Ангельская белизна. Девственный снег.

Алф Хеллот был острием лыжи, режущим свежий снег. Белизна его не слепила. Он видел след, оставленный позади. Необходимо идти дальше. Он сказал:

— У меня еще одно свидание. С Черной Дамой.

— Шпионский самолет?

— Я трахну ее. Ты можешь говорить о ней. Я могу подняться и трахнуть ее. В этом вся разница.

Серебристый Лис сидел за рулем.

В новеньком «вольво» он ехал по Рёнвиквеген, направляясь к центру; сзади сидели Марвель Осс и тот, кого прозвали Войс-оф-Америка. Серебристый развил хорошую скорость и уже свернул на Большую улицу, когда заметил нечто необычное.

Организованное рабочее движение никогда не располагало сильными позициями в Будё. Город всегда был оплотом властей. Правда, губернаторы и церковники не одну сотню лет, хоть и без особого успеха, силились формовать северян по своему подобию, зато больше преуспели скупщики, преобразующие труд рыбаков Севера в приличный барыш для себя. Но ни эти тузы, ни их многочисленные помощники в городе не считали 1 Мая подходящим днем для демонстрации политической силы.

Тем не менее в это неожиданно прекрасное весеннее утро изрядное количество горожан сплотилось под знаменами и лозунгами Объединенного профсоюза Будё. Спозаранку звонкие звуки духовой музыки вселяли бодрость в горожан, зовя их на поле брани, и теперь множество лозунгов требовали дальнейшего прогресса, требовали разоружения и мира, настаивали на бойкоте режима апартеида в Южной Африке. На всем пути от школы выстроились зрители, и было их так много, что, когда символическое шествие исторической необходимости во главе со знаменосцами и музыкантами вступило на главную улицу Будё, сторонники прогресса и развития могли убедиться, что сама улица и тротуары по бокам битком набиты людьми.

Апрель в Салтенской долине выдался теплее обычного, и в день Первомая весеннее солнце сияло в кругу декоративно разбросанных по небу облаков, кои поощряли ораторов начинать свои речи живописными метафорами насчет отступающих пред восходящим солнцем туч, подчеркивая глубокий смысл, заложенный в этом именно сегодня, в день боевого смотра международного рабочего класса.

Серебристый Лис не видел ни солнца, ни облаков. Он резко выжал тормоза. Шведские автостроители потрудились на славу. Машина остановилась как вкопанная. Водителя и двух пассажиров на заднем сиденье бросило вперед. Откинувшись обратно, они увидели, как Большую улицу заполняют ряды демонстрантов. Серебристый тотчас уразумел, что ему не протиснуться мимо оргкомитета, музыкантов и знаменосцев. И еще кое-что бросилось ему в глаза. А именно развевающиеся красные флаги, профсоюзные знамена и развернутые транспаранты с надписями на непонятном, но грозном языке. Которые он истолковал по-своему.

Не долго думая, Серебристый врубил заднюю скорость и оглянулся через плечо. Боковая улица была пуста, еще не поздно ретироваться. Но одновременно он встретил взгляд Марвеля Осса, и этот взгляд озадачил его.

— Они проведали, — выпалил Серебристый Лис. — И теперь охотятся на нас. Нам надо убираться отсюда!

Войс-оф-Америка подхватил:

— Это же коммунизм? Чистейшей воды коммунизм! Коммунистический переворот! Они захватывают власть в этой стране!

Лицо Марвеля Осса по-прежнему смущало Серебристого. Не снимая ноги с педали, он сказал:

— Едем прямо на аэродром?

— Идиот!

Возглас Марвеля Осса адресовался в равной степени обоим его спутникам. Их поведение было до того возмутительно нелепым, что он даже не пожелал браниться во множественном числе.

Войс-оф-Америка сунул правую руку под пиджак, к левой подмышке.

— Пробьемся, — сказал он с надеждой.

— Пробейся в стратосферу! И оставайся там!

Серебристый понял, что сейчас самое разумное — снять ногу с педали.

— Это вот, — Марвель Осс кивком указал на шествие, — это демонстрация, контролируемая правящей партией, той самой, что пригласила нас сюда. Будем спокойно сидеть на месте, пока народ приветствует нас. Сегодня день труда, господа. Другими словами — Первое мая, и они демонстрируют в нашу поддержку. Когда они исправно продефилируют мимо, мы тоже присоединимся к шествию, проедем немного следом, после чего подкатим к гостинице. Спокойно, не торопясь.

Шествие было длинным и затянулось надолго. Группа рабочей молодежи шла где-то в самом конце. Нетрудно было узнать Китти, которая несла толстую пачку газет и сверх того дирижировала хором, скандирующим лозунги. Даже опустив стекло и высунув голову, Марвель Осс не смог разобрать, что именно с таким жаром возглашает хор в этой норвежской трагедии. Замыкал шествие еще один оркестр, изо всех сил старавшийся заглушить хоровую декламацию лихим попурри на темы Сусы. И наконец, за оркестром следовала анархическая ватага шпингалетов на трехколесных велосипедах и без оных. На том все и кончилось. Улица опустела. Серебристый отпустил тормоза и медленно покатил по Большой улице следом за арьергардом демонстрации.

На углу, за которым участники шествия растворялись в толпе на площади, Марвель Осс попросил Серебристого остановиться. Путем сложных физических маневров ему удалось извлечь свое непомерно громоздкое туловище из машины. Сказав Серебристому, чтобы ехал в гостиницу и ждал там, Марвель Осс повернулся спиной к своим новым соотечественникам и взял курс на площадь.

Он ступил на нее как раз в ту минуту, когда шло представление главного оратора. Нильс Хёнсвалд был трезвый политический деятель, его никакая погода не поощрила бы прибегнуть к цветистым метафорам. Прожженный политик, он представлял партию с коминтерновским прошлым и натовским настоящим, которая на базе такого исторического наследия развила специфическую форму тоталитаризма по-американски.

Как и следовало ожидать, председатель оргкомитета делал упор на другие стороны вопроса, подчеркивая несомненные заслуги Нильса Хёнсвалда перед партией, страной и народом. К шестидесяти годам он стал одним из самых опытных и облеченных доверием служак Рабочей партии. Он находился на вершине власти — своей и своей партии. С двадцати лет Хёнсвалд трудился в партийной прессе и представлял НРП в политических органах, преимущественно в небольших городах по берегам Осло-фьорда. В середине тридцатых годов стал редактором «Сарпсборг арбейдерблад», одновременно заседая в муниципалитете. В годы оккупации отличился на подпольной работе. Трижды был арестован немцами; сидел в концлагере Грини до мая 1945 года. Когда ворота лагеря открылись, для Нильса Хёнсвалда открылись также пути для более ответственной политической деятельности. На первых же послевоенных выборах он был избран в парламент и очень скоро заявил о себе. Спустя несколько лет после дебюта в общенациональном масштабе он восседал за королевским столом в качестве министра снабжения в первом правительстве Эйнара Герхардсена. С середины пятидесятых годов Нильс Хёнсвалд — легендарный руководитель парламентской фракции Рабочей партии; именно он внедрил парламентскую практику, прочно связанную с его именем. Он заседал в расширенной комиссии по делам конституции и внешней политики, стал членом президиума стортинга. Так что в этот майский день на центральной площади Будё поднялся на трибуну один из наиболее влиятельных (после самой верхушки) политических деятелей страны, в шляпе с высокой тульей и сером габардиновом пальто для защиты от порывов резкого весеннего ветра. Кто, как не Нильс Хёнсвалд, был причастен к политическим мероприятиям последнего десятилетия, призванным обезопасить жизнь и будущее норвежского народа, — от вступления в Североатлантический оборонительный союз до установки локаторов и пеленгаторов вдоль всего побережья и, наконец, размещения первых союзнических складов тяжелого вооружения, одобренного парламентом 10 декабря предыдущего года.

А Марвель Осс? Свободный, во всяком случае, от парламентской ответственности за что бы то ни было, он рыскал по всей площади, по парламенту улицы, тщетно пытаясь обнаружить Алфика Хеллота. Зато Китти, как говорится, сама бросалась в глаза. Она отнюдь не терялась в толпе. Энергично приступила к распространению своих газет, то и дело вступая при этом в жаркие дискуссии, и фразы, произносимые с трибуны в микрофон, явно не могли умерить ее пыл.