Игоря разбудил петух.
Он орал и орал почти над самым ухом, надсадно и зловредно, как будто понимал, что мальчишка слышит его и стремился именно к этому — разбудить любой ценой. Игорь ворочался, зарывался в подушку и ругательски ругал того из соседей, кто — идиот, садист ненормальный! — вздумал за каким-то чёртом сделать такую запись и крутить её с утра пораньше, да ещё и без конца. И климат-контроль почему-то выключен — Игорь буквально обливался потом, постель промокла насквозь.
Наконец петух заорал особенно изощрённо, с каким-то вызывающим переливом, со стеклянным бульком в горле — и Игорь сел на кровати, покачиваясь, сильно ударившись ногами в оказавшийся буквально рядом пол.
Было и правда очень жарко. В щелястые стены падали лучи света — узкие и тонкие, широкие и длинные. Раскладушка поскрипывала брезентом. Пахло йодом, сеном и сухой землёй. Игорь посмотрел на свои ноги. Они стояли на твёрдом и относительно прохладном земляном полу. — колченогого старого стула, устроившегося возле большого круглого стола, высовывался боком зелёно-оранжевый рюкзак — именно туда Игорь вчера и запихнул его перед тем, как упасть на раскладушку. Одежды не было — не иначе как бабуля забрала стирать. Не лишнее: за вчерашний день, добираясь на автобусе от Новороссийска сюда, в станицу Виноградную, Игорь пропылился и вымок от пота.
Петух опять заорал. В щели стены Игорь видел теперь, как целая тьма кур (а интересно, можно ли про белых кур сказать "тьма"?)с упоением что-то клюёт точно возле его обиталища, а петух руководит этим делом с плетня. Ещё был виден бок колодца, а дальше — на соседнем дворе — какая-то девчонка вешала бельё. Девчонке было лет 1314 и, когда он тянулась к верёвке, то короткое платье поднималось очень высоко. Игорь полюбовался этим зрелищем. Ничего. Потом посмотрел на часы и ужаснулся. Если в семь утра такое пекло, то что будет потом?!
И все-таки он не жалел, что приехал сюда. Да и с самого начала не жалел. В основном, конечно, потому что родители с ним поехать не смогли, а это означало свободу. Бабушка Надя, наезжавшая в Москву пару раз в году, во внуке души не чаяла и давно зазывала к себе. Но до этого лета Игорь к призывам ехать на северное побережье Чёрного моря оставался равнодушным — ему представлялись некие дикие места, где нет ничего для нормального отдыха.
Но в конце прошлого лета двенадцатилетний Игорь Колыванов серьёзно увлекся альпинизмом и радиоделом. Мама сперва ахала и охала, но потом они с отцом решили, что это во всяком случае лучше, чем увлечься сигаретами, пивом или наркотиками. В классе Игоря из двадцати пяти учеников было семнадцать русских (типичная для Москвы ситуация), а из них половина уже прочно сидела в свои двенадцать на «травке» и щедро предлагаемом пиве (тоже ничего необычного).
Весь год Игорь усиленно занимался. Летом альпинисты собирались ехать на Алтай, но что-то нарушилось в спонсировании, и, вспомнив виды и пейзажи черноморского побережья, Игорь — сперва по-тихому, потом — в голос — заговорил о том, что хочет поехать на Чёрное море. Дальнейшее было делом техники, родители и не особо сопротивлялись, понимая, что в противном случае единственному сыну придётся сидеть до августа — на август предполагался у них отпуск — в Москве, а это не лучшее место для летнего отдыха. Мама правда жалобно поглядывала на старательно пакуемое единственным сыном альпинистское снаряжение и заговаривала о частном лагере, но Игорь настоял на своём. Собранную самостоятельно радиостанцию с позывным 234MFR14, позволявшую общаться со множеством любителей по всему свету, он с собой взять не мог, естественно, но надёжно закрыл чехлом. И не стал особо акцентировать внимание на том, что его интересуют не столько пляжи, сколько скалы. И так мама на нервах…
Дорога, правда, оказалась тяжеловатой. И, как это обычно бывает, сложней всего оказалось добраться не от Москвы до Новороссийска (самолёт), не от Новороссийска до Анапы (электричка), а от Анапы до Виноградной. Во-первых, пришлось шесть часов ждать автобуса в раскалённом здании вокзала. Во-вторых — ещё два часа трястись в душегубке «пазика» на пыльном сиденье по таким дорогам, что у Игоря, несмотря на все альпинистские тренировки, сердце замирало.
Море появлялось где-то внизу несколько раз. Если честно, особой тяги к нему Игорь никогда не испытывал и видел неоднократно (хотя и с другого берега — с турецкого). Слишком много глубокой солёной воды, мечта гигантомана. А уж когда думаешь только о том, как бы доехать…
Игорь снова улёгся на раскладушку — уже не спать, а просто так. Как он и предполагал, у невероятно обрадовавшейся внуку бабушки в сущности не было возможности за ним «надзирать»: подобно большинству жителей прибрежных станиц, она с апреля по октябрь ударными темпами зарабатывала на отдыхающих — сдачей двух комнат и продажей свежих и обработанных разными способами фруктов из своего сада. Не то, чтобы ей не хватало пенсии — а просто так больше нравилось жить. Корче, Игорь обрадовано понял, что она готова его кормить хоть пять раз в день, любоваться на «внучка» круглосуточно, а в остальном…
Ну и отлично.
Игорь ещё раз окинул взглядом своё обиталище. Для чего нужна эта пристройка, он так и не понял, да и чёрт с ним. У дальней стены стоял резной комод — такой после реставрации в любом московском антикварном ушёл бы за сумму с тремя нуликами. В запрещённых к произношению, но ценимых единицах… Над ним висела картинка с купающейся женщиной. Игорь усмехнулся — крутая эротика XIX века… А девчонкато в соседнем дворе была красивее. Познакомиться, что ли? Вчера он толком никого из местных и не видел, почему бы с неё не начать?
О, зеркало. Вчера он его как-то не заметил… Зеркало было большое, солидное, с отбитым чернением, в витой раме. Игорь опять поднялся, подошёл ближе. Из зеркала на него смотрел худощавый мальчишка — тёмно-русый, со сна всклокоченный, кареглазый и тонколицый. Симпатичный. А наверху, на раме…
Игорь даже сморгнул. Там устроился, раскинув крылья и вцепившись в резные дубовые ветви с желудями, могучий орёл со злым взглядом и крючковатым клювом. На груди орла крепился щит со свастикой.
* * *
За завтраком, когда бабушка перестала носиться туда-сюда и уселась напротив внука, чтобы полюбоваться, как он ест, Игорь спросил заинтересованно:
— Ба, а что за зеркало у меня в… пристройке? — он решил не называть в общем-то понравившееся ему обиталище «сараем».
— Зеркало-то? — бабушка Надя поморщилась. Она была довольно рослая, прямая, даже сидя, сильно загорелая и морщинистая, с большими руками. — Фу ты… От немцев осталось… — она вздохнула, рассеянно подложила внуку "немножко картошечки с мясцом" (пару ресторанных порций)и пояснила: — В доме-то у нас немцы были. В войну. Я маленькая была, а помню немного… Ничего, не обижали… да они больше и не смотрели на нас. Мы в той мазанке жили, где ты сейчас. Ну а как наши их погнали, они тут много всякого побросали. И зеркало. Бритву ещё бросили, с ключиком — отец покойник ею чуть не до смерти пользовался, как с фронта вернулся.
— Немцы? — Игорь перестал есть и смотрел на бабушку во все глаза. — Тут немцы были?
— Были, — спокойно подтвердила бабушка. — Кокто из наших, из казаков, к ним на службу пошёл сдуру. А турки — те, считай, все… Ой, Игоряша, — спохватилась она, — я тебе вот что скажу. Тут-то, на побережье, значит, у нас спокойно. А вот там, в горах, — она указала рукой, — ты туда не ходи уж. Ты вот по скалам лазить хочешь, так это и над морем можно, и туда-сюда по берегу. А там турки живут почти везде, — она снова указала рукой. — Не любят они нас, сами сюда почти не ходят, и мы к ним не поднимаемся. Не ходи уж, ещё изобьют, случается такое… А то ещё, не дай Бог, украдут.
— Так там что, не Россия? — удивился Игорь, пытаясь вспомнить карту. Бабушка вздохнула:
— Да почему ж не Россия, Россия… Просто вот так уж дело сложилось. Там у них и милиция своя, и вообще… Тут казачьи станицы наши, само собой, стоят, вдоль побережья, и немецкие есть деревни, и греческие деревни, и болгарская одна, и сербская, так туда, если ноги занесут, можешь ходить, там ничего люди, мы с ними всегда дружно жили. На пляж, само собой… Ты плаваешь-то хорошо?
