Старик этот мне понравился, этакий типичный профессор-чудак. В белом халате и с бородкой.
- Эй, Усыскин, принимайте клиента, - крикнул Математик и, сдернув шапочку с лысой девичьей головы, подтолкнул Лену к старику.
Старик сначала всмотрелся в ее лицо, а затем, плача, обнял. Девушку увели внутрь, старику оттуда передали пластиковый чемоданчик. Математик о чем-то договаривался со стариком, а я думал о девушке. В дочери она старику явно не годилась, очень они были разные. Запоздалая любовь? Кто она ему, я никогда не узнаю. Все-таки дочь? Внучка? Зачем ему эта мука, смотреть на тихо или веселопомешанную? Это для него счастье? Нет мне ответа. Математик открыл этот небольшой чемоданчик, громко щелкая замками, сунул нос внутрь и кивнул. Значит, вроде все нормально. Но только по весу было понятно, что не же1езо там и не какой-нибудь прибор. Математик тем временем пошел к нам. Старик с девушкой уже шагали по коридору. Он на ходу помахал рукой, и мы ответили тем же.
Мы вышли из помещения и побрели в нашу нору на окраине станции. Я прошел в кубрик и нечаянно перепутал дверь. В комнате по соседству на топчане лежал в одиночестве какой-то худощавый парень в шлеме виртуальной реальности. Хоть он и лежал ко мне спиной, по пыхтению я догадался, что он делает.
Владимир Павлович, стоя у меня за спиной, тоже догадался и присвистнул:
- Мы двадцать лет на грузинскую чеканку, где девушка с кувшином, дрочили, да на портрет Лермонтова. А у этих вона что!
Ну уж не знаю, что сказал бы на это начальник станции “Сокол”, но вмешиваться в чужую личную жизнь в этот тревожный час мы не стали.
Вечером Математик выдал нам двойную пайку. Владимир Павлович тут же сбегал в лабаз на краю подземного города и прикупил бухла. Все стремительно раскупалось, как в час перед концом, и ему удалось урвать совсем немного.
- Теперь остается понять, как нам добраться домой, - сказал Математик и злобно посмотрел на меня. - Есть у кого предложения?
А какие у нас предложения - угнать систему “Смерч” из какой-нибудь воинской части под городом и ломануть в Москву по знаменитой трассе Е-95, которая сейчас как-то по-другому, правда, называется. Да где возьмешь эту систему, разве что ее дислокация и нынешнее состояние описаны в волшебной книге Математика. Или…
СКАЛЬПЕЛЬ МЕРТВЫХ ХИРУРГОВ
Мы отправились на верхнюю платформу, пошли к машинисту и спросили его, не едет ли он в Кингстон. Машинист ответил, что он, конечно, не может утверждать наверняка, но думает, что едет; во всяком случае, если он не 11.05 на Кингстон, то он уже, наверное, 9.32 на Виргиния-Уотер, или десятичасовой экспресс на остров Уайт, или куда-нибудь в этом направлении, и что мы все узнаем, когда приедем на место. Мы сунули ему в руку полкроны и попросили его сделаться 11.05 на Кингстон.
- Ни одна душа на этой линии никогда не узнает, кто вы и куда вы направляетесь, - сказали мы. - Вы знаете дорогу, так трогайтесь потихоньку и езжайте в Кингстон.
- Ну что ж, джентльмены, ответил этот благородный человек. Должен же какой-нибудь поезд идти в Кингстон. Я согласен. Давайте сюда полкроны.
Так мы попали в Кингстон по Лондонской Юго-западной железной дороге.
Джером К. Джером. Трое в лодке, не считая собаки
Голос Владимира Павловича был негромок:
- Я знаю, что нам делать. Поедем на паровозе, спокойно сказал он.
Каком таком паровозе?” пронеслось у меня в голове. Паровозов уже много лет нет. Сто лет, наверное, не знаю даже сколько. Но оказалось, что Владимир Павлович выражается в метафорическом, так сказать, смысле.
Математик внимательно посмотрел на него. Так, наверное, ученый смотрел раньше на пробирку, в которую положил дрожжей, а наутро обнаружил маленького человечка-гомункулуса.
- На Варшавском вокзале стоит “Скальпель”.
Что такое “Скальпель”, я, пожалуй, знал. Это был ракетный комплекс, замаскированный под обычный поезд с вагонами-рефрижераторами. Внимательный взгляд распознал бы в нем кое-что необычное, но до самого распада СССР он был вещью в себе, мифологическим сюжетом городских легенд.
Стоял, вы хотели сказать. Голос Математика был тускл и бесцветен. Вы хотели сказать, что на Варшавском вокзале двадцать лет назад стоял мобильный ракетный комплекс “Скальпель”
Да, именно это я и хотел сказать, ответил Владимир Павлович хмуро. Мы все-таки спустимся вниз, преодолеем путь до “Балтийской”, чтобы покинуть город.
А отчего вы думаете, что музейный экспонат работоспособен?
Оттого, что он должен был быть работоспособен. Он должен был быть не просто работоспособен, но и боеготов.
Что, и ракета тоже? И ракета, разумеется, тоже. Но тут наши начальники, на удивление, не стали спорить. В этот час “Технологический институт” изолировали не только от северной части тоннелей, но и от южной. Мы были последними, кто попал на станцию с севера, и, кажется, были последними, кто ушел в сторону “Балтийской”.
Здесь пока было сухо, но я видел, что между рельсами тек маленький ручеек. Что-то происходило с моим слухом, до меня доносились потрескивания земли и шум воды где-то наверху, совсем далеко от нас. Одним словом, надо было торопиться, и мы припустили в сторону “Балтийской” по совершенно пустому тоннелю. Мы вышли на поверхность из вестибюля на площадь, которая была пока еще сухой. Все ее пространство было беспорядочно заставлено автомобилями. Было видно, что люди пытались куда-то уехать, отчаянно надеясь, что по рельсам это еще можно сделать. Меня это, признаться, удивило. Есть собственная машина беги из города на колесах! Очевидно, что на вокзале будет сумасшедший дом. А может, они встречали родственников? Нет, все равно непонятно.
Прямо на тротуаре стояла ржавая тележка носильщика. Мы покидали на нее барахло и покатили перед собой. Мы стали удивительно похожи на беженцев - многочисленные ящики и багаж Математика превратились в четыре не очень объемных рюкзака, в одном из которых лежал таинственный чемоданчик. Сами мы были оборваны и грязны и волочили тележку к Обводному каналу, представляя собой довольно жалкое зрелище. И вот тут мы увидели Кондуктора. Это была такая ирония судьбы - всегда все случается, когда ты этого не ждешь. Хотя ирония заключалась еще и в том, что мы встретили Кондуктора прямо рядом с вокзалом. Кондуктор в моем детстве был неотделим от железной дороги. Кондуктор этот был не трамвайный или троллейбусный начальник, а персонаж из мультфильмов. Это был такой черный человек в фуражке, кондуктор-кондукатор. Кондукатором звали румынского вождя, кстати. Главного румына расстреляли сорок лет назад вместе с его женой. Его убили до моего рождения, а это слово осталось зачем-то у меня в памяти. Кондуктор был не просто проводником с билетами, он был ведущим. Куда-то ведущим, и от этого направления “куда-то” было страшно. Однажды в детстве мать, когда я раскапризничался, сказала, что отдаст меня проводнику.
И в стремительной панике я представлял, как кондуктор-проводник уводит меня в нечто, открывающееся за вторым тамбуром, страшную страну небытия. И вот он, Кондуктор, перед нами.
Я понял, что это именно Кондуктор не по его внешнему виду, а именно по тому страху, который он у нас вызвал. У меня буквально подкосились ноги.
Я понял, что зря жил, что жизнь была бессмысленна, что я прогадил все, что мне было выдано Богом. И вот мне нужно предъявить, чего я, собственно, достиг в жизни, а предъявить-то мне и нечего.
Черная фигура Кондуктора приближалась, но на пути ее оказался Мирзо. И тут произошло удивительное таджик вдруг скинул с плеча автомат и прицелился. В этот момент он был похож на картинку с плаката по обучению стрельбе. И стоял-то он правильно, и правильно держал оружие настоящий воин. И вот он стал стрелять в Кондуктора.
По мне это было вроде атаки польских улан на танки. Бессмысленно, но вызывало уважение к способу самоуничтожения.
И, черт возьми, мне показалось, что Кондуктор несколько затормозил. Видимо, этому гаду ужасно не понравилось, что жертва его не боится. Может быть, дело было в том, что таджик был именно настоящим воином, может, сказалась восточная душа нашего товарища, но Кондуктор шел к нему гораздо медленнее, чем прежде.
