Литмир - Электронная Библиотека

В Чайнатауне меня знала каждая собака, ничего стоящего не вынюхаешь, глупо даже надеяться. Вызвался помогать один старый корешок филиппинец, но нет никакой уверенности, что выжму из него хоть каплю пользы. Тут требовался кто-то местный, кто плавал бы здесь, как уж в своем болоте.

Развивая возникшую мыслишку, я вспомнил Уля. Еще пять лет назад этот «глухонемой» загребал по двадцать долларов в день на своем постоянном маршруте между офисами, заставляя раскошеливаться тех, кто верил в его талант. Он обладал великим даром: можно было палить из кольта над его головой, Уль и глазом не моргнул бы. Но героин основательно расшатал парню нервы и довел до того, что он стал вздрагивать от любого шороха за спиной.

С тех пор «глухонемого» мог использовать на посылках каждый, кто готов был расплатиться дневной порцией белого снадобья. Ночевал ханыга где-то в Чайнатауне и не придерживался каких-либо правил игры. Полгода назад я пользовался услугами Уля, чтобы узнать, кто разгрохал в одном богатом доме окно.

Еще один приятель – Люп Пигатти, владелец притона на Пацифик-стрит… Люп умел держать язык за зубами и если уж считал нужным что-то тебе сказать, то говорил без дураков.

Он сам поднял трубку.

– Можете найти мне Уля? – спросил я, предварительно назвавшись.

– Не исключено.

– Пришлите его ко мне. Буду ждать.

– Если он покажется, – пообещал Люп и повесил трубку.

Я попросил Фиска передать Старику, чтобы он звякнул, когда появится, а потом отправился к себе и стал ждать симпатягу-стукача.

Он явился сразу же после десяти – низенький, приземистый мужичонка лет сорока с мордой как тесто и мышиного цвета шевелюрой со слипшимися прядями нечистой белизны.

– Люп сказал, что у вас что-то есть для меня.

– Да, – ответил я, указывая на стул и закрывая дверь. – Покупаю сведения.

Ханыга скомкал в руках шапку, хотел было сплюнуть на пол, но раздумал, только облизал губы.

– Не знаю, сэр. Но он там. Никто никогда его не видел, но все говорят, что это великий человек.

– Вот как! И дом его находится на Споффорд-аллее?

– Да, сэр. Дом с красными дверями и красными ступеньками. Его легко найти, но лучше с Чанг Ли Чингом не связываться.

– Ты что-нибудь узнало китаянках?

– Нет, сэр, но узнаю. Уверен в этом.

Я похвалил его за хорошую службу, велел попытаться еще что-нибудь вынюхать и вернулся к себе. Из дома позвонил в агентство. Старик сказал, что Дик Фоли – ас среди наших агентов – свободен. В самый раз было запустить его в дело. Потом зарядил револьвер и, усевшись поудобнее, стал ждать Уля.

Он позвонил в дверь около одиннадцати.

– Сам не знаю, что об этом думать, парень, – сказал он очень важным тоном, скручивая самокрутку. – Что-то готовится, факт. Нет там спокойствия с тех пор, как японцы начали скупать магазины в Чайнатауне, и, может быть, дело именно в этом. Но чужих в районе нет, пусть дьявол их заберет. Подозреваю, что те двое, которыми вы интересуетесь, смылись в Лос-Анджелес; надеюсь, что сегодня вечером все буду знать точно.

– И в городе нет чужих?

– Ни одного.

– Послушай-ка, глухонемой, – сказал я без церемоний. – Ты лжец, и к тому же болван. Я умышленно подставил тебя. Ты приложил руку к этим убийствам вместе со своей братией, а теперь отправишься за решетку. И твои кореша тоже.

И направил револьвер в его перепуганную, посеревшую вывеску.

– Сиди тихо…

Не спуская с него глаз, я протянул свободную руку к трубке.

Но позвонить не успел. Мой «козерог» был слишком близко. Уль рванулся и выхватил его; я бросился на Уля – но слишком поздно. Он выстрелил. Огонь опалил живот.

Согнувшись пополам, я осел на пол. Уль вылетел из комнаты, оставив распахнутую дверь.

Прижимая ладонь к животу, который жгло нестерпимо, я подбежал к окну и махнул рукой Дику Фоли, укрывшемуся за ближайшим углом. Потом отправился в ванную, где осмотрел рану. Холостой патрон тоже не шутка, если в тебя шмаляют чуть ли не в упор. Жилет, рубашка и майка пришли в негодность; тело обожжено. Я смазал ожог мазью, залепил пластырем, переоделся, зарядил по-настоящему револьвер и отправился в агентство ждать известий от Дика.

По всей видимости, первый ход в начатой игре оказался удачным. Героин героином, но Уль не сорвался бы, не окажись верным мое предположение, а основывалось оно на том, что уж очень ханыга старался не смотреть мне в глаза, слишком рискованно гнал тюльку насчет того, что в Чайнатауне нет чужих.

Дик не заставил себя долго ждать.

– Кое-что есть! – крикнул он с порога. Как всегда в таких случаях, речь напоминала телеграмму скряги. – Телефон. Звонил из будки: отель «Ирвингтон», поймал только номер. Должно хватить. Затем Чайнатаун. Влетел в подвал на западной стороне Уэверли-плейс. Слишком далеко для точного опознания. Крутиться там долго – риск. «Ирвингтон» – это Щеголь. Пригодится?

– Наверное. Посмотрим, что имеется в нашем архиве о Щеголе.

Нейл Конерс, он же Щеголь, родился в Филадельфии, в предместье Виски-Хилл. В одиннадцатилетнем возрасте впервые замочил рога за попытку присоединиться к маршу протеста безработных на Вашингтон. Мальчишку наладили домой. Через четыре года он снова в руках полиции: в драке во время гуляний пырнул ножом парня. Отдали под надзор родителей. Затем подмели по подозрению в связи с бандой похитителей автомобилей. Темные делишки в компании с известным мошенником Хайесом, который был отправлен на тот свет одной из жертв какой-то своей аферы. Задержание во время знаменитой облавы полиции на железнодорожных грабителей. Каждый раз Конерсу удается выйти сухим из воды.

Рука правосудия впервые дотянулась до него, когда парню стукнуло тридцать два года. Загремел за надувательство посетителей Международной панамской выставки и отсидел три года. Освободившись, вместе с одним японцем по имени Хасегава провернул крупную аферу в японской колонии в Сиэтле. Выдавал себя за американского офицера, делегированного в японскую армию во время войны. Конерс имел поддельную побрякушку – орден Восходящего солнца, приколотый на грудь уголовника якобы самим императором. Когда все вылезло наружу, семейство Хасегава вынуждено было раскошелиться в пользу потерпевших на двадцать тысяч. Конерс загреб на этом кругленькую сумму, не понеся даже какого-либо морального ущерба. Дело замяли, он вернулся в Сан-Франциско, купил отель «Ирвингтон», где живет, как король, уже пять лет, и никто не может сказать о нем худого слова. Фармазон что-то замышляет, но что именно – никто не в состоянии узнать. О внедрении соглядатая в его отель под маской постояльца не могло быть и речи. Все номера занимали постоянные клиенты. Гостиница эта столь же малодоступное место, как самый дорогой нью-йоркский клуб.

Таков был хозяин заведения, куда звонил Уль, прежде чем исчезнуть в своей норе в Чайнатауне.

Я никогда не видел Конерса. Дик тоже. В досье мы нашли несколько фотографий. Снимки анфас и в профиль. Конерс, одетый, что твой джентльмен, в вечернем костюме, с фальшивым японским орденом на груди, среди нескольких япошек, которым он пудрил мозги. Любительский снимок, сделанный как раз когда мошенник вел свою жертву на заклание. На этой фотографии он выглядел хоть куда – упитанный, с важной миной, квадратной челюстью и хитрыми глазами.

– Узнаешь его?

– Наверное.

– Неплохо бы присмотреть какой-нибудь угол по соседству, чтобы иметь отель в поле зрения и время от времени приглядывать за нашей пташкой.

На всякий случай я спрятал групповую фотографию в карман, а остальные сунул обратно в папку досье, после чего отправился к Старику.

– Можешь действовать. Этот номер с посредническим бюро тебе обеспечен, – сказал он.

– Отлично. А теперь – в Чайнатаун. – Если не дам о себе знать через пару дней, вам стоит попросить подметальщиков улиц, чтобы они обращали побольше внимания на то, что сгребают с мостовой.

Он обещал это сделать.

Грант-авеню – главная улица и позвоночный столб Чайнатауна – почти на всей своей протяженности являет собой ряды магазинчиков с низкопробным пестрым товаром и ярко освещенных кабачков, где туристам подают мясо с луком и рисом, а лязг американского джаза заглушает звучащие временами писклявые китайские флейты.

2
{"b":"12318","o":1}