Драконов и птеродактилей, ясное дело, видели, да рассматривать их как объект науки могли только высоколобые Гудвины из Изумрудного города. Да и то непонятно, были ли на свете эти Гудвины. Вот тоже, наряду с бауманцами, одна из городских легенд. Сродни птеродактилям, выродившимся из голубей. Но птеродактили точно были, а про Гудвинов ходили только легенды.
И дельта-мутации тоже были под рукой, те свиньи, что росли в подземных ангарах на “Аэропорте”, чем не пример? Мы знали, что они мутировали, кто ж этого не знал? Свиньи были действительно необычные, стремительно плодящиеся, гигантские, просто ходячая колбаса. Я даже не знаю, что было выгоднее: наши посевы на гидропонике и чудо-зерна или эти свиньи. Правда, про свиней этих тоже ходили легенды. Свинарей у нас боялись, потому что были они как бы не от мира сего.
Кажется, свиньи им были ближе людей. У нас однажды кто-то из Ганзейского союза сделал заказ на живую свинью. Начальство посовещалось-посовещалось и решило продать. Я пришел к свинарям и задержался. Поэтому меня позвали помочь, да так, будто делали мне одолжение, и потом мы вместе грузили свинью на тележку. Свинари вдруг начали плакать, прощаясь с животным.
Потом мне вообще показалось, что они со свиньей разговаривают. Ну да, это не мое дело. Про свинарей говорили, что многих из них не хоронят, а они просят после смерти положить себя в биореактор, чтобы пойти на корм своим подопечным…
И вот наступил первый день выхода на поверхность. Я понимал, что если все и будет удачно, то мы не улетим сразу, а будем долго готовиться к вылету. С видимым неудовольствием Математик отпустил меня за вещами. Пуховая куртка мне не особо была нужна, но я устроил чуть не истерику, настаивая на том, что должен взять ее с собой на поверхность. Совершенно непонятно, какая погода теперь наверху, сентябрь мог быть холодным, а мог быть и теплым, как прежде. Климат вещь непредсказуемая, а нас все время пугали то ядерной зимой, то палящим пеклом ускоренного Катаклизмом глобального потепления. Я пошел к Кате, которая обо всем догадывалась. Терять мне было нечего, кроме нее, разумеется, и я рассказал ей все детали. Она замолчала надолго, точь-в-точь как в тот день, когда мы бродили по еще не проснувшейся станции “Динамо” и искали на колоннах следы древних существ. В слабом свете сигнальных ламп наши лица имели цвет стен серовато-красного тагильского мрамора. Мы тыкали пальцами в пилоны, там, где могли обнаружить окаменевшие колонии кораллов, неизвестных мне беспозвоночных, что остались там как завитушки.
- Вот смотри, это мурекс, пурпурная улитка, - говорил я, и наши пальцы, сплетаясь, скользили по мрамору. - Давным-давно ее растирали и получали краску пурпур, которой красили плащи греческих архонтов и тоги императоров. О ней писал еще Гомер…
На этих словах я сбился и продолжил, вспомнив то, что рыло написано в какой-то книге:
- А вообще-то ее еще ели…
Любовь наша была как эта улитка, намертво замурована под землей.
Катя поняла меня сразу, и за короткий миг, когда я слышал ее вздох, представила всю нашу жизнь после моего исчезновения.
- Я понимаю.
- Так надо.
- Надо так надо.
- Я вернусь.
Она промолчала, потому что надо было сказать: “Буду ждать”. Или сказать: “Я верю, что ты вернешься”. Но так говорить было глупо, я и сам до конца не верил, что вернусь. Даже не так: я не верил, что могу вернуться. Сверху из круглого окошка смотрел на нас фарфоровый футболист с поднятой для удара ногой: мяч его давно улетел, и футболист недоуменно смотрел на мысок своей бутсы.
Это был другой пилон, и от того, с которого на нас смотрела фарфоровая фигуристка, он находился далеко во всех смыслах.
И я вернулся в наш походный лагерь.
ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ ЗА МКАДом
По поводу одежды Джордж сказал, что достаточно взять по два спортивных костюма из белой фланели, а когда они запачкаются, мы их сами выстираем в реке. Мы спросили его, пробовал ли он стирать белую фланель в реке, и он нам ответил:
- Собственно говоря, нет, но у меня есть приятели, которые пробовали и нашли, что это довольно просто.
Джером К. Джером. Трое в лодке, не считая собаки
Мы долго готовились к этому выходу на поверхность. Математик целый день сличал какие-то чертежи с реальными дверями в боковых штреках станции “Динамо”. Часть из этих дверей была наглухо заварена, а часть заперта навсегда утерянными ключами. Математик, подсвечивая себе специальным карандашом, сличал номера дверей и их обозначения на своем плане.
Наконец, прихватив несколько его загадочных ящиков, респираторы и очки, мы отправились в путь.
Несмотря на все ухищрения, мы долго петляли, а вылезли, в конце концов, в ста метрах от станции, прямо посреди Ленинградского проспекта. За это время мы, кажется, могли бы дойти и до “Белорусской”.
Только Мирзо отодвинул крышку канализационного коллектора, как мы опустили темные очки. Хотя солнце заходило, нашим глазам все равно нужно было привыкать и привыкать к свету.
Проспект оказался пуст. Ветер гнал по нему не то листья, не то траву: так я решил, потому что человеческий мусор должен был быть унесен отсюда еще двадцать лет назад, и другим ветром.
Математик проверил местность радиометром и дал нам знак, что да, можно… Мы вылезли и начали озираться.
Действительно, это было как первый секс. Наверное, так чувствовали себя люди, ступившие на Луну. “Первый секс на Луне”, как сказал бы мой знакомый, бригадир свинарей с уйгур Роман, и обязательно бы неприлично заржал.
Но что правда, то правда: в висках у меня стучала кровь, в ушах звонил колокол и сердце выпрыгивало из груди.
Вокруг было пустынно: проспект оказался удивительно широким, а машин на нем не было. Даже эстакада не обвалилась… Нет, с нее рухнули какие-то блоки, но в остальном транспортная развязка на Третье кольцо выглядела так же как на фотографиях.
Математик собрал нас в спортивном магазине на углу и прочитал краткую вводную:
- Объект находится на заводе, что расположен за этими домами. Пять лет назад мы пробовали прорваться сюда, даже завезли топливо. За пять лет оно, конечно, могло и испортиться, но, я думаю, сгодится. У нас есть, по крайней мере, надежда. А вы, Александр, крутите головой, как в воздушном бою, это вам пригодится. Тут места беспокойные.
Мы вышли на улицу, где среди ершика травы угадывались трамвайные рельсы. И правда, прорваться сюда пытались: невдалеке стоял бронетранспортер, который, как было видно, приехал сюда совсем недавно. Так же ясно был виден его экипаж. Из верхнего люка высовывался скелет без головы. Кто-то откусил ему голову с плечами, все остальное ниже наличествовало, даже оборванный шланг от противогаза, который уходил куда-то в лохмотья.
- О, да это же Хухус. Веселый был парень, специалист по визуальной пропаганде. Только порывистый всегда был очень, - воскликнул Владимир Павлович.
Второй труп лежал у колес совсем целый, а внутри бронемашины, я посмотрел, когда лазил за канистрами с топливом, внутри было еще двое, но без видимых повреждений. По крайней мере, они были в защитных комплектах без видимых дырок. Забрав топливо, мы пошли мимо облупившегося дома: на землю рухнули все облицовочные плитки, стены стали серыми и ноздреватыми, будто здание слепили из какого-то темного песка. Мне ужасно хотелось залезть туда внутрь просто так, чтобы посмотреть, как люди жили раньше. Наконец мы оказались перед заводской проходной. Когда-то стеклянный павильон лишился своих стен, и теперь турникеты на проходной были занесены мусором и пылью. Турникеты выглядели как огромные металлические шкафы выше человеческого роста. В некоторых из них сработали реле, и они вцепились с двух сторон в пустоту металлическими клешнями точно так же, как это делали когда-то старые турникеты в метрополитене. Сейчас они казались мертвыми и нестрашными, но мало ли что тут кажется.
И когда мы протискивались мимо этих монстров, и я оказался в пространстве, где нужно было нажимать коды и, видимо, получать-сдавать автомату в щель свой пропуск, все же поежился: вдруг внутри них окажется невесть откуда взявшееся электричество, щелкнут рычаги и меня запрет внутри этого аппарата, запрет навсегда. Но ничего такого все же не случилось.
