — в области внешней мировой захватнической политики.
В России, так же, как и в других западных государствах, империализм складывается из различных элементов; но его сильнейшим побудителем является не экономическое расширение жаждущего своего применения капитала, как в Германии и Англии, но политические интересы государства. Действительно, русская индустрия, как это, вообще, типично для капиталистического производства, при несовершенствах своего внутреннего рынка стремилась к экспорту на Восток — в Китай, в Персию, в Среднюю Азию, и царское правительство стремится всеми силами использовать этот вывоз, как удобный предлог для своих агрессивных целей. Однако, государственная политика является здесь активной, а не пассивной силой. С одной стороны, в завоевательных тенденциях царизма проявляется традиционное стремление к расширению могущественного государства, народонаселение которого достигло в настоящее время 170,000,000 чел. и которое ищет из хозяйственных и стратегических побуждений выхода к свободным морским путям, к Тихому океану на востоке, к Средиземному морю на юге. С другой стороны, сюда примешивается также жизненный интерес абсолютизма — необходимость во всеобщей борьбе великих держав занять почетное место на арене мировой политики, чтобы обеспечить себе финансовый кредит в капиталистических странах, без которого царизм абсолютно не может существовать. Наконец, сюда так же, как и во всех других монархиях, присоединяются династические интересы, которые, при все более обостряющемся противоречии интересов широких масс с формой правления, требуют внешнего раздражителя для отвлечения от внутренних затруднений, — средство, являющееся излюбленным в искусстве государственной политики.
Современные буржуазные интересы, как фактор империализма, играют в царской империи все большее и большее значение. Молодой русский капитализм, естественно, не успевший при абсолютистском режиме и не вышедший еще из стадии примитивного хищничества, стоит, однако, перед блестящим будущим, вследствие неизмеримых естественных богатств гигантской империи. Не подлежит никакому сомнению, что, как только будет устранен абсолютизм, Россия быстро разовьется в передовое современное капиталистическое государство, если, конечно, — это позволит ей международное состояние классовой борьбы. Предчувствие этого будущего, первые, так сказать, проблески этого стремления к расширению и заставляют русскую буржуазию преисполняться твердыми империалистическими стремлениями и с горячностью заявлять при разделе мира о своих притязаниях. Это историческое стремление находит себе поддержку в весьма крупных интересах русской буржуазии в настоящее время. Прежде всего, — это интересы промышленности, производящей предметы вооружения, и смежных с ней; широко объединенная тяжелая индустрия также играет в России большую роль; во-вторых, это — враждебность к внутреннему врагу, к революционному пролетариату, которая особенно поднимает в глазах русской буржуазии ценность милитаризма и отвлекающего действия мировой политики, прикрепляя буржуазию к контрреволюционному режиму. Империализм буржуазных кругов России вырос в грозовой атмосфере революции и, вследствие этого, с особенной резкостью поддерживает традиционную внешнюю политику царизма.
