Вавилов решает задачу как ученый. Ясно, что насекомые наползли в палатку на свет. Погасить фонарь, значит оставить их внутри. А что, если вынести фонарь наружу?.. Фаланги и скорпионы начали выползать из палатки. Но многие, забившись в дальние углы, не выходят. Вавилов вносит фонарь в палатку, суживает световую щель, и насекомые выстраиваются вдоль полоски света, как солдаты. Медленно вынося фонарь, Вавилов, точно на веревочке, выводит непрошеных гостей, укрепляет фонарь перед входом.

За рекой дорога становится опасной: караваны здесь нередко наталкиваются на разбойников. Караванщики боязливо всматриваются в густые заросли сорго, которые идут вдоль тропы. Чтобы подбодрить людей, Вавилов идет впереди каравана. Так идут они молча, почти не переговариваясь, целый день. Вдруг из зарослей выходя люди с ружьями… Встреча с европейцем для них неожиданна. Они знают, что каждый европеец вооружен и лучше его не трогать.

Но надвигающаяся ночь осложняет положение. Встречные вежливо кланяются, приглашают переночевать в соседней деревне. Хочешь не хочешь, а приглашение приходится принять. Вавилов разбивает палатку, собирает людей на короткое совещание. Решает пустить в ход свой неприкосновенный запас: две бутылки отличного коньяка. Отправленный с этим подарком переводчик возвращается навеселе, е кувшином тэча, жареными курами, большой охапкой блинов. Видно, он хорошо справился со своей миссией.

Но благодушествовать нельзя. Вавилов покрепче заваривает кофе, в три часа ночи поднимает людей, а в четыре, задолго до рассвета, когда перепившиеся разбойники безмятежно спят, караван бесшумно покидает деревню.

Скоро посевы исчезли, а с ними исчезли и селения. Караван пересекает каменистую полупустыню с редкими пучками выжженной бурой травы. День, второй, третий идут путники по пустынной местности… Корма для скота достать невозможно. Наконец они входят в деревню. Вавилов закупает побольше ячменя, дает вволю наесться животным… А наутро два мула падают. Вспухшие животы указывают на тимпанит — бич животных. Болезнь началась от перехода после голодовки на обильный корм. Днем, уже в пути, один за другим падают еще четыре мула…

До предела нагруженный караван с трудом продвигается вперед.

Вавилов снова и снова мысленно перебирает свои находки. Откуда такое обилие темноволосых форм? Взять пшеницу. Среди ее посевов множество фиолетовых колосьев. «Будто черным дождем омыты пшеничные поля», — писал Александр Роскин в уже упоминавшейся книге «Караваны, дороги, колосья». Но в Эфиопии черным дождем или фиолетовым загаром, — другая, не менее яркая, но более точная метафора Роскина (он пишет: «Молодые всходы — серо-бурого цвета. Проходит июль, и солнце бросает на посевы фиолетовый загар: проступает пигмент, превращая пшеницу в черный хлеб черного континента»), — омыты (или покрыты) не только пшеничные поля. Ячмень, тэфф, другие культуры тоже представлены многими темными формами, точно наложили на посевы свой отсвет (позволим себе и мы метафору) черные базальты окружающих скал. Царство доминантных генов! Ведь многочисленные скрещивания самых разных растений давно уже позволили генетикам сделать вывод: темная окраска обычно доминирует над светлой. Факт этот не удивлял Вавилова: доминантные признаки и должны господствовать в центрах происхождения растений — это прямо следовало из его теории.

Но он вглядывается в пасущиеся стада овец и коз, в ослов, происхождение которых из Эфиопии было уже твердо установлено. Среди домашних животных тоже преобладали темные масти.

А чернокожие тела караванщиков, как и всех жителей Эфиопии? Антропологи утверждали, что человек впервые появился именно здесь, в Восточной Африке и в Передней Азии. Значит, в центрах происхождения господствуют доминантные признаки; при расселении вида по земле они утрачиваются в первую очередь, и на периферии вьпцепляются рецессивы. И это справедливо не только для растений, но равно для животных, человека и даже паразитических насекомых (Вавилову пришлось вспомнить черных вшей, которыми кишели рабаты Афганистана). Это же всеобщий закон!

Точности ради следует сказать, что эта мысль возникла у Вавилова еще во время путешествия по странам Средиземноморья. 6 января 1927 года, то есть накануне отплытия в Эфиопию, он писал Елене Ивановне:

«Голова моя заполнена сейчас одной правильностью, к[ото-р]ую как будто бы удалось схватить. Я понял существо геогр[афической] правильности в распределении ген. Конечно, началось с культ[урных] растений, но суть вполне применима и к человеку.

Эфиопия — центр доминантных ген, и к северу идет изоляция рецессивов. Это проходит замечательно просто и до черта ясно. В сути я не сомневаюсь. Но нужно еще с миллион фактов. Это одно стоит поездки. Грубо говоря, в Эфиопии, в неграх скрыты гены всей Европы. Фиолетов[о]зерн[ые] и чер[ные] пшеницы Абиссинии закрыли гены Севера, к[отор]ые вышли на простор севера, где господствует дисперсия.

Отсюда на очереди гибель скрещиваний, которые надо сделать»*.

«Миллион фактов», нужных для подтверждения этой идеи, и нашел Вавилов в Эфиопии.

Мысль так захватила его, что, едва окончив экспедицию, на борту парохода, который увозил его в Италию, он написал статью и отослал ее в Ленинград для «Трудов по прикладной ботанике, генетике и селекции».

Эритрея — продолжение Эфиопии. Но дороги здесь иные. Итальянцы за время своего господства успели проложить удобные шоссе, которые напомнили Вавилову, что их предки — римляне — были первоклассными строителями дорог. Минуя оазисы дикой финиковой пальмы, рощи дикой маслины, плантации кофейного и дынного деревьев, фруктовые сады, Вавилов направился в столицу Эритреи Асмару — современный европейский город.

На обеде у губернатора Асмары он познакомился с директором департамента земледелия доктором Венидиктисом. Тут же ученые выработали план совместного путешествия по земледельческим районам Эритреи.

Эритрея много разнообразнее внутренней Эфиопии по природным условиям. К северу — границе с Суданом — резко уменьшается количество осадков. Монотонная саванна разнообразится здесь гигантскими баобабами.

Культурная флора горной Эритреи дополняет эфиопскую. Здесь уже сказывается влияние Европы. Фруктовые деревья, мягкая пшеница — явно культуры заимствованные. Красный перец, ставший в северной Эфиопии обменной валютой, завезен португальцами, вторгшимися в Эритрею и Северную Эфиопию в XV веке. Но в целом культура Эфиопии и Эритрея оригинальна.

«Хотя современные историки и археологи склонны считать абиссинскую культуру заимствованной, вторичной, изучение видового и сортового состава культурных растений и агротехники свидетельствует обратное, — делал окончательный вывод Вавилов. — Наличие родовых эндемов, как тэфф, нуг, абиссинский банан-энцете, вид горчицы-капусты Brassica corenata, совершенно оригинальные виды пшеницы <…> — все это при сравнительном изучении неизбежно и логически приводит к признанию горного абиссинского очага самостоятельным, заслуживающим выделения. Своеобразный скот, овцы и козы, оригинальный плуг с длинным грядилем, самобытный набор орудий, сохранившаяся мотыжная культура, весь обиход, приготовление спиртных напитков, наконец, пища, лекарственные растения <…> — все это определенно доказывает значительную автономию абиссинского очага».