10

О прожитой жизни своей не вспоминаю,

Потому что боюсь правды горьких часов.

И старых изданий своих не читаю,

Потому что боюсь правды редких стихов.

11

На дорогу каменистую я упал с коня.

И дорогу и коня отругал тотчас.

А они в ответ спокойно, не коря меня:

— Всадник тоже виноват. И не меньше нас.

12

Под свистом пуль возрос имам Шамиль.

И дожил до седин святой наиб.

В огне любви возрос певец Махмуд,

Не поседел, а молодым погиб.

13

Старших боялся я в детстве долго.

Старшим стал — боюсь молодых парней.

Правду сказать — опасаюсь людей.

Неправду сказать — опасаюсь Бога.

14

Хитрости много в красивой и гордой.

Я прощаю ей эту вину.

Сколько раз обманула весною погода,

Все равно обожаю весну.

15

Отца могила. Камень — знак вопроса:

— Уйти от споров время не настало?

Могила матери. Знак восклицанья:

— Сын, в ножнах все же место для кинжала.

16

Шамиль так завещал: “Под звоны сабель

Я буду лучше видеть сны свои”.

Я завещаю так: “Мои потомки,

Мой сон тревожьте песнями любви”.

17

“Я”, “Я”, “Я”, — я твержу без конца.

“Я”, “Я”, “Я”, — ты твердишь без конца.

“Я”, “Я”, “Я”, — он твердит без конца.

Разве будут у нас друзья?

18

От общих бед, от личностной тоски

Нашел лекарство я с недавних пор:

По вечерам внимаю музыке реки,

А по утрам смотрю на цепи гор.

19

Бывает: в доме новая жена,

А ты о старой вспоминаешь с грустью.

Вот новые настали времена,

А я о старых вспоминаю с грустью.

20

— Зачем ты все реже

в родной приезжаешь аул?

— Столько близких по духу и крови

покинуло свет!

— Но там ты родился

и воздух свободы вдохнул.

— Без друзей и на родине радости нет.

21

Вот молодости и старости моих граница.

И старость перейти ее,

как нарушитель, тщится.

Любовь и сила, песня и кинжал

у юности в руках,

Но почему ж бежит она

от молящегося старика?

22

Белый платок тот в далекий вечер,

Наброшенный на белые плечи,

Кажется мне победным стягом,

Вознесшимся над Рейхстагом.

23

Поразительно, что, любя всех своих:

Женщин, детей — по собственной воле,

Мужчины любят и женщин чужих!

Так вороны любят чужое поле.

24

Белое и красное на лице твоем

Дружно уживаются — любо посмотреть.

Почему же вечно, как клинок с клинком,

Белые и красные бьются, сея смерть.

25

Если б он родился далеко-далеко.

Стал бы он для нас красивейшей птицей.

Но, развратник, рядом кричит: “Ко-ко-ко!”

И на петуха принято сердиться?

26

Я был доволен всем: очаг есть, есть жена

И дети... Нет нужды в вине и хлебе.

Но я решил, что мне поэзия нужна.

И тесно стало мне и на земле, и в небе.

27

Мальчишкой я залез на крышу.