Уважаемый мистер О’Доннелл!

Ваш рассказ на тему «машина времени» имеет свои несомненные достоинства и с некоторыми исправлениями, как проба пера, вполне нас устроит. Мы можем поместить его в один из наших дешевых журналов. Но, так или иначе, некоторые фрагменты Вашего рассказа следует изменить. Кто займется правкой рукописи. Вы или редакция, зависит только от Вашего решения. Конечно, рассказ не велик по объему, он состоит всего из пятисот пятидесяти слов, и на Вашем месте мало кто из авторов согласился бы приложить вес свои старания, тем более за пять с половиной долларов, чтобы основательно переделать концовку и придумать нечто неординарное. Как правило, авторская правка, в случаях аналогичных Вашему, сводится к тому, что авторы, долго не мучаясь, переписывают фрагменты с уже напечатанных рассказов.

Вопрос постоянных повторений концовок рассказов крайне злободневен для нашей отрасли, но мы, тем не менее, надеемся способствовать росту популярности как нашего журнала, так и всей отрасли в целом, что приведет к увеличению сбыта нашей продукции. Надеемся, улучшение произойдет в самое ближайшее время, так как мы собираемся предложить авторам конкурс на тему «Я хочу посетить обратную сторону луны». Надеюсь, что благодаря нашим усилиям, мы сможем повысить расценки и выплачивать авторам на четверть цента больше, чем в настоящий момент. Не знаю, захотите ли и Вы принять участие в конкурсе, но в любом случае я буду рад вновь познакомиться с Вашими произведениями, особенно если Вы готовы пересмотреть Ваше к ним отношение.

Основной недостаток большинства рассказов — затасканность, избитость как сюжета в целом, так и стержневой идеи. Мне приходится читать огромное количество рассказов, так что повторяемость их сюжетов прежде всего бросается в глаза. К примеру, все связанные с дьяволом рассказы, надоевшие до тошноты, авторы которых либо мои друзья, либо друзья моих друзей редакторов. Да… но они, все как один, заверили меня, что уже начали разрабатывать оригинальные сюжеты, внедряя в них новые идеи. От себя хочу добавить, что я всегда недолюбливал насилие, этого добра предостаточно в нашей литературе.

Почти все рассказы о машинах времени, как, извините, и Ваш, содержат, на мой взгляд, две ошибки. Во-первых, рассказы написаны от первого лица. Во-вторых, начинаются с описания стандартной ситуации: Главный Герой записывает в свой путевой дневник, что он, не далее как сегодня утром, удобно усевшись в только что изобретенную и собранную машину времени, отправился в прошлое, где, как и должно, пристукнул своего дедушку: соль рассказа в том, что он (рассказ) обрывается как бы на полуслове. Но не лучше ли написать, как изобретатель в задумчивости, но с чистыми руками, возвращается домой? Такой (неожиданный) поворот событий смог хотя бы частично развеять скуку, заполнившую помещения нашей редакции.

Однако, что касается лично Вашего рассказа, поворот сюжета в его середине не может не нравиться, а именно в тот момент, когда редактор, прочитав сопроводительное письмо автора, отмечает факт, что они (автор и редактор) находятся в родственных отношениях, хотя и весьма далеких; таким образом и редактор, и редакция со всеми сотрудниками — все могут исчезнуть в одно мгновение, так как в силу вступает темпоральный парадокс. Правда, я не верю, что его реальное обоснование имеет смысл. За го в конце рассказа вы неплохо иллюстрируете свое предположение, что этот парадокс «влияет более, чем на один уровень отрицательной величины», то есть он влияет не только на ближайших родственников Главного Героя, но и на редактора. Это утверждение выглядит многообещающим.

И все-таки я хочу предложить Вам переписать рассказ, но не от лица изобретателя, а с точки зрения редактора, которому этот рассказ прислан. А для большей убедительности Вам следует использовать форму письменного послания. Покажите, если Вам удастся, как чувство страха накапливается в душе редактора, когда он, в процессе чтения рукописи и работы над ней, начинает догадываться, что исправления в рассказе могут крайне неблагоприятно сказаться на причинно-следственных основах его собственного существования в реальном мире.

Таким образом, перед редактором встает неразрешимая проблема: тема рассказа затаскана до предела, а почтальон ежедневно приносит редактору горы рукописей, которыми завалены все углы комнаты. Редактор провел всю свою жизнь, плутая среди плесени избитых тем, мучаясь дичайшими ночными кошмарами, навеянными рассказами, прочитанными днем. Он давно смирился со своей участью, так как сам обрек себя на нее. Тем не менее отметьте редактора как крупного специалиста в области критической литературоведческой работы. Он всей душой хочет отвергнуть стандартность сюжета, предложенного ему автором, но боится принять решение, страшась возможности одним росчерком пера перечеркнуть всю свою жизнь.

Именно страх является причиной того, что редактор возвращает рукопись автору. Но не отвергая окончательно, а с просьбой переписать рассказ; автор же так настойчив и ограничен, что создается повторная возможность столкновения редактора с рукописью.

Кстати, постарайтесь отметить, что за типичной внешностью бизнесмена, в душе редактора обитает не только любовь к бизнесу. Иначе говоря, опишите, как в момент, когда редактор вскрывает очередной конверт, его позвоночник так сильно сжимает спинной мозг, что руки трясутся от страха, ведь каждую секунду он ожидает, что и позвоночник, и спинной мозг, и он сам, и вся редакция могут безвозвратно исчезнуть, и… так что же дальше? В самом деле, что? И вот, если Вы, мистер О’Доннелл, выполните мою просьбу, я ду

Среда, 15 ноября 1967 г.

Что же я сделаю с этим дневником? То есть, я хочу сказать, что вы, мои дорогие жужжащие насекомообразные читатели, уже точно знаете, что я с ним сделаю; но решать-то этот вопрос придется мне самому. Я спрячу эти заметки под склизким камнем, я запечатаю их в бутылку и брошу в гниющее море. Я буду таскать их с собой и, потихонечку сходя с ума, буду вгрызаться в толстый картон переплета окровавленными зубами, а когда, наконец, я упаду и больше не встану, дневник ляжет рядом со мной. Вы найдете его в позеленевших останках моей руки, когда мой, уже почти разложившийся труп будет извлечен на поверхность как памятник прошлым эпохам.

Сегодня 15 ноября 1967 года, и я вас предупреждаю, что все так и останется до самого конца. То, о чем говорится в начале страницы. Это единственная страница с датой, других дат нет и не будет, так что, надеюсь, вы ничего не имеете против. Вы когда-нибудь слышали о шестьдесят седьмом годе? Слышите ли вы в этой дате всеобщую радость победившего класса? Класса насекомых?

А может, я слишком оптимистичен, может, вы обнаружите этот дневник сразу, через пятнадцать минут после того, как я сниму противогаз. В таком случае, где же были вы в среду, 15 ноября 1967 года?

Мы переживаем экологическую катастрофу. В 1967 году почти все знали, что слово «экология» стало чаще других встречаться на страницах газет. Наиболее просвещенные считали, что оно имеет какое-то отношение к науке о словообразовании.

Так вот, катастрофа…

Думаю, не стоит мне здесь распространяться о самой катастрофе; я уверен, что вы там, в далеком будущем и без того прищелкиваете своими жвалами[9] от удовольствия, восхищаясь тем, как быстро и искусно мы сами все провернули. Об этой нашей ловкости говорилось не раз, и даже сейчас я не могу не восхищаться ею.

Итак, чтобы эти заметки остались вам в назидание и при чтении доставили максимум удовольствия, мне необходимо решить сегодня, как я с ними поступлю.