— Спасибо, старшие товарищи, за науку. Ааагромное. И пошли вы все… туда, откуда вышли.
С этими словами он повернулся к ним спиной и зашагал к строю ОМОНовцев. Как на параде, только что без отмашки и не чеканя шаг — впрочем, это затруднительно было бы старыми кроссовками. Все остолбенело смотрели ему вслед. А Денис через пару шагов вдруг… запел.
И все вздрогнули.
— Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой…
— он сделал ещё два шага (Игорь физически ощутил: вот сейчас набирает воздуху..) — и рванул так, что солнце зазвенело в небе в ответ — как бронзовый щит, по которому с размаху ударили мечом.
Перед боем.
— Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная,
Священная война!
Он шёл на строй ОМОН не глядя. А вернее — глядя поверх голов, куда-то за мыс. Игорь и сообразить ничего не успел — просто обнаружил себя идущим рядом с Денисом. А по другую сторону шагал Сенька. И ещё кто-то. И ещё — из экипажа, и просто ребята и девчонки из станицы.
Мутная стена приближалась. У неё не было лиц. Даже у бегавшего впереди с мегафоном молодого капитана — без шлема — не было лица. Белёсое пятно.
И ещё были чёрные срезы стволов. И — песня Дениса. Он пел куплет, который в современном варианте исполнения выкидывают почти всегда. Уж слишком он откровенный… и злободневный.
— Как два различных полюса
Во всём враждебны мы!
За свет и мир мы боремся,
Они — за царство тьмы!
И юные голоса подхватили:
— Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная,
Священная война!
— Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб!
— вдруг услышал мужской голос Игорь и удивлённо обернулся. Губинстарший нагнал сына. А следом… да, следом, выстраиваясь в плотный ряд, шли плечом к плечу остальные казаки. И новые голоса присоединялись к песне…
— Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная,
Священная война!
Киркорова больше не было слышно. И не было видно чёрных дырок. Капитан что-то кричал. Но и его не слышали… более того, похоже, его не слышали сами ОМОНовцы. Они как-то переглядывались, ворочали шлемами, линия щитов дрожала и колебалась.
Голос Дениса вдруг сорвался. Как будто треснул. Но Игорь, мельком взглянув на него, подхватил — ни о чём не думая, в голове была звонкая пустота, а в ней загорались строчки — алые на клубящемся чёрном фоне:
— Дадим отпор душителям
Всех праведных идей!
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!
И — вокруг ухнуло:
— Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идёт война народная,
Священная война!
Игорь не заметил, как и когда они прошли ОМОН. Глаза Дениса сияли, он кивал и смеялся, но почему-то больше не пел…
— Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать!
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!..
Атаман Иргаш остановился перед сбившимися в кучку "СВОИ" ми. Те смотрели с тупой растерянностью, кое-кто продолжал двигать челюстью, пережёвывая жвачку. Иргаш внимательно осмотрел их и негромко сказал:
— Ну-ка, пакостники… бр-р-рысь.
Загремели падающие лопаты…
… Губин-старший обнимал Дениса, который смущённо отстранялся. Кажется, просил прощения. Игоря это не очень интересовало. Он подбежал и затряс друга за плечи:
— Ты… ты… ну ты дал! Ты…
— Я больше не смогу петь, — Денис улыбался и еле говорил, какой-то хрип давил наружу.
— Ч… что? — Игорь словно споткнулся на бегу, отстранился, изумлённо глядя на Дениса. Перевёл глаза на лицо его отца. У того по щекам текли слёзы. А Денис махнул рукой:
— Сорвал… У меня ведь ломается, мне ведь ещё на том концерте говорили, чтоб берёгся… — он засмеялся: — А чёрт с ним, самое главное я всё равно уже спел!
— Денис… погоди, Дениска… — Игорь сделал ещё шаг назад. — Как же ты… Да что же ты наделал?!?!?!
— А! — капитан «Вепря» отмахнулся и сказал отцу: — Пошли, па… Игорян, ты не против пешком, я отца довезу? Женщины наши небось уже думают, что нас тут газами затравили. А какие от них газы, одна вонь…
— Да… да-да, конечно… — Игорь запнулся пяткой о камень, чуть не упал и долго смотрел вслед уходящим отцу и сыну, не обращая внимания на то, что творилось кругом…
… - Съезжают многие, — сказала бабушка Надя, глядя, как Игорь ест. — Боятся оставаться… — она вздохнула. — Вот и у меня один уехал…
Игорь поднял глаза. Подумал. Сказал:
— Бабуль… может, тебе меня кормить… — но тут же увидел, как в глазах старухи загорелось что-то странное. Интуитивно начал вставать, не отводя от неё взгляда: — Бабуль… ты чего?
— Кормить?.. — очень раздельно произнесла бабушка Надя. — Ах ты поганец болтливый…
В руке у бабушки оказался сдёрнутый со стены шнур от старого кипятильника. Игорь ойкнул и рыбкой вынырнул в окно…
… На сарай бабуля не полезла. Генка и Надька, устроившись на перилах крыльца, с интересом наблюдали за тем, как она марширует вокруг строевым шагом, по временам показывая обескураженному внуку стянутый в жгут шнур. Игорь опасливо косился вниз, потом загорланил:
— Сижу за решёткой в темнице сырой,
Вскормлённый в неволе орёл молодой… — и осекся, вспомнив Дениса. Но бабушка Надя плюнула и бросила шнур:
— Слезай, — махнула рукой она. — Мусор один у вас в голове в эти годы, я-то знаю.
Игорь спрыгнул. Бабушка уселась на ступеньки крыльца (старшие ребята тут же удалились), и мальчишка сел рядом.
Молча.
* * *
Вечером на месте предполагавшейся стройки появился большой деревянный крест. Он смотрел на море, и к крестовине была привинчена медная табличка с крестом и надписью:
Спите, братья
Э П И Л О Г
СТАРЫЕ ДОЛГИ
Долгий путь… Он много крови выпил.
О, как мы любили горячо
В виселиц качающемся скрипе
И у стен с отбитым кирпичом…
Э. Багрицкий
