В американской семье, в общем-то очень демократичной и приятной по взаимоотношениям членов этой семьи, нередко бывает так. Если, например, жена получает 100 долларов в месяц от мужа на хозяйство и если в конце месяца она говорит ему, что появилась какая-то новая вещь, на которую ей дополнительно нужно 15 долларов, муж даст ей эти деньги. Но в следующий месяц она получит на хозяйство лишь 85 долларов, так как |15 долларов брала у него взаймы.

Это деталь, но она раскрывает многое. Она определяет мир интересов американца, его зависимость от вечного подведения нуля к нулю и цента к центу. И вы начинаете понимать, почему жизнь в доме, где этот доллар даже не является последним и где не приходится едва-едва сводить концы с концами, жизнь даже в таком доме очень скучна и однообразна.

Американское общество выработало своеобразную мораль, которую оно формулирует во фразе: «равняться по Джонсам», то есть идти все время вровень с соседом. Если сосед купил новую марку телевизора, вы должны сделать это также. Если соседи привезли новый маленький холодильник, вы должны позвонить агенту и совершить покупку немедленно. Иначе вы отстанете от соседа, а значит, выбьетесь из седла, из «порядка» и постепенно можете превратиться в человека, которого перестанут принимать в гостях, которому перестанут давать в долг, в человека, чей моральный авторитет будет подорван. А это уже страшно!

Как принято подчеркивать в США, средний американец очень часто покупает не тот или иной товар, а уважение к себе. Вот так постепенно методы торговли, купли-продажи, начинают применяться в политике, в культуре, в литературе, почти во всем, что имеет какое-либо значение в американской жизни.

Но, повторяем, это лишь беглый взгляд на среднего американца. Мы отнюдь не стремимся, да это и невозможно, двумя-тремя штрихами обрисовать лицо всей нации.

Средний американец увлекается бейсболом больше, чем книгой, устройством и оформлением кухни и ванны больше, чем театром и музыкой. Но главное, конечно, не в этом, главное в том, что его психология складывалась под влиянием того непреложного факта, что берега Соединенных Штатов лежат далеко от бед и волнений старого мира, Дальнего и Ближнего Востока. Войны проносились мимо, и вечно мирное солнце над страной выработало в характере американца скорее умозрительное представление о несчастьях солдат и их вдов, чем реальное.

И, наверное, кое-кто из тех, кто считает себя знатоком общественных интересов, кто претендует на самое достоверное толкование взглядов, настроений, дум и надежд среднего американца, рассчитывали, что этот порабощенный вещами, заранее продавший свою жизнь американец не очень растревожится из-за приезда советских гостей. Ведь ему годами говорили, что социализм— это общество, которое отнимет у него право на холодильник, на домик, на телевизор, общество, где ему будет отказано в праве на вкусы и привычки, где его ждет этакое холодное, серое, однообразное существование.

И вдруг американец слышит и узнает другое.

Как бы обобщая многие свои высказывания о социалистическом обществе, о коммунизме, Никита Сергеевич

Хрущев заключил их в своем выступлении по американскому телевидению:

— Люди труда, взяв власть в свои руки, положили конец стремлению наживаться за чужой счет. Ведь жадность человеческая — ужасная вещь. Разве был случай, когда миллионер не захотел бы стать миллиардером?

Хочу, чтобы меня правильно поняли. Одно дело, когда человек имеет пару ботинок и хочет иметь еще две-три пары, имеет костюм, а хочет иметь несколько, имеет дом, а хочет построить для себя лучший. Это законное стремление. Социализм не ограничивает вкусов и потребностей людей. Но совсем другое дело, когда человек имеет фабрику, а хочет иметь две, владеет одним заводом, а хочет получить десять. Ясно, что ведь ни один человек, даже вместе со всей своей семьей, даже если бы ему было дано прожить не одну жизнь, не может заработать личным трудом миллион, а тем более миллиард долларов. Этого можно добиться только в том случае, если присваивается чужой труд. Но ведь это противоречит человеческой совести.

Для большинства идеологов и психологов американского общества тот громаднейший интерес, который проявили американцы к визиту Н. С. Хрущева, был прямо-таки необъясним. Неужели они напрасно потратили так много сил на выработку американца на свой собственный манер?! Они просто побоялись даже для себя сказать, что интерес к поездке Н. С. Хрущева по Соединенным Штатам Америки непременно связывается для американцев с их огромным интересом к социализму, к первой и могущественнейшей стране социализма — Советскому Союзу.

Да, убийственным для этих идеологов было то, что взгляды, которые они прививали Америке годами, неузнаваемо изменились, во всяком случае у большинства жителей штатов, за какие-нибудь две недели пребывания Н. С. Хрущева в Америке.

«Американцы перестали бояться коммунизма, когда они познакомились с Хрущевым», — уныло вещал радиокомментатор в Лос-Анжелосе. Да, американцы теперь уже никогда не поверят в прежние басни о коммунизме. Они, выражаясь языком бойких американских журналистов, «прошли всеамериканский семинар по марксизму-ленинизму».

Вот это-то и напугало кое-кого в Америке. И подмечая этот испуг, очень точно выразился однажды Никита Сергеевич Хрущев.

— Кое-кто хотел бы, — указал он, — чтобы мой визит в Соединенные Штаты был лишь возможностью увидеть на банкетах и приемах настоящего стопроцентного большевика.

Однако американцы показали, что теперь их не так-то просто обмануть, что их уже не проведешь на антисоциалистической мутной болтовне. Это они, среднего, или ниже среднего, или выше среднего роста и жизненного уровня американцы, провожали поезд с Н. С. Хрущевым от станции к станции, от километра к километру, от города к городу и посылали ему вслед самые сердечные приветы. И этого следовало ожидать, ибо, как ни сложны и хитроумны реклама, рассрочка, развращенная кастрированная литература, надоедливое телевидение, как ни пытаются ослепить американца блеском кинозвезд, как ни пытаются сделать единственным кумиром его какого-нибудь бойкого боксера или игрока в бейсбол, человек XX века, в том числе и американец, — существо мыслящее, способное в конце концов разобраться в том, что он слышит и видит в мире, вокруг себя.

В Лос-Анжелосе мэр, его «досточтимый» представитель — сын купца, убежавшего из Ростова во время гражданской войны, и полицейский комиссар, а может быть, и еще кое-кто хотели показать Н. С. Хрущеву «холодную и гордую Америку». А эта «холодная и гордая Америка» не верит уже речам мэра, его призывам, как речам и призывам многих других, подобных этому мэру, и все решительнее начинает говорить сама за себя. Город, куда приближался поезд Н. С. Хрущева, красавец Сан-Франциско, как и все следующие города на пути главы Советского правительства, вновь и вновь подтверждал эту мысль.

Вот почему в стремительном экспрессе «Дэй лайт» у Никиты Сергеевича Хрущева было хорошее, больше того, великолепное настроение.