Они уже подъезжали к больнице, и Эдик-Самарин вдруг сказал:

— Подполковник, я бы хотел, чтобы вы работали у меня. Если вы согласны, то ваши условия?

— Я как-то не думал об этом, — сказал Сергунин, — да и не время…

— Вы мне нужны сейчас.

Сергунин вдруг осознал, что Царь Мира в отчаянном положении — без охраны, в чужом теле, в крайне двусмысленной ситуации по отношению к любимой женщине… Конечно, он не так уже беспомощен — задерживать его было бы опрометчиво. И все же…

Он посмотрел на Алину — та сидела на переднем сиденье, перехватил взгляд измученной, напуганной и прекрасной женщины, и сердце его дрогнуло. Он вдруг понял, что сделает все, чтобы спасти ее. Не Царя, нет, черт с ним, но подвергать эту женщину дальнейшим мучениям, выполняя свой служебный долг, Сергунин не мог, не хотел.

— Что от меня требуется? — спросил Сергунин.

— Я должен вернуться в свое тело. Его обязательно нужно прооперировать. Я не знаю, сколько это займет времени. В каком-то смысле я в ваших руках. Все это время Алина, Сергей, я, мое бывшее тело и врачи — все должны быть под охраной, чтобы никто не мог войти туда, где мы будем. Нас хотели убить. Я знаю теперь кто. Но сейчас нам нужна помощь. Я не забуду этого.

— Охрану я вам постараюсь обеспечить, информация о случившемся не станет пока достоянием общественности, она будет сообщаться в органы внутренних дел в том объеме, который необходим для проведения следственных действий, — сказал Сергунин.

Дальше они ехали молча. Сергунин выжимал из машины максимум скорости.

Слов на ветер он не бросал. Через пятнадцать минут Алина и Сергей были уже в больничной палате, где женщине дали снотворное, а Сергею наложили повязки. Эдик-Самарин и тело Власова находились в реанимационной. Сергунин вызвал из Москвы сослуживцев на подмогу — каждый из них стоил взвода. В ожидании их приезда он сам дежурил в коридоре у дверей обеих палат.

Эдик-Самарин в это время говорил главврачу Корниенко:

— Хоть прыгните выше головы, но вам нужно заштопать это тело и полностью восстановить его.

— Но это невозможно, там не только повреждения от пуль — с ними мы справимся, но посмертные изменения, деструктуризация…

— Сделайте все, что сможете, а дальше я сам, — сказал Эдик-Самарин. — Поймите, доктор, я заплачу вам и сделаю все, что вы попросите. Помогите мне.

— Хорошо, мы сделаем все, что в наших силах, — проговорил Корниенко. Ему еще не приходилось оперировать труп с целью его оживления. Он подумал, что все это смахивает на коллективное сумасшествие, но позвал бригаду врачей и начал операцию.

Спустя примерно полчаса, когда Сергунин рассказывал обо всем, что произошло, вызванному им милицейскому патрулю, умолчав о переходе Власова в другую оболочку, в коридоре появился майор Батищев. Он почему-то не стал подходить к Сергунину и даже сделал вид, что не узнал его. Подполковнику это не понравилось. Патрульным он сказал примерно следующее: неизвестными совершено похищение актрисы Ворониной, они же хотели убить ее мужа Эдуарда Власова, когда он попытался ее освободить. Власов ранен и находится в клинике. Один из неизвестных убит, второй скрылся.

Он не знал о связи Батищева с Самариным, но когда спустя еще минут двадцать в коридоре появились пятеро парней в спортивных костюмах и кроссовках, и вид у них был, что называется, протокольный, Сергунин сопоставил это со странным поведением Батищева и насторожился. Интуиция его сработала верно. Когда парни, потоптавшись с полминуты в конце коридора, направились к реанимационной, подполковник достал пистолет, довольно демонстративно передернул затвор и громко сказал:

— Не приближаться!

— Ты что, мужик?… — развязно сказал тот, что шел впереди. — Ты чего за пушку хватаешься? Часовой, что ли?

— Еще шаг — и узнаешь, — спокойно сказал Сергунин, уже не сомневаясь в намерениях «спортсменов».

Их вожак усмехнулся, обменялся взглядами с остальными, окинул взором пустой коридор — персонал был предупрежден и без особой надобности не заходил на этот этаж, — потом развернулся и медленно пошел к лестнице. Подполковник, однако, знал почти наверняка, что за этим последует, и прижался к стене, прячась за небольшой выступ. Полностью его этот выступ не закрывал, но нужно было очень хорошо прицелиться, чтобы попасть в Сергунина. Пройдя шагов семь, вожак «спортсменов» резко шагнул в сторону, и тут же загремели выстрелы — двое его напарников, достав стволы, открыли огонь по Сергунину. Два ответных выстрела свалили одного из неопытных боевиков: они как-то позабыли о собственной уязвимости, а Сергунин стрелял метко и целил в грудь — ему было не до сантиментов. На пол упали все пятеро, но четверо могли продолжить игру, если бы не резкий окрик с тыла:

— Лежать, не двигаться!

Увидев оперативника Николая с автоматом в руке, боевики предпочли сдаться. Раненого оставили в больнице, остальных увезли. Николай, примчавшийся на патрульной машине, сообщил местным милиционерам, что попытается найти второго похитителя Алины, скрывшегося с места преступления. Объяснять, что произошло в действительности, он не собирался — тем более что сам еще не мог поверить, что все увиденное им — не фокус и не галлюцинация. Он присоединился к Сергунину, а еще через несколько часов подъехали шестеро помощников подполковника.

Операция продолжалась часов пять. Несмотря на то что в тело Власова попали четыре пули, повреждения оказались исправимыми. Была большая кровопотеря, но кровь в больнице нашлась. Сердце и печень не пострадали, и Корниенко, увидев это, с облегчением вздохнул. Бригада врачей сделала почти невозможное. Все это время Эдик-Самарин неподвижно просидел в углу на стуле. Ему удалось восстановить способность создавать эфэлов, и он вышел в коридор, чтобы убедиться, что палата Алины и Сергея, а также реанимационная теперь находятся под охраной не только людей, но и летающих молний. Выстрелы он слышал, но не отреагировал на них. Лишь восстановив эфэлов, Эдик-Самарин спросил Сергунина, что произошло. Тот рассказал и спросил в свою очередь, зачем было Самарину покушаться на Эдика и Алину. Эдик не ответил на этот вопрос, пробормотав, что позже объяснит все.

Наконец Корниенко отошел от операционного стола и глухо сказал Эдику:

— Мы сделали все, что могли. Сейчас зашьем и… Но ведь… он… мертв. — Тон его был полувопросительным.

Эдик-Самарин кивнул:

— Все нормально, доктор. Спасибо.

Он вдруг поднялся и тяжело вышел из палаты. Попросил Сергунина снять наручники, тот молча выполнил его просьбу. Какой-то шаркающей походкой он прошел в соседнюю палату, где лежали Алина и Сергей. Эдик сел на кровать около Алины, покосился на Сергея. Тот спал, накачанный лекарствами. Алина, казалось, тоже спала. Эдик-Самарин осторожно прикоснулся к ней новой рукой, непроизвольно, вздрогнув, когда увидел не свою конечность. Она открыла глаза и вдруг испуганно отшатнулась. Во взгляде ее было столько ненависти и страха, что Эдик приподнялся, протянул было к ней руку, но, увиден, как она вжалась в стенку, попытался улыбнуться.

— Алиночка, это я… — сказал он, — это я, Эдик. Я хотел с тобой посоветоваться… ты… мне оставить это тело? Это возможно, — торопливо добавил он.

Она продолжала смотреть на него с испугом, потом отрицательно покачала головой.

— Не надо, да? — спросил он.

— Нет. Не надо, — тихо сказала она.

Эдик поднялся, и вдруг странный приступ злобы нахлынул на него — ему даже почудилось, что это не его, чужая злоба.

— Но ведь он лучше, чем я, — внезапно резким голосом сказал он. — Он смотри какой красавчик. — Эдик вдруг рванул рубашку, и пуговица покатилась по полу.

Алина смотрела на него, не отрывая глаз.

— Сильный, высокий, — продолжал Эдик каким-то сварливым голосом, и опять ему показалось, что это не его, чужие интонации. Алина наконец пришла в себя.

— Эдик, — тихо сказала она, — пожалуйста, вернись в прежнее тело, если это возможно…

— Да-да, — торопливо сказал он, сникнув. — Хорошо, я так и сделаю. Они еще пожалеют, — добавил он не совсем понятную фразу и вышел.