Эдик и Алина сразу поняли, в чем дело. Шла разборка. И настроение в зале явно было не в пользу вошедших.

— Очень хорошо, что вы пришли, — сказала Гаврилина оскорбленным тоном, — мы как раз о вас и говорим.

— Надеюсь, только хорошее, — саркастично заметил Власов.

Он даже не подозревал, как обескуражил всех этой совершенно необычной для него фразой, или, вернее, тоном. Вместо не очень уверенного в себе и во всем сомневающегося интеллигента перед труппой предстал другой человек, которого они не знали, но «клевать» его было явным риском — это все почувствовали. Однако Гаврилина решила идти ва-банк, ощутив смену настроений и спеша упредить возможную контратаку.

— Не только хорошее, — звонко сказала она. — Объясните нам, пожалуйста, Эдуард Артемьевич, почему, например, в вашей предстоящей постановке «Макбета», которую вы замыслили, главные роли будут играть не заслуженный артист Медведев и не опытные актрисы, а, прямо скажем, начинающий актер Власов, никому не известный в этом качестве, и молодая, неопытная и неподходящая ни по типажу, ни по возрасту актриса?!

— Типаж! — громко сказал Эдик и вдруг расхохотался. — Господи, и с этой дурой я работал! Это же курам на смех! Типаж!

— Что? — растерянно пробормотала Гаврилина и беспомощно поглядела в зал на недоуменно молчавших актеров.

— Эдуард Артемьевич! — встревоженно сказал Батанов. — Что это вы?

И вдруг вся труппа неопределенно, но возмущенно загудела.

— Да это просто… я не знаю… хулиганство, — сказала Гаврилина, а потом, на пределе своего актерского мастерства, трагически бросила: — Паяц! — Она пошла по проходу, истерически рыдая, и посреди зала завопила: — Я не буду больше с ним работать!

Дойдя до амфитеатра, она остановилась и упала в кресло, закрыв лицо руками.

Труппа заволновалась, и начали уже раздаваться выкрики «Хватит!», «Издевательство!», «Не будем терпеть!».

Батанов почувствовал, что настало его время. Он встал, подошел к сцене и поднял руку:

— Тише, прошу вас! Тише! Актеры смолкли.

— Эдуард Артемьевич, вы, я понимаю, перенесли потрясение, но это не дает вам права оскорблять людей, с которыми вы проработали несколько лет. Труппа справедливо возмущена. Люди хотят, чтобы им объяснили, что происходит. Я прошу вас… вести себя…

— Охамел совсем! — произнесла сквозь рыдания Гаврилина. Труппа снова возмущенно загудела.

— Гуси-гуси, га-га-га! — громко сказал Эдик. Все замолчали и уставились на него уже с каким-то страхом, как на помешанного, схватившего топор. — Чего тут объяснять? Почему Алина играет? Да потому что вы ей в подметки не годитесь! И Медведев тоже. Он не тянет. Да и вообще видал я вас всех. С меня хватит. Я ухожу. Ищите другого режиссера. Я из …на конфетки делать не умею.

Изумленное молчание на этот раз длилось не меньше сорока секунд. Хорошо держим паузу, подумал Эдик.

— Эдуард! — вдруг звонко сказала Алина. — Разве так можно? Это неправильно!

— Не мечите бисер… — хмуро пробормотал Власов, не ожидавший, видимо, что Алина осуждает его. Но он вспомнил, что она актриса, что ей нужно жить и работать и что своей опрометчивостью он наносит удар и по ней. Да и ему самому некуда деваться. Он ведет себя подобно гению, но он не гений. И, кроме творчества, есть забота о хлебе насущном. А что он может дать Алине, кроме вдруг возникшей внутренней уверенности в своей исключительности, ничем не подтвержденной. Все это пронеслось у него в голове, но назад уже хода не было. Возникла еще одна пауза. И в это время в дверях появился вахтер. Увидев, что все молчат, он громко сказал:

— Эдуард Артемьевич! Вас там девушка спрашивает, по срочному делу. Сможете выйти?

— Да, — сказал Эдик, внезапно вспомнив о девице, соблазненной им в тот день, когда они с Ильей нашли зеркало. К тому же ему действительно хотелось уйти, он не знал, что делать дальше. Поэтому он быстрым шагом вышел из зала.

Алина осталась одна против обескураженной и обозленной труппы. Она чувствовала, что свой гнев оскорбленные актеры перенесут на нее, но не ожидала, что все будет так откровенно.

— Господи, да он рехнулся совсем, — сказала Цветкова, — да, по-моему, это она, — Цветкова кивнула на Алину, — ему башку вскружила. Был же спокойный мужик.

— Это ее надо было выгнать! — взвизгнула со своего места Гаврилина и, поднявшись, вновь устремилась к сцене, почуяв вкус победы, пусть даже пирровой. — Евгений Сергеевич, вы правы насчет Власова, но виновата во всем она! Вы же видели, Власов не в себе! Да и без него обойдемся! Но и с этой надо разобраться. Найдем другого режиссера, еще получше, так ведь она и перед ним будет задницей вертеть, спиной роли зарабатывать!

— Что вы говорите?… — пролепетала Алина. Вообще она умела давать отпор, но не женскому хамству.

— Что — что? Все знают! — визгливо прокричала Гаврилина.

— Вы в такой бездарной манере между собой разговаривайте, а со мной не смейте! — сказала Алина, испепеляя Гаврилину взглядом. Та вдруг попятилась.

— Между собой… — сказала она растерянным голосом. — Да можно и так. Вот эта сидит тут… тоже… повисла на шее у мужика. — И Гаврилина, вдруг отвернувшись от Алины, ткнула пальцем в сторону Цветковой, склонившейся к Медведеву.

— Что-о?! — прошипела Цветкова, поднимаясь с кресла. — Ты про меня?! Да ты что?! — Она просто задохнулась, возмущенная неожиданным выпадом союзницы.

— Эта идиотка просто злится, что я не ее трахаю, — вдруг степенно и звучно промолвил Медведев.

Его слова прозвучали похлеще грома среди ясного неба. Спустя секунду разразилась гроза. Все актеры повскакивали со своих мест и злобно орали друг на друга, Гаврилина подскочила к Цветковой и отвесила ей звонкую оплеуху. Цветкова повалилась в кресло, а ее любовник схватил Гаврилину мощными руками за плечи и стал трясти что есть силы, так что у нее даже зубы застучали.

— А вы что же, Евгений Сергеевич? — звонко сказала вдруг Алина, перекрывая шум. — Поддали бы им жару, вы же директор.

Батанов, дотоле с раскрытым ртом наблюдавший за сражением, вдруг хищно и мстительно ухмыльнулся, потер руки и, подбежав сзади к Медведеву, дал ему коленкой пинка пониже спины.

— Ах ты, сволочь! — проревел Медведев и, развернувшись, двинул директора по уху.

Батанов свалился под ноги двум дамам, тузившим друг друга, и они, не прекращая своего занятия, добавили к нему сложное упражнение, виртуозно пиная ногами бедного директора. Схватка разгорелась не на шутку. Мужики уже всерьез били один другому морды, кое-кто из женщин, вцепившись сопернице в волосы, катался по полу меж кресел.

— Прекратите! — крикнула Алина, прижав ладони к щекам. — Сейчас же прекратите! Как вам не стыдно!

Первым опомнился Батанов. Он отпрыгнул в сторону и начал поправлять галстук. Вслед за ним угомонились и остальные. Дольше всего продолжалась схватка Гаврилиной и Цветковой, но Медведев и один из актеров растащили их в стороны, и вскоре в зале стало тихо, если не считать тяжелого дыхания бойцов и яростного шипения зачинщиц побоища.

— Просто беспредел! — сурово провозгласил Батанов. — До чего мы докатились! У нас спектакль через час.

— Надо разойтись и привести себя в порядок, — хмуро предложил Медведев, держась за расцарапанную щеку.

— А вы будете барона играть с подбитым глазом? — спросил Батанов у молодого актера, получившего по физиономии.

— А что я? Все же дрались… — растерянно ответил тот, — загримирую как-нибудь.

— Да-да, давайте готовьтесь. Алина, вы ведь будете играть? — обратился к ней Батанов.

— Да, — тихо ответила она.

— Ну и преотлично, — заключил Батанов. — Просто наваждение какое-то. Давайте извинимся друг перед другом хотя бы…

Он подошел к Медведеву, неловко похлопал его по плечу, тот пожал директору руку. В зале началось что-то вроде стихийного братания. Особенно выделялась скульптурная пара «Рыдающая Гаврилина на плече скорбно застывшей Цветковой». Вскоре все покинули зал и разбрелись по гримерным. Батанов, как-то криво и виновато усмехнувшись Алине, прошел в свой кабинет. Алина же села в кресло и попыталась понять, что случилось. Мысли путались, и она тряхнула головой, заставив себя сосредоточиться на предстоящем спектакле. «Три сестры». «В Москву, в Москву!» — не надо входить в роль, настроение у нее сейчас соответствующее. Даже вспыхнувшая любовь к Эдику казалась ей столь же безнадежной, особенно после того, как он умыл руки, оставив ее наедине с беснующимися коллегами. Нужно работать, нужно играть, пока это единственное, что ей остается. Можно эффектно хлопнуть дверью, но это никого не волнует. А что потом?