Теперь Дауэс объявил: в ближайшие пять лет Германия выкладывает «на бочку» по полтора миллиарда марок золотом, потом — по два с половиной. Контроль над немецкой военной] промышленностью резко ослабевал, а под право контроля немецких железных дорог и банков Штаты давали Веймарской республике первый кредит в 200 миллионов долларов на восстановление экономики.

Потом последовали и другие кредиты. Жалеть не приходи лось — считалось, что вкладывается в своё… Собственно, так: оно и было. Германия начала резко прибавлять промышленные и торговые обороты, и с началом реализации плана Дауэса в германском будущем появился устойчивый просвет. А в Версальской системе — первая серьезная прореха.

В Зеркальном зале Версаля французам мечталось, конечно, великое… В конце 1922 года председатель финансовой комиссии французского парламента Дариак в своем секретном докладе Пуанкаре сообщал: «Если бумажная марка обесценивается со дня на день, то средства производства, принадлежащие Тиссену, Круппу и их соратникам, остаются и сохраняют свою золотую ценность. Это есть именно то, что имеет действительное значение».

Дариак был прав и вывод делал очевидный: вот бы это все — да под контроль Франции.

Мечталось-то мечталось, а практически вопрос о контроле над германским народным хозяйством был решен в пользу американского, а не французского капитала. Кое-какие крохи достались Англии.

Большая Советская Энциклопедия 1928 года так оценила план Дауэса: «Американские кредиты широкой волной залили народное хозяйство».

Доллары действительно делали плодородной экономику Германии не хуже, чем ил Нила — поля египетских феллахов. За два года немцы превзошли довоенный уровень развития. Правда, это не значило, что был восстановлен довоенный уровень массового потребления. У светских женщин сверкали бриллианты, у рабочих женщин — голодные глаза.

Чем стал для рабочей Германии план Дауэса видно хотя бы из статистики заболеваний горняков легочным туберкулезом. В 1913 году на сто работающих приходилось 0,57 больных, в 1917 — 1,02. В 1920 году эта цифра поднялась до 1,84, а к 1925 — доросла до 3,93!

У Карла Гельфериха в его последний год жизни (в 1924 году он скончался) были основания оценивать план Дауэса как шаг на пути «вечного порабощения» Германии. А генерал и депутат Людендорф при голосовании «дауэсовских» законов в рейхстаге кричал: — «Позор для Германии! Десять лет назад я выиграл битву при Танненберге (это когда из-за Ренненкампфа погибла армия Самсонова. — С.К.). Теперь они устроили нам еврейский Танненберг!».

Но депутаты план приняли — крупные промышленники увидели в нем крупные возможности рассчитаться с репарационными долгами и провести ряд махинаций. В этом смысле план Дауэса был очень характерен для послевоенного между народного капитала своей внешней противоречивостью и железной (то бишь — «золотой») внутренней логикой.

Германский долг позволял Америке внедряться в германскую экономику, не тратя ни цента. Получалось так потому, что американские банки, предоставившие Германии займы, тут же выпустили под них облигации, раскупленные рядовыми американцами. Банки сразу оказались с прибылью, а через несколько лет немцы — тут много поработал президент Рейхс банка Яльмар Шахт, отказались от выплат всего долга по согласованию с большим капиталом США.

Президент Гувер в 1931 году объявил мораторий на уплату взносов. В результате мелкие держатели германских облигаций потеряли в сумме миллиарды марок. А банки еще раз оказались с прибылью. Черчилль по этому поводу с притворной грустью заключал: «Такова печальная история этой идиотской путаницы, на которую было затрачено столько труда и сил».

Труда капитал затратил тут, действительно, немало, но и рыбка из «версальского пруда» была выловлена не простая, а золотая.

В июне 1929 года на очередной Парижской конференции директивы Дауэса заменили планом пятидесятипятилетнего американского финансиста Оуэна Д. Юнга. Впрочем, Юнг занимал еще один пост: главы «Дженерал электрик», ДЭК, — лучшей подруги AEG Ратенау, не считая постов в Федеральном резервном банке и в «Дженерал Моторс» неугомонного Моргана.

Не забывал, к слову, Юнг и СССР, активно пытаясь привязать наши рынки к интересам США. Соответственно, нам то же предлагались кредиты. Троцкий и Бухарин к таким идеям относились с интересом, но крепнущий Сталин смотрел на «щедроты» Юнга настороженно. Впрочем, полностью игнорировать Юнга, Моргана и ДЭК смысла не было, так что в 1928 году Юнг подписал с нашим Амторгом договор, по которому ДЭК выделяла нам 26 миллионов долларов на закупки электротехнического оборудования. Естественно — у ДЭК.

Что касается Германии, то к 1988 (я не ошибся — к тысяча девятьсот восемьдесят восьмому!) году она, по плану Юнга, должна была выплатить 112 «золотых» миллиардов по такому вот графику: до 1966 — по 2 миллиарда в год, после 1966 — по 1,6–1,7 миллиарда…

Вот как долго Новый Свет намеревался экономически доить свою новую «дойную корову»…

Зато все виды официального международного контроля отменялись (экономический, само собой, был не в счет). Немцы опять могли распоряжаться Рейхсбанком и Имперскими железными дорогами.

Франко-бельгийские войска из Рура вывели ещё раньше… Да и план Юнга президент США Гувер скоро для Германии смягчил, а потом он и вообще был фактически отменен уже упомянутым мораторием Гувера на платежи по международным правительственным обязательствам.

Ещё бы: ДЭК AEG ока не выклюет…

Стратегически всё было рассчитано умно и с дальним прицелом. Выжимать соки из народа Германии до бесконечности было нельзя. Пришлось вовремя остановиться, чтобы внести изменения в тактику, сохранив стратегию контроля.

Предложенный Юнгом план включал в себя и основание Банка международных расчетов, который имел резиденцию в Базеле и стал проводником тактики выжимания денег.

Другими словами, в центре Европы возникал официальный центр по обслуживанию финансовых интересов США, то есть международного финансового капитала.

Доить немецкую «корову» предполагалось ещё долго…

И не её одну…

Через пять месяцев после введения в жизнь плана Юнга на нью-йоркской бирже грянула «чёрная пятница» 25 октября (иногда говорят, впрочем, о «чёрном четверге» — сказалась разница часовых поясов). Акции всех предприятий падали и падали.

Начался «Великий кризис». Для десятков миллионов в Америке и Европе он означал трагедию, безработицу… Для десятков тысяч — самоубийства. По сравнению с 1925 годом зарплата американских рабочих упала вдвое.

В 1930 году в США без работы остались 4 миллиона чело век, а вскоре — уже 15 миллионов.

В 1932 году выплавка стали и добыча угля упали в США до уровня 1902 года.

Бывшего президента «United Europian Investors» Франклина Рузвельта сделали президентом США, и он начал спасать капитализм, поведя Штаты «новым курсом».

Положение действительно было серьезным, но не настолько, чтобы особенно опасаться за свое место в системе власти Америки. Депрессия тридцатых годов стала для Капитала всего лишь оздоровительным выпуском «дурной» спекулятивной крови. Сознательно или бессознательно, но такой прием был применен Капиталом уже не в первый раз… Когда-то приток контрибуционных золотых франков во Второй Рейх Вильгельма Первого — после Седанской победы — породил волну спекулятивного учредительства — грюндерства. Через пять лет в Германии «разразился» кризис, потребление масс упало вдвое, зато «дело» Круппа только разрасталось. Ещё бы — рабочие теперь были рады иметь работу за хлеб, за гроши. Для крупного Капитала кризисы — время золотое в прямом смысле этого звонкого слова!

Теперь нечто подобное — в другую эпоху, в других масштабах — повторялось в США. После ошеломительно прибыльной войны появились несколько десятков тысяч новых миллионеров, и разнобой мешал воротилам бизнеса упорядочить управление возникающим гигантским мировым «предприятием». Теперь разорялись тысячи мелких банков, но крупные — укреплялись.